…Была сегодня на кладбище, "рассказала" покойным родителям на их могилках, что у них есть правнучка Даша, что прошли папины вечера. На могилках всё убрано, кто-то из друзей постарался. Я поставила вербу — скоро Вербное воскресенье, потом — Пасха. Через месяц посажу на могилки цветы.
Сидя на скамейке на кладбище, снова размышляю о ранней гибели отца, о его трагической судьбе. Пытаюсь понять — почему так всё сложилось. В 1937 году отец, видя, что творится в стране и чувствуя своё шаткое положение: дворянин, в 1929 году сидел за недонесение известного контрреволюционного факта (статья 58-12), пишет отчаянное стихотворение, в котором — огромная жажда жизни и предчувствие ранней гибели:
Жить вопреки всему! Жить вопреки обидам
И счастью вопреки, что от тебя бежит!
Жить грязным червяком! Жить нищим инвалидом!
И всё же, чёрт возьми, не умирать, а жить!
Не помогло ему это заклинание, хотя дамоклов меч опустился на его голову не в 30-е годы, а в сентябре 1945-го.
Стоит над могилами родителей дуб-великан, которому 300 лет, и опять начинается весна — пятая без мамы. Я так это ощущаю, потому что стала "передовой", за всё теперь отвечаю и больше не на кого опереться, а нужно быть мужественной, терпеливой и мудрой. Молю Бога и Богородицу укрепить меня в этом, мне всегда не хватало этих качеств.
И снова о нашем тяжёлом быте: уже обходимся и без маргарина, благо пока есть подсолнечное масло. Мечтаю достать чечевицу, она заменяет мясо, но пока не удаётся, люди мгновенно её расхватывают. Одна надежда — на наш огород, завтра едем копать землю.
25 апреля 1992 г. Неожиданно познакомилась с француженкой из Парижа по имени Клер. Нас "познакомил" Бунин: мне случайно в архиве ЦГАЛИ дали плёнки рукописей Бунина. Я вернула их и стала рассказывать работнице архива о том, как Дмитрий Кедрин любил Бунина, даже сделал рамочку из пергаментной бумаги и поставил портрет любимого писателя на свой стол. Я рассказывала всё это, видя, что молодая черноволосая женщина с большими чёрными глазами меня внимательно слушает. А когда я спросила её, видела ли она фильм о том, как вручают Нобелевскую премию Бунину, она ответила, что не видела, во Франции его не показывали. Я пригласила её к нам в гости. Очень волновалась, ожидая её, ведь у нас такая скромная обстановка, старая мебель, а Клер — из Парижа.
Я, ожидая её, думала о том, чем накормить её, о чём с ней говорить, решила подарить ей папину книгу. Я приготовила чечевицу, вареники с творогом и чай из трав: зверобой, мята, кипрей. Клер от всего была в восторге и, с удовольствием уплетая чечевицу, приговаривала: "Как вкусно! Как вкусно!"
Клер всех моих домашних очаровала, одарила подарками. Обойдя всю квартиру, в моей комнате села на кровать, покачалась на ней, как девочка, и сказала: "Какой красивый дом!"
Она много рассказывала нам о Париже, о том, что Лимонов более известен во Франции, чем Бунин. Она сказала, что уже много раз бывала в Москве, но сейчас её не узнаёт: изменились люди, многие её друзья уехали за границу, некому стало позвонить, когда она приезжает в Москву. Говорила о том, что во Франции русские люди не приживаются, едут в Америку и Канаду. Муж у Клер — русский, зовут его Андрей, он москвич. Оба они преподаватели русского языка, пишут диссертации. Клер не только улыбчива, она необыкновенно смешлива — это так непривычно для нас, обременённых тысячью забот, мрачноватых и хмурых.
По-прежнему с трудом сводим концы с концами, покупаем лишь самое необходимое, сыр и колбасу позволить не можем. Всё безумно дорожает, страшно подходить к прилавку. Например, детские ботиночки на три года стоят 500 рублей. Но настроение у нас всех хорошее — нашу жизнь освещает солнышко — Дашенька. Только бы хватило сил помочь Наташе поднять её, тем более что семейная жизнь дочери не заладилась, денег на ребёнка отец не даёт.
4 мая 1992 г. На заборах, на стенах домов мелом написано: "Верните нам социализм!", "Нами управляет мафия!", "Работу, а не компенсацию" и т. д. А в парке на бетонных секциях забора целая дискуссия, настоящее словесное сражение, и вдруг на одной из секций детским почерком написано: "Здесь будет берёзовая аллея". И таким диссонансом веет от этого, и так хочется верить в эту берёзовую аллею и не думать ни о социализме, ни о мафии.
Цены в магазинах зверские, зато полное изобилие на витринах, мы ходим в магазин, чтобы полюбоваться колбасой, ветчиной, сыром. Пенсий наших с Георгием хватает по большому счёту дней на десять. Вместо сахара мы покупаем вафли, они дешевле. Георгий занимается огородом, на огород — вся надежда, хотя землю грозятся отнять под садовые участки. Сейчас хотят отнять землю для богачей, а в 1941-1942 годах хотели отнять у меня несколько картофелин, собранных в маленький полотняный мешочек. Колхозники уже выкопали картошку, но там кое-где ещё можно было найти картофелину. Нам, голодным ребятишкам из села, она не давала покоя, ведь дома есть нечего. Но поле охраняли парнишки на лошадях с длинными плетками. Когда начинало смеркаться, мы, пригнувшись, а кто и ползком, всё-таки добирались до поля.
И вот теперь на этом поле у многих жителей посёлка огороды, и у нас — тоже, наше спасение и надежда. Ведь пять мешков картошки собрали в прошлом году, до апреля хватило. А сколько Георгий всего намариновал, до самой маленькой бубочки всё собрал, ничего на нашем участке не оставил. Вообще-то раньше Георгий никогда на земле не работал, был сугубо городским человеком, а сейчас вдруг оказалось, что он по натуре — земледелец, любитель земли и всего, что растёт на ней. Сколько счастливых часов мы провели на нашем огороде: светило солнце, пел жаворонок, звонили колокола, а мы то работали, то отдыхали на земляном холмике. И вот у нас хотят отобрать этот бесценный кусочек земли, нашу надежду и нашу радость. Теперь, когда она так всем нужна, теперь, когда мы все, огородники, сдружились и стали единым коллективом! Да ни за что на свете мы не отдадим нашего клочочка земли!
21 мая 1992 г. Не писала давно: недосуг. Устала, могу заниматься только какими-то бытовыми вещами и Дашенькой — солнышком, она растёт, улыбается, даже иногда смеётся-заливается, мама научила. Чудесное чувство испытываю, держа её на руках.
А жизнь становится всё более чудовищной, цены растут. Нам, пенсионерам, не по карману уже давно основные продукты питания. Но, к счастью, помогают заказы, в которых иногда бывает сахар. Живем-перебиваемся. Утром — каша и салат из капусты, у Наташи — творог, Георгий научился делать замечательный творог, в обед — суп, макароны или лапша (изредка с мясом), вечером так что-нибудь, чтобы есть не хотелось. Часто делаю блинчики, дёшево и можно заполнить желудок. Научилась делать блинчики с кабачками, с яблоками, с морковкой. А выйдешь на улицу, возле метро обычный теперь базар, продают всё — от гвоздей до ананасов. Цены баснословные. Например, 300 рублей стоит коробочка с заграничными кукурузными палочками. Я захожу в магазин только ради любопытства.
Кругом нищие: кто молча протягивает руку, кто энергично просит, приговаривая: "Подайте милостыньку, Бог вас простит". Люди восточного вида ходят группами, говорят по-своему, черноволосые, с хищными взглядами. Есть случаи людоедства, часто случаются квартирные кражи. Страшно оставлять квартиру, всё вынесут, ничего не останется.
Такая смута — вокруг и в душе, такое неверие ни во что, такая апатия. И все понимают, что власть бессильна что-нибудь изменить, Ельцин допускает одну ошибку за другой, а Гайдар, Бурбулис — всё это мелкая рыбёшка, заурядные личности, ни на что серьёзное не способные. Очень страшно, когда не чувствуешь за спиной власти, которая думает о тебе, помнит о тебе и хочет помочь. Что-то будет с моей бедной многострадальной страной и со всеми нами, если ничего не изменится? Что-то могут изменить к лучшему истинные патриоты, любящие свою страну, образованные и умные, каким был Столыпин. Но где взять таких людей, они, наверно, по тюрьмам сидят, едят свою баланду.
