Какая-то часть внутри его не хотела спать, поддаваясь бесконечно мягкой пустоте. Она вытеснилась наверх, подобно капле воздуха, выскользнувшей сквозь густую жидкость к поверхности. Он наткнулся на нее, неожиданно и больно – как на иглу в пухе. Это было чувство опасения, жгучего трепета…

Ему надо было чего-то опасаться?

Вспыхнул острый страх.

Страх заставил осознать свою отдельность, все еще растворенного в этом вязком хаосе. Он с ужасом ощутил, что его можно выделить из общего мягкого потока, выцедить и растерзать… Пришло состояние страшной беспомощности, невыразимого отчаяния. Затем что-то будто надломилось в нем, треснуло, и некая скрытая дотоле часть его существа выглянула в пролом – на него дохнуло тяжелой мощью, могуществом, холодной неотвратимостью… Эта мощь рванула его, насквозь выдирая из клейкой вязкости, из мягкого обволакивающего потока, возвращая к сухой, концентрированной, колкой индивидуальности.

В следующий момент Дар уже осознал себя в полутемном помещении, бессильно распластавшимся на стуле. Мир вокруг расплывался и подрагивал, будто Дар смотрел через воду. Осознание окружающего наваливалось толчками. Потребовались усилия, чтобы вспомнить это место, этот полутемный зал. Но холодное могущество не останавливалось, дробя цельность вязкого состояния на несвязанные между собой, тающие, как дым, лоскуты.

Он был в зале Большого Круга.

Во рту отчетливо ощущался кисло-сладкий, чуть вяжущий вкус недавно выпитой дробы…

«Беседа откровений»!..

В затылке горел жар, будто отогревая ум.

«Тепло от Метки, – подумал он. – Меня пробудило это?!»

«Нет», – шумом отозвалось в голове. Он снова почувствовал ту неотвратимую мощь, тугое гудящее озеро чистой силы… Что-то приоткрылось вдруг в памяти – видение бесконечно темного коридора, без единого проблеска света. Пришло воспоминание себя – раненого, оглушенного, обожженного, отверженного… Накатило давно забытое ощущение пред-ожидания, пред-чувствия чего-то… Кого-то… Воспоминание, что у него есть какие-то друзья, оставшиеся там, снаружи темноты… Ощущение совершенной им, непростительной ошибки…

Дар напрягся, чтобы лучше вспомнить это, и видение тут же пропало, как срезало. Осколок памяти выпал. Дверь захлопнулась.

Он заметил, что разговаривает… Языки были в постоянном движении – усталые, пересохшие, изрекающие, вешающие без пауз. Они оба шевелились без его ведома – сами.

Будто пробки выпали из ушей – навалился шуршащий шершавый шум. Стал слышен собственный голос – клекот, щелчки, рычание, шелесты. Еще немного – и он вот уже понимает свою речь…

Дар сжал пальцы и обнаружил, что не в состоянии это сделать. Тело было деревянным, оно его не слушалось, будто чужое. Но ощущение негнущейся силы не имело преград. Огненные нити пронизали тело, пробуждая нервы, пробуждая мышцы. Некоторое время Дар безразлично следил, как его послушные языки отвечали на вопросы эгиббардов – что-то про всадников, а'зардов, Док-Атора. Но вот прозвучало имя Хршитакки, и опаляющий протест ожег грудь!.. Разочарование, обида, возмущение, злость всколыхнули Дара.

Звук его голоса оборвался, и в помещении отчетливо раздался скрип зубов.

В зале повисла напряженная тишина. Сидящие по стенам старые седые тангры были ошеломлены.

– Продолжай свой рассказ! – пришел понукающий, толкающий голос-шепот.

Эгиббарды ловили его взгляд своими сияющими глазами.

Но новому, сильному Дару стало смешно. Все они показались ему маленькими и чахлыми. С каждым мгновением к нему возвращалась власть над телом.

– Продолжай! – гулко раздалось со спины. – Ты стал заходить внутрь подземелья Хршитакки и…

Голос был необыкновенно низок, а горловое щелканье обладало колоссальным богатством тонов.

Глаза стариков в белом опять засверкали, Дар чувствовал их силу, как телесное давление на грудь. Однако он уже был недоступен для них. Он сам заглянул в глаза старцам. Выдержать взгляды, весь этот беззвучный натиск стало теперь детской забавой. Тяжелое густое озеро в груди досуха высасывало все их взгляды и что там у них было, и оно было воистину ненасытным. Нет, восемь стариков не смогли бы его наполнить – даже восьмисот не хватило бы.

Что-то переключилось в нем – Дар снова был полон энергии, жизни и воли. Он заметил, что все еще сидит, сжавшись, в своем кресле, но теперь уже не как разбитая кукла, а подобно илзяню в тронке – свернутая живая пружина, готовая мгновенно развернуться и убить.

Он произнес, кривя лицо и возвращая контроль над мышцами:

– Ваша очередь… откровений…

«Он сам прекратил „беседу откровений“?!» – волной прокатился изумленный вздох. Глаза стариков угасли, словно задули свечи. Лица их стали мертвенно бледны. Темной решеткой проступил рисунок костяных пластинок по коже. Но что теперь видно в их глазах? Неужели это страх?

С негромким чавканьем ступни вылезли из дыр: по щиколотку мокрые ноги с прилипшими сине-зелеными веточками. Некоторые из них слабо шевелились…

Эгиббард впереди пораженно отпрянул. Полог его белого плаща рывком откинулся, стало заметно, что ноги старика также погружены в дыры.

Вот в какие игры они играют! «Беседа откровений»…

Дар поднялся, высокий и гордый, презрев все сомнения и спокойно ожидая дальнейшего. Он ничего не имел против цнбр. Но он предпочитал оставаться самим собой, без всех этих хитростей.

– Я… ответил на ваши вопросы. Теперь вы наверняка знаете, что я друг Хуурадана. Пришло время для моих вопросов.

– И что же ты хочешь узнать, чужак? – Голос-рокот сзади был совершенно невозмутим.

– Чужак?! – повернулся Дар.

Он почувствовал себя обманутым. Смог наконец-то разглядеть того, кто звучал громче остальных. Как ни странно, этот эгиббард был ростом ниже всех, его тело в высоком троне было телом недоростка.

– Почему чужак?!

– Твоя Атсинбирг не соединяется с корнем Хуурадана!

Это было как удар наотмашь.

– Почему же я сражался за вас?!

– Ты сражался за себя. Просто нам было по пути некоторое время.

– И кто же моя Атсинбирг?

– Нам это неведомо, – ответил гулкий бас низкорослого. – Твоя трава очень странная. Может быть, ты вообще йарб…

– Что это – «йарб»?

Эгиббарды шумно зашевелились.

– Йарбами называют тангров, чья трава объединяет лишь одну или несколько семей. Тех, кто проиграл и сумел спасти лишь корень, но не клан, – невозмутимо ответил коротыш. – Йарбы слабы, презренны и рассеяны по свету. Исчезающие племена. Может, потому и пуст твой латнир. Что за важность наносить знаки исчезнувших кланов?

Ропот одобрения донесся от остальных старцев.

– Но почему Ошнират, Зордаор, Саудрак, Док-Атор и множество других тангров свидетельствовали, что я пуст?

– Мы будем разбираться с этим, – пообещал тихий голос Отхон-рати.

– Что насчет слов Зордаора? – повернулся к нему Дар. – Он назвал меня «небесным воином», призванным спасти детей Рортанга! И Ошнират говорил про Древних, требуя, чтобы Саудрак привез меня на Царакклан.

– Твой вопрос имел бы смысл, если бы ты был посланцем Древних! – произнес Отхон-рати устало. – Но, к сожалению, мы не нашли о том свидетельств в тебе.

– Не нашли? – Дар чувствовал, что начинает раздражаться. – Саудрак говорил, что Большой Крут больше всех знает о Древних и неуязвимости воина!

– Саудрак и без того наговорил слишком много, – раздраженно отрезал голос-рокот.

– И все же? Что вам известно о Древних?

Старики переглянулись в замешательстве.

– Есть много руин Древних… – раздалось справа. – Кроме развалин Хршитакки они есть в каменистых долинах б'Рвана, на голых островах Аукарнавы, в глубине гор разрушенного ю'Линнора и в других местах.

– Многие считают Древних просто легендой, – послышалось слева. – Разрушенные остатки их поселений необитаемы. То, что ты провел ночь в подземелье Хршитакки, необычно. Тангры сходят там с ума. Мы как раз собирались расспросить тебя детальнее об этом подземелье.

– Кто такие гонкларды? – Дар проигнорировал вопрос.