– О Господи! Дайте мне его имя.

– Пока еще не знаю. Слышал, как парни, выходя из бара, говорили о нем.

– Значит, вы знаете, что он там делает?

– Нет, но, похоже, они толковали о рыбалке.

– Пока не высовывайтесь, – озабоченно заметила Даллас. – я вам перезвоню. – Кстати, – заметил Монк, – я добыл информацию, которая может оказаться полезной.

– Надеюсь, новости приятные, – ответила Даллас. Монк рассказал о братьях Карсон и двух громилах, появившихся в баре.

– Я слышал, как один из них сказал полисмену, что не собирался убивать Бьюкекена. Только покалечить. Если все спланировать по-умному, можно при необходимости использовать Карсонов в качестве козлов отпущения.

– Да. Спасибо.

– Рад быть полезным! – саркастически бросил он, прежде чем отключиться. Потом завел будильник, закрыл глаза и заснул, мечтая о деньгах.

Впервые в жизни Мишель не могла заснуть, причем исключительно по вине Тео Бьюкенена. Все, включая национальный долг, лежало на его совести, потому что была уже середина ночи, а она глаз не смыкает, будучи не в силах выкинуть его из головы.

Девушка металась, ворочалась, взбивала подушки и снова металась и ворочалась. Кровать выглядела так, будто над ней пронесся циклон. Пытаясь отвлечься от похотливых мыслей, она сменила простыни и долго стояла под горячим душем. Ничто не помогало.

Мишель спустилась вниз и выпила теплого молока, с трудом протолкнув в горло противную жидкость. Непонятно, как кто-то может пить эту гадость, когда всем известно, что холодное молоко куда лучше!

Тео не издал ни звука с той минуты, как закрыл за собой дверь спальни. Наверное, давно отключился и спит сном невинных. Здоровый жлоб.

Мишель прокралась наверх, стараясь не разбудить его, снова почистила зубы и открыла окно, чтобы послушать приближающиеся раскаты грома: надвигалась гроза.

Нашла розовую шелковую ночнушку – зеленая ситцевая царапала плечи, – скользнула между простынями и поклялась, что больше не встанет. Ночнушка сбилась на бедра. Мишель расправила ее, подтянула тонкие лямки, чтобы не спадали. Ну вот, все в полном порядке. Сложив руки на животе, Мишель опустила веки и несколько раз мерно, глубоко вздохнула. Правда, пришлось это прекратить, когда закружилась голова. Черт, где-то под щиколоткой смялась простыня.

«Не думай об этом. Пора спать. Расслабься, черт возьми», – твердила она себе.

Еще пятнадцать минут прошло, а у нее ни в одном глазу… Ужасно жарко, кожа горит, простыня повлажнела от пота, и Мишель так устала, что хотелось плакать.

Отчаявшись, она стала считать овец, но когда поняла, что все убыстряет счет, стремясь поскорее дойти до конца, бросила это бесполезное занятие. Все равно что жевать резинку. Мишель никогда не жевала резинку, потому что в бессознательной попытке перетереть ее зубами она принималась шевелить челюстями все быстрее и быстрее, что, разумеется, противоречило самому назначению жвачки.

Господи, о чем только способен думать человек, теряя разум от любви! Ей следовало бы специализироваться в психиатрии. Тогда, возможно, сообразила бы, почему лезет на стенку.

Телевизор! Вот он, выход. Она посмотрит телевизор. Правда, ночью там никогда нет хорошего. На одном из каналов наверняка идет «Телемагазин», Именно то, что нужно. Лучше снотворного.

Мишель отбросила простыню, схватила плед с изножья кровати и потащила через всю комнату. Дверь предательски скрипнула. Почему она раньше не замечала этого? Странно…

Бросив плед на кресло, она вышла в коридор, встала на колени и медленно закрыла дверь. Похоже, это нижняя петля скрипит!

Мишель, продолжая открывать и закрывать дверь, нагнулась, чтобы послушать.

Точно, нижняя.

Потом она решила проверить верхнюю. Встала, взялась за ручку и снова стала открывать и закрывать дверь. Похоже, и эта немного скрипит. Куда она подевала машинное масло? Можно все исправить прямо сейчас, если только вспомнить, где она в последний раз видела чертову банку с маслом. Погодите-ка минуту… гараж! Она там! Мишель поставила ее на полку в гараже.

– Не можешь заснуть?

Он перепугал ее чуть не до смерти!

Мишель подскочила, потянула на себя дверь и влепила створ кой себе по лбу.

– Ой, – прошептала она, отпуская ручку и пытаясь проверить, не идет ли кровь.

И только потом повернулась. И лишилась дара речи. Хоть убейте, лишилась, и все.

На пороге стоял Тео, небрежно прислонившись к косяку сложив руки на обнаженной груди и скрестив голые ноги. Волосы взъерошены, щеки небритые, и, судя по виду, он только сейчас проснулся. Успел натянуть «ливайсы», но не позаботился застегнуть молнию.

Совершенно неотразим.

Она уставилась в узкий треугольник между половинками молнии, но, тут же поняв, куда смотрит, вынудила себя отвести глаза. Воззрилась на грудь, сообразила, что сделала ошибку, и кончила тем, что принялась таращиться на его ноги. Какие у него ноги!

О черт, ей срочно нужна помощь. Теперь она заводится от его ног! Ей необходима терапия, интенсивная терапия, хотя бы для того, чтобы выяснить, каким образом некий мужчина способен свести ее с ума.

Но не просто некий мужчина. Она с самого начала знала, насколько опасно это притяжение. Во всем виновата чертова ограда. Не купи он чертову ограду для маленького Джона Патрика, она нашла бы в себе силы сопротивляться ему. Но сейчас слишком поздно.

Мишель тихо застонала. Пусть Тео здоровый жлоб, она все равно в него втрескалась.

Мишель громко сглотнула слюну. Он выглядит достаточно аппетитно, чтобы… нет, не стоит об этом.

И тут она взглянула ему в глаза. Как ей хотелось, чтобы он подхватил ее своими мускулистыми руками, зацеловал до бесчувствия и понес в постель. Хотелось, чтобы он сорвал с нее сорочку и ласкал каждую частичку тела. Может, это ей следовало бросить его на кровать, стащить «ливайсы» и ласкать каждую частичку тела? Она жаждала…

– Мишель, что ты здесь делаешь в половине третьего ночи. Какой удар ее фантазиям!

– Твоя дверь не скрипит.

– Что? – удивился он.

Мишель пожала плечами и откинула с лица пряди волос.

– Я не слышала тебя, потому что твоя дверь открывается.

– Сколько ты здесь простоял?

– Достаточно долго, чтобы видеть, как ты играешь с дверью.

– Она скрипит.

– Да, я слышал. Дверь скрипит.

– Прости, Тео. Не хотела тебя будить, но поскольку ты проснулся…

– И?..

– Сыграем в карты?

Тео моргнул. Потом его лицо осветила медленная, беспечная улыбка, и голова у нее опять пошла кругом.

– Не желаю я играть в карты. А ты?

– Не очень.

– Тогда почему спрашиваешь?

Под его пронизывающим взглядом она все больше нервничала, только в хорошем смысле. Ощущение было точно таким, как прошлой ночью, когда он поцеловал ее, а это означало, что дело плохо, потому что она мечтала, чтобы этот поцелуй никогда не кончался, и что это, спрашивается, за бред? Она точно сходит с ума. Может, в самом деле обратиться к психиатру за консультацией?

– Пожалуйста, не смотри на меня так.

Она впилась пальцами ног в ковер. Желудок переворачивался. Сердце сжималось.

– Как именно?

– Не знаю, – пробормотала она. – Я не могу спать. Придумай, что делать, пока у меня глаза не начнут слипаться.

– Что ты предлагаешь?

– Кроме карт? – встрепенулась она.

– Угу.

– Можно сделать тебе сандвич.

– Нет, спасибо.

– Оладьи. Как насчет оладий?

Если мерить волнение по шкале от одного до десяти, ее уже перевалило за девять. Имеет ли он хоть малейшее понятие, как сильно она его хочет?

Только не думай об этом. Займись чем-нибудь.

– Я пеку чудесные оладьи.

– Я не голоден.

– То есть как это? Ты всегда голоден.

– Но не сейчас.

Я тону, крошка. Помоги же мне выплыть.

Мишель прикусила губу, лихорадочно пытаясь придумать хоть что-нибудь.

– Телевизор! – выпалила она неожиданно с таким видом словно только что ответила на вопрос, стоящий миллион долларов, и ведущий протягивает ей чек.