— Шулейкин чуть свет за грибами пошел. И Дугласа с собой взял. Моя бабка их утрам на мосту встретила.
— Врешь!
— Бабка обманывать не будет.
— А вдруг там павлиньего глаза, нет?
— Да там он, как пить дать, там… Где-нибудь на розе сидит.
— Подсади! — попросил Митя.
Саня Долгов подошел к забору, нагнулся и подставил плечо:
— А как же. Только ты поскорей давай: одна нога здесь, другая — там. Не тяни…
Митя занес ногу, но не удержался, потерял равновесие и полетел в канаву, заросшую жгучей крапивой.
— Эх ты, а еще павлиний глаз поймать собрался, — засмеялся Саня. — На забор влезть не можешь!
— А ты сам попробуй! — почесывая волдыри на руках и чуть не плача от боли, ответил Митя.
— Ладно уж… становись на спину, — нехотя пробурчал Саня. — Только быстрей…
Митя схватился руками за край забора — раз… два… подтянулся и прыгнул.
— Порядок? — спросил Саня.
Последовало молчание.
Приземляясь, Митя наткнулся глазом на сучок, но даже не пикнул. Сразу понесся к клумбе. Взмахнул руками — бабочка не взлетала. Обежал вокруг дома — никого. Забеспокоился.
— Сань, я обратно…
— Погоди маленько, — прошептал в заборную щелку Саня. — Там сад здоровущий…
— Ну и что?
— Яблоки есть…
— Ну?
— Давай сорвем пару на пробу…
— Не… они еще зеленые, и потом воровать я не буду!
— Эх ты, «не буду…»
— Не стану, и все! — обиделся Митя.
— Тогда лезь обратно как хочешь… — Саня ехидно усмехнулся и, насвистывая, отошел от забора. — На Шулейкина, как пить дать, нарвешься!
Митя, глотая на ходу слезы, побежал за дом, к калитке, открыл задвижку и выскочил на улицу.
Вдали, на мосту показался Иван Кузьмич Шулейкин с корзиной в руке и Дугласом на поводке.
Митя что есть сил бросился к своему дому. Дуглас заметил непрошеного гостя, стал отчаянно лаять и рваться из рук хозяина.
Очутившись у себя за оградой, Митя с трудом отдышался. Спина и руки были обожжены крапивой и страшно горели. Под глазом вздулся фонарь. Мальчик опустил голову и побрел к колодцу умыться.
Но вдруг Митя замер… на листе лопуха возле досок сидел, распластав крылья, павлиний глаз. Он был вишнево-красного цвета, и на каждом его крыле светились большие голубые пятна, точно у индийского павлина.
Митя пригнулся к земле и стал тихонько подбираться к бабочке сзади, так, чтобы не спугнуть ее тенью от вытянутой руки. Павлиний глаз неподвижно сидел на лопухе, опустив длинный хоботок в каплю колодезной воды. Митя секунду-другую выждал… Раз — и долгожданная бабочка-мечта затрепетала в его руке.
— Есть! — прошептал Митя. — Попался…
В эти минуты он позабыл и про синяк под глазом, и про то, что саднило спину.
Митя ликовал.
Мать выглянула в окно и ахнула, увидев сына в таком растерзанном виде.
— На кого ты похож?!
— Зато у меня павлиний глаз есть! — радостно крикнул в ответ Митя.
Мать всплеснула руками:
— Это где ж ты такой «павлиний глаз» себе заработал?
ОДЕРЖИМЫЕ
Шум, визг, лай, мяуканье! Птичий рынок. По воскресеньям здесь продают разную живность: кошек, собак, птиц, живородящих рыб…
И на этот маленький пятачок за Абельмановской заставой приезжают разные люди. Профессор в пенсне. Бывший военный в шинели без погон. Колхозница с мешком конопли. Седой артист в берете. Студенты и школьники…
Взглянув на эту пеструю публику. Слава улыбается: «Ну и дяди! Большие, взрослые, а как первоклашки! Вон тот, в пенсне, руками без конца машет. Плясать, что ли собрался? А этот седой, в берете, целый час возле какой-то пеночки топчется. Разве просто так купишь!»
Лысый дядька с рыжими усами долго ловил юркую рыбешку марлевым сачком в аквариуме. А затем растолковывал Славке:
— Кардинал — благородная рыба. — Он с важностью разгладил усы и добавил: — Это тебе не карась. Держи, сынку!
Славка поблагодарил усатого дядьку и поскорее спрятал баночку с рыбами во внутренний карман куртки, чтобы не остудить воду. И тут кто-то толкнул его в бок. Славка повернулся и увидел своего одноклассника Димку Чиликина.
Димка в пушистой кроличьей шапке с оттопыренным козырьком, в теплой шубе. За пазухой у него шевелится что-то большое, круглое.
— Здорово, Дим…
— Космический Терентьеву!
— Я сегодня кардинала и моллинезию купил. Во… — Славка таинственно извлек из внутреннего кармана куртки баночку из-под горчицы. В ней застыли крохотные рыбы-мальки.
— И дорого стоят?
— Шестьдесят копеек за кардинала. Тридцать за моллинезию.
— За такую муть! — Дима презрительно ухмыльнулся. — Рыбы — животные глупые. А у меня вот что…
Он не спеша отстегнул две верхние пуговицы шубы и вытащил черного с белым ухом щенка.
— Смотри… Законный! Рубль пятьдесят отдал.
— Дворняга?
— Какая тебе дворняга! Сибирская лайка — таежный волк.
Слева в недоумении посмотрел на щенка, потом на Диму и спросил:
— А куда твой Спутник делся? Помнишь?
— Как же. Моя бабушка его собственноручно собаководам снесла. Говорит, там из него, может, настоящую собаку сделают, а дома одно безобразие. Культура у нее, сам понимаешь, девятнадцатый век.
Слава вздохнул, мечтательно взглянул на быструю, похожую на маленький уголек, моллинезию и ответил.
— А может, правда?
— Чего правда? — Дима насупился и дернул щенка за хвост. «Таежный волк» жалобно взвизгнул. — Чего правда? — Повторил Дима и погладил собаку. — Знаешь, как я с бабушкой тогда поругался?
— Ну?
— А потом подумал: может, где-нибудь на границе служить будет, шпиона поймает, а мне премию дадут. Бабушка сказала, что мою фамилию и номер школы записали…
— За что премию? Ведь не ты же шпиона поймал — удивился Слава.
— Да я из-за Спутника… — Дима сложил ладони лодочкой, словно приготовился нырять в воду, — подвиг совершил. Жизнью жертвовал.
— Жизнью?
— А ты думал? Я его в Сокольниках весной из пруда вытащил. По пояс в воду залез.
— Тебе еще тогда от мамы влетело.
— Ну и что? А теперь Спутник, может, государственную границу охраняет. Понял?
— Понять-то понял… — Слава переступил с ноги на ногу и тихо добавил: — Рыбы все равно лучше.
— Безусловно, молодой человек! — К ним подошел профессор в пенсне, положил Славе руку на плечо и, закинув голову, будто собирался читать лекцию, произнес:
— Рыбы в аквариуме — поэзия. Блок, Брюсов, Багрицкий… Да-да… уверяю вас как старый литератор.
— Позвольте, товарищ, — бывший военный в шинели, молчавший дотоле, подошел к профессору и возразил: — А чем, по-вашему, собаки плохи? Прежде я служил на границе вместе с Карацупой…
И между профессором и пограничником разгорелся жаркий спор. Один без конца поправлял пенсне и декламировал:
Он видит, как начинается рост,
Как возникает хвост,
Как первым движеньем плывет малек
На водяной цветок.
И эта крупинка любви дневной,
Этот скупой осколок
В потемки кровей, в допотопный строй
Вводит тебя, ихтиолог.
Другой же, рубя рукой воздух, отвечал твердо, отрывисто: «Туман, след, выстрел»…
Мальчики спорили тоже.
— А знаешь, — говорил Слава, — какие у меня петухи есть?
— Петухи? В аквариуме? Ха-ха…
— Да я серьезно. Рыбы так называются… голубые они и по вечерам светятся.
— Светятся не светятся — все равно глупые. А собака тебе и шпиона поймает, и стойку сделает, и кошелек найдет. О чем спорить? — И Чиликин надвинул Славе шапку на самые глаза.
— Прощай, пограничник! — надувшись, сказал Слава. — Смотри, шпиона не пропусти.
— А ты, рыбник, не задавайся, а то собаку спущу. Марс, куси-ка его за пятки!
