– Я о ней позабочусь, – сказал он.

Темпл села на корточки, обиженная тем, что сестра предпочла ей Клинка. Тот нежно гладил ее по голове и приговаривал:

– Теперь все будет хорошо. Тебе нечего бояться. Я не позволю, чтобы тебя обижали.

– Мне… мне было больно, – жалобно произнесла Ксандра.

– Знаю. Но все кончилось. Теперь я с тобой.

– Не уходи от меня.

– Не уйду, – пообещал он.

Он нашептывал ей что-то, не умолкая ни на минуту, а Темпл чувствовала, как ее охватывает бессильная ярость и ненависть к мерзавцам, надругавшимся над ее сестренкой. Когда Клинок наконец уложил Ксандру на свое ложе, та сжалась в комочек, словно хотела спрятаться от посторонних взглядов.

Ксандра была всегда такая застенчивая, робкая, готовая прийти на помощь всем и каждому. Теперь она лежала неподвижно: платье разорвано, волосы спутаны, грязное личико залито слезами. Она была похожа на сломанную куклу.

Темпл вскочила на ноги, пылая жаждой мести. Клинок взял ее за плечи, развернул к себе, но она от ярости ничего перед собой не видела.

– Кто они? Кто это сделал? – хрипло спросила она.

– Не знаю. Когда я нашел ее, она была одна.

Темпл взмахнула кулаками:

– Их нужно повесить! Я сама бы их убила. Я ненавижу их! Мне бы ружье, нож – любое оружие.

Клинок, склонив голову набок, смотрел на нее.

– Вот та Темпл, на которой я женился – полная страсти и огня. А то в последние месяцы я видел лишь холодную, бесчувственную ледышку.

– А я видела перед собой не своего мужа, а предателя! – выкрикнула Темпл, не отдавая себе отчета, как больно ранят его эти слова.

Она была слишком возбуждена, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Даже не помнила, как нежно и ласково утешал он Ксандру.

Темпл бросилась к штабному зданию, чтобы потребовать самого сурового наказания для насильников.

Неделю спустя в лагерь вновь наведался Джед Пармели. Выяснив обстоятельства случившегося, он пригласил в штаб Темпл и ее отца, чтобы рассказать им о принятых мерах.

Обращаясь к Уиллу Гордону, Джед не смотрел ему в глаза. Слишком многое свалилось на этого человека за последние дни: сначала смерть сына, потом несчастье, случившееся с дочерью. – Двое солдат, замешанных в этом прискорбном инциденте, сидят под арестом, – сказал он.

– И долго они там будут сидеть? – спросила Темпл.

Поколебавшись, Джед ответил:

– Учитывая их безупречный послужной список, командование ограничилось двумя неделями гауптвахты.

Темпл задохнулась от возмущения, а Джед, опустив голову, сухо добавил:

– Мне очень жаль, но таков приговор.

После долгой паузы Уилл Гордон тихо произнес:

– Понятно.

– А мне непонятно! – воскликнула Темпл.

– Не могли бы вы подождать снаружи, мистер Гордон? – сказал Джед. – Я хотел бы немного поговорить с вашей дочерью наедине.

– Хорошо.

Тогда Джед взглянул на начальника лагеря и с нажимом произнес:

– А к вам просьба, сэр. Когда будете выходить, пожалуйста, прикройте за собой дверь.

Майор был старше его по званию, но вряд ли стал бы ссориться с адъютантом командующего.

Когда они остались в комнате вдвоем, Темпл подошла к окошку и обхватила себя за плечи, она была до глубины души возмущенна столь мягким приговором.

Жаркий ветер гнал по земле сухую пыль, и лагерь был окутан словно туманом. Темпл подумала о том, что проклятая пыль въелась в ее кожу, одежду, волосы. Уже много недель приходилось обходиться без мыла и воды для умывания. Какая мерзость! Какое унижение, какой позор… Но еще хуже то, что случилось с Ксандрой.

У Темпл не осталось ничего, кроме достоинства, гордости и гнева. Она обернулась к Джеду и звенящим от ярости голосом произнесла:

– Две недели! И это все? Вы бы видели мою сестру! Видели бы страх и стыд в ее глазах.

– Мне очень жаль.

– Я не нуждаюсь в жалости. Я нуждаюсь в правосудии.

– Вы не понимаете, – вздохнул Джед. Брови его были насуплены. – Я… я не хотел говорить это при вашем отце, но солдаты под присягой показали, что ваша сестра… сама их уговорила. А в уплату потребовала виски.

– Но это ложь!

– Свидетелей нет, опровергнуть их показания некому. Что касается вашей сестры, то она отказывается отвечать на вопросы, а с профосом вообще разговаривать не стала.

– Да, она все время молчит, – признала Темпл.

С того ужасного дня Ксандра разговаривала только с Клинком. Она вообще ни на шаг от него не отходила, даже спала ночью с ним рядом. Стоило кому-нибудь из родных к ней приблизиться, как Ксандра вжимала голову в плечи и замыкалась в себе.

– Я не знаю, что я могу сделать, – вздохнул Джед.

– Я вам верю…

– И еще я не могу видеть вас в этом лагере, – горячо произнес Джед. – Вам здесь не место.

– Всем нам здесь не место, – грустно улыбнулась она. – Единственное наше преступление в том, что мы любим свою родину. За это нас отправляют в ссылку.

Джед шагнул к ней.

– Ах, если бы все сложилось иначе… – Он запнулся и сменил тему. – Скажите вашему отцу, что вождь Джон Росс встречался с генералом Скоттом. Вождь потребовал, чтобы винные лавки были закрыты, а в лагеря перестали привозить спиртное. Генерал согласился. Конечно, вашу сестру это вряд ли утешит, но…

– Ничего, отец будет рад за других. Ему несвойственны злопамятность и ненависть.

– Кроме того, Росс учредил особый комитет, который будет следить за положением дел в лагерях, обеспечивать людей всем необходимым – едой, одеждой, медицинской помощью.

– Мыло. Больше всего нам нужно мыло, – сказала Темпл и вышла из комнаты.

Эта простая просьба потрясла Джеда. Он хотел бы чувствовать к Темпл жалость, но не мог – лишь восхищение и глубочайшее уважение. После всего, что вынесла эта женщина, она осталась несломленной.

Со временем Россу удалось добиться у генерала Скотта еще больших уступок. Индейцы чероки получили право самим организовать переселение. Теперь армия за это не отвечала. Совет должен был самостоятельно найти средство передвижения, разделить эмигрантов на караваны и вывести их к новым землям на западе.

Собственно говоря, теперь индейцы считались свободными – ведь они согласились первого сентября начать переселение. Беда была только в том, что возвращаться им стало некуда. Теперь они вынуждены были жить в лагерях – ведь здесь им давали кров, пищу и лекарства. От домов, где индейцы жили прежде, ничего не осталось.

Зато отныне они могли свободно бродить по лесам, собирая травы, ягоды и орехи. Многие воспользовались этой возможностью, чтобы сказать последнее «прости» родным горам и долинам. Улучшился рацион питания: стали выдавать кофе, сахар и мыло.

Еще одна комиссия была создана для того, чтобы собрать воедино все претензии относительно похищенного имущества. Уилл Гордон представил в комиссию длиннейший список, где значились и кирпичный особняк, и дорогая мебель, и хозяйственные постройки, и инвентарь, и скот, и повозки. Другие семьи победнее требовали компенсации за кофейник, за скрипку, за шесть уток.

Наступил сентябрь, но дождей все не было. Генерал Скотт перенес срок отъезда на октябрь.

Рэттлснейк-спрингс, Теннесси

Октябрь 1838 г.

Дым от тысяч костров окутывал долину голубой завесой. Свежий утренний воздух пропах едкой гарью. На площади в десять квадратных миль сосредоточились палатки, повозки, лошади, коровы. Народ чероки готовился к долгому пути на запад.

Уилл Гордон смотрел на всю эту суету и думал о своем. Был последний день сентября. Над северными горами громыхал гром, иссохшие земли в Теннесси и Джорджии наконец напитались дождевой влагой. Летняя засуха кончилась. Ручьи наполнились водой, уровень рек поднялся, завертелись колеса водяных мельниц.

Выполняя распоряжения своего вождя, убедившего генерала Скотта отменить на территории военное положение, индейцы сами организовали подготовку к отъезду. Здесь, в Рэттлснейк-спрингс, где прежде находилось агентство по индейским делам, собралось тринадцать тысяч человек, включая рабов. Никто не улыбался, никто не говорил громко. Над лагерем царило молчание. Лица у всех были хмурые.