Я решила предпринять последнюю попытку переубедить ее:
– Может, все же вернемся к моему первоначальному плану – научим птицу более безобидным словам? Мне очень понравилась фраза «Янки – молокососы». У парня точно крыша поедет, но на вас он злиться не станет. Просто ему захочется поскорее смыться подальше от вас и вашего попугая.
– Да, но я хочу обидеть его посильнее1. Он трахает мою сестру. И заслуживает настоящей боли.
– Но…
– Да, именно боли!
Ещё один прохожий чуть не сбил меня с ног. Мне надоело препираться.
– Дело ваше. Но обязательно позвоните – расскажите, как все прошло. И поставьте меня в известность, если все-таки передумаете. Тогда мы сочиним другой план, хорошо? – Взглянув на часы, я вздрогнула.
Энни убьет меня, если я не явлюсь.
– Послушайте, я очень спешу. Может, созвонимся позже?
– Сначала научите мою птицу произносить нужные слова, – заявила она.
– ЧТО?
– Пепе рядом со мной. Скажите ему – с чувством, как вы предлагали. Сейчас поднесу трубку к его голове.
– Что?! Брэнда, я на улице, вокруг люди! Я не собираюсь учить вашего попугая…
– Три слова, Шейн. И пятьсот долларов.
Пришлось уступить.
– Ладно, давайте его сюда.
Выждав пару секунд, я оглянулась по сторонам, в отчаянии созерцая кишащий людьми тротуар, и, неловко сгорбившись, прижала телефон к уху.
– Пепе? Скажи: «Целуй меня, Трэвис. Целуй меня крепче».
Пепе издал странный скрипучий звук. Затем в трубке послышался голос Брэнды:
– Громче. Врядли он слышал. И, чтобы попугай запомнил, нужно повторить несколько раз. Давайте.
– Но… Да, конечно. – Я зажмурилась.
Набрала в грудь воздуха и отчеканила:
– Целуй меня, Трэвис. Целуй меня крепче. Целуй меня, Трэвис. Целуй меня крепче. Целуй меня, Трэвис. Целуй меня крепче!
Открыла глаза под звуки аплодисментов. Человек пять-шесть окружили меня, хлопая в ладоши и весело кивая. Один лысый мужик одобрительно свистнул.
«Почему в нужный момент рядом никогда нет ямы или открытого колодца, куда можно было бы провалиться?» – подумала я.
Затем улыбнулась, превозмогая стыд, поклонилась публике, промямлила в трубку:
– Все, я закончила, – и бросилась к эскалатору.
Пятьсот долларов вдруг стали казаться мне очень маленькой суммой.
Я успела проскользнуть на задний ряд лекционной аудитории – буквально за полсекунды до того, как парень в чалме закрыл дверь, – и стала искать взглядом Энни и Ника. Они сидели в предпоследнем ряду, теснясь на крохотных стульях, рядом с пожилой особой в красном шелковом восточном халате с поясом. Миссис П. была бы в восторге от ее одеяния.
Увидев меня, Энни яростно замахала рукой. Приземлившись на стул, который она заняла для меня, я огляделась. Девственно-белые стены аудитории были щедро украшены блестящими драпировками. На металлических стульях сидело около тридцати человек в самых разнообразных одеждах – от ярких халатов до строгих деловых костюмов.
– Ты же обещала прийти пораньше! – зашипела на меня Энни.
– Извини. Мне пришлось учить попугая говорить непристойности, – оправдывалась я.
Три человека, сидевших впереди, обернулись и уставились на меня.
– Ой. Кажется, я слишком громко говорю. Извините, – прошептала я, тут же приняв импульсивное решение – никогда больше не произносить слова «попугай».
Эта мысль почему-то напомнила мне о «Синей птице». Но при чем здесь азартные игры? Ах да… Синяя птица приносит удачу.
– Привет, Шейн, – сказал Ник. – Ты учила попугая играть в азартные игры?
– Привет, Ник. Нет… В общем, долго рассказывать. Простите за опоздание. – Опять я думала вслух.
Он улыбнулся:
– Ничего страшного. Наш гуру, как видишь, тоже припозднился.
Женщина в халате наклонилась к Нику:
– Простите, но специалиста по рэйки не называют «гуру». Понимаете…
– Заведи себе своего парня, бабуся, – огрызнулась Энни.
Мы с Ником были в шоке от ее поведения.
– У меня сегодня был плохой день, – извинилась Энни. – Прошу прощения, мэм, – сказала она обиженной женщине.
Та лишь фыркнула в ответ и произнесла что-то насчет рыжих девчонок, которым не мешало бы улучшить свои гомеостатические реакции.
Я сникла. Если суть собрания состояла в улучшении гомеостатических реакций – значит, мне предстоял долгий, тягостный вечер.
– Знаешь, Энни, мне, пожалуй, пора домой. Надо побыть с Лулу. Не хочу, чтобы бедная собачка чувствовала себя покинутой – после всего, через что ей пришлось пройти… – с надеждой начала я.
Энни гневно сверкнула глазами:
– Хорошая попытка! Только твоей собаки нет дома. Мишель с Фарреном повели ее на вечеринку для собачек и рыбок.
– Куда?!
– Тсс! Вот и лектор. Умираю от желания узнать побольше об агропатии, – перебила она.
– По-моему, это называется «аллопатия»… – усомнился Ник.
– Не важно, – парировала она. – Обожаю эту отрасль медицины. Теперь молчите и слушайте.
Я пожала плечами под вопросительным взглядом Ника. Не объяснять же ему, что плохое настроение Энни объясняется ее желанием порвать с ним. И при этом он ей ужасно нравится.
К тому же это было бы нарушением кредо лучшей подруги, гласящего: «Никогда, ни при каких обстоятельствах не предавай свою подругу – ни в делах, ни в мыслях – и не выдавай мужчинам ее секретов». Я никогда не изменяла этому принципу. И не собиралась делать ничего подобного, даже будучи убеждена в неправоте Энни.
Украдкой взглянув на Ника, который смотрел на Энни, я заметила на его лице улыбку. И еще сильнее ссутулилась. Вполне могло оказаться, что обучение попугая говорить гадости было самым ярким событием того дня.
Прошло сорок пять минут, и наша троица обратилась в новую веру.
– Неужели вода и пища в нашей стране настолько загрязнены и бедны питательными веществами?! Оказывается, мы живем в ядовитой выгребной яме. Срочно нужно открыть ферму, переселиться туда и питаться экологически чистыми продуктами собственного производства! – восклицала Энни, спускаясь по лестнице.
– Да, конечно. Но есть одна загвоздка: тебе противно даже убирать за Лулу. А что ты запоешь, если придется каждый день выгребать куриное дерьмо и коровий навоз? – Меня передернуло. – Это серьезное испытание.
– Не знаю, – протянул Ник, придерживая перед нами дверь.
(Да, представьте себе. Он всегда открывал дверь перед дамами. Ясное дело – от такого парня надо бежать куда глаза глядят.)
– Мне, в общем-то, по душе эта идея. Когда я был маленьким, родители держали лошадей. Это было не так уж плохо. Лошади едят только здоровую пищу вроде овса и сена, поэтому когда они…
– Прекрати. Немедленно! – потребовала Энни, приняв угрожающую позу. – Мы ведь обсуждаем чудесное воздействие рэйки и принципы достижения оптимального душевного состояния. От прикосновений руками к телу.
– Последняя часть мне нравится – я «за»! – оживился Ник.
И сразу покраснел.
– Э-э… прости, Энни. Я пошутил.
Подруга прикусила губу. На ее лице отразилось нечто среднее между заинтересованностью и раздражением.
– Да, конечно. Не важно. Ой, Шейн, я совсем забыла… У меня есть одно дело.
– Какое дело? – Я не помнила ничего такого.
Она положила свою руку на мою, чуть повыше локтя, и, дождавшись, пока Ник отвернется, больно ущипнула меня.
– То самое дело, помнишь?
– Ах да. Конечно. Конечно! – согласилась я, поспешно отдернув руку.
Грех не помочь подруге, но еще лучше обойтись при этом без физических повреждений.
– Ник, у Энни дела. А я планирую перекусить – с самого утра ничего не ела. Составишь мне компанию? – неохотно предложила я.
Парень был так хорош в своих отутюженных джинсах и выглаженной белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, а я собиралась разбить бойскаутское сердечко.
Ник вопросительно взглянул на Энни:
– Ну, я, наверное…
Она подтвердила:
– Сходи с Шейн, Ник. У нее иногда кружится голова от голода. Я за нее беспокоюсь.
