– А что женщина?

– За матерью мальчика увиваются несколько ухажеров, но она, похоже, намерена оставаться вдовой. Всю свою любовь она отдает сыну, так что другому мужчине трудно будет занять место в ее жизни, не говоря уже о постели. Хотя все же есть такие, кто не отчаивается.

– Кто же это?

– Маркус Нобелиссимус, губернатор фемы,[18] например. Ваша щедрость сделала женщину богатой. Постоянный доход всегда привлекает амбициозного политика.

– Возможно, мне следует проследить за тем, чтобы этого Нобелиссимуса перевели на службу в Галлию, когда придет время, – задумался Дамиан. – Она его не поощряет?

– Нет, она сама пристойность, – заверил его Онезимус. Дамиан улыбнулся. Он помнил время, когда Калиста не думала о пристойности. Однажды жаркой ночью она ускользнула с виллы своего отца, чтобы встретиться с ним на руинах храма Эроса. В ту летнюю ночь они преподнесли достойное жертвоприношение богу любви и страсти. Если бы он себе позволил, то мог бы даже вспомнить вкус ее сладко-соленой кожи.

– Как она себя чувствует? Как она тебе показалась? – поинтересовался Дамиан, напоминая себе, что образ, который он носил в душе, изменился с течением времени.

– В ее волосах появилось несколько серебряных прядей, но ее талия такая же тонкая, как у молодой девушки. Годы пощадили ее, – Онезимус нервно сжал руки в своем обычном жесте. – И хотя вы никогда не спрашиваете, я думаю, мне следует вам сказать, что мальчик с каждым годом становится все более похожим на вас.

Дамиан несколько секунд смотрел на свои сложенные руки, пытаясь понять, что именно он испытывает. Гордость? Конечно, но гордость, смешанную с тревогой. Все отцы хотят, чтобы сыновья были на них похожи, но сам Дамиан сделал мало, чтобы быть настоящим отцом мальчику, если не считать его щедрых анонимных даров.

Прежде всего потому, что он не способен быть настоящим мужем его матери.

– Могу ли осмелиться предположить, ваша милость, что лучше было бы открыться своей семье? – произнес Онезимус. – Я уверен, что госпожа недоумевает по поводу того, кто присылает ей каждый год богатые дары. Без постоянного надзора даже самые богатые дары иссякают со временем. Госпожа далеко не глупа. Должно быть, она догадывается, что вы еще живы.

Дамиан поднялся и повернулся спиной к своему поверенному, пытаясь скрыть охватившее его волнение. Это плохо ему удавалось.

– Ты забываешься, Онезимус. Я прошу тебя только докладывать, а не советовать, – взмахом руки он отпустил его. – Больше не позволяй себе ничего подобного. Отдохни неделю и снова приступай к обязанностям. Я буду ждать твоего следующего доклада через три месяца, если не случится чего-то непредвиденного. Можешь идти.

Дамиан не оборачивался до тех пор, пока не услышал удаляющееся поскрипывание кожаной обуви по коринфскому мрамору. Доклады Онезимуса всегда причиняли ему душевные муки, но он требовал их четыре раза в год. Он мучился, выслушивая описания того, как живет без него его семья, зная, что не может рассчитывать на большее.

Он скатал в трубочку доклад своего поверенного. Калиста и его сын находились в безопасности. Оба были здоровы и ни в чем не нуждались. Для него этого было достаточно. Хотя он знал, что обманывает себя.

Дамиан налил себе чашу этрусского выдержанного вина из кувшина на столе. Несколько секунд он крутил чашу с янтарной жидкостью в руках, наслаждаясь запахом тонкого букета. Сделал медленный глоток. Однако теперь он не ощущал того макового вкуса, как в тот раз, когда в вино был подмешан опиум. Это было то же самое вино с того же самого виноградника. Его дали всем тем воинам, которые перестали быть мужчинами в тот памятный день.

Полк Дамиана попал в пекло адского боя с болгарскими племенами, отличавшимися особой жестокостью. Иногда в самых ужасных ночных кошмарах Дамиан все еще слышал их нечеловеческие вопли, которыми они выражали радость от поражения византийцев.

В старые времена в Риме использовалась практика казни каждого десятого воина из побежденной части, чтобы побудить остальных солдат сражаться сильнее. Болгаробойца решил кастрировать их. Во-первых, это оказывало даже больший стимулирующий эффект на остальных солдат, а во-вторых, создавало отличных, хорошо подготовленных чиновников для государственной службы.

Дамиан оказался десятым по счету. Теперь о возвращении домой к Калисте не могло быть и речи. Лучше, если она будет думать, что он погиб в бою, чем узнает о кастрации. Дамиан занял в императорском дворце, положение евнуха. Теперь он даже лучше мог обеспечивать свою семью, чем раньше, когда был полноценным мужчиной.

Но одно он знал наверняка: он не смог бы вынести жалости в темных лучистых глазах своей жены или презрения сына, узнай тот, что его отец полумужчина.

Возможно, он даст Онезимусу еще одно задание. Пусть его поверенный соберет необходимую информацию о так называемом ухажере Калисты, Нобелиссимусе. Если мужчина окажется порядочным, то лучше будет, если Калиста выйдет за него замуж. Это будет легко провернуть. В следующий раз при выплате денег он поставит для нее условие выйти замуж, иначе он прекратит поток византинов. Это избавит Калисту от мыслей о его смерти.

Но, сделав еще один глоток этрусского вина, он вдруг явственно осознал, что более не способен на благородные дела.

Валдис закрыла книгу со стихами и положила ее рядом на белую скамью. Наклонившись, она почесала Локи за ухом. Устав сидеть в тени, она перебралась на солнечную часть скамейки.

– Ты должен признать, что мое произношение намного улучшилось, – обратилась она к Эрику.

Эрик сдержанно улыбнулся, продолжая шагать туда-сюда около маленького поющего фонтанчика в центре двора.

– Евнух был прав. Тебе нужно читать на языке, а не только говорить. Только я не одобряю его выбора книг.

– Только не говори, что ты никогда не любил любовных песен скальдов, – сказала она с недоверием. Ни один репертуар скальда в Скандинавии не обходился без одной– двух романтических историй. В некоторых королевствах они были запрещены, но скальды бросали вызов условностям и продолжали плести сказания о могущественной страсти.

– Любовные песни хороши для особых случаев. Тебе не приходит в голову, почему твой хозяин хочет, чтобы ты читала про любовь?

– Я думаю, что это относится к моему «заданию»; каким бы оно ни было, – Валдис встряхнула головой. – Все это крайне загадочно. Сначала я должна притворяться, что обладаю способностями прорицательницы, затем должна развлекать всех чтением поэзии. Возможно, он хочет сделать из меня скальда. Не могу себе представить, что задумал Дамиан.

– Зато я могу, – зло ответил Эрик по-скандинавски.

Хотя хозяин Валдис и потребовал, чтобы они говорили только по-гречески, Эрик иногда все же переходил на скандинавский. Обычно ей нравилось говорить на родном языке. Это было так же удобно, как надеть на себя старые домашние туфли. Однако на этот раз что-то в тоне Эрика насторожило ее.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что у меня есть глаза, – Эрик остановился и сжал кулаки перед грудью. – Когда Аристархус наедине с тобой в комнате, он постоянно норовит дотронуться до твоих волос, твоей щеки. Он жадно ловит каждое слово, слетающее с твоих губ. Он желает обладать тобой, этот греческий вол.

Она засмеялась, почувствовав, как ее бросило в жар от его слов.

– В этом нет смысла. Он же евнух. Это то же самое, что представлять себе, будто слепой может увидеть мозаику.

– Может статься, и нет, но слепой все же способен вырезать статую, – возразил Эрик.