– Он счет попросил!

– Не может быть!

– Уходит…

– Боже мой, ну кто же этот мужчина?

– Судя по его рубашке с отливом…

– Наверное, собрался к какой-нибудь потаскухе.

– А может, возвращается с презентации.

– А что такого есть сегодня в городе?

– Да мало ли…

– Может, он на фестиваль идет! Значит, он танцовщик!

– Он не здешний.

– И не глядит ни на кого…

– Может, он голубой?

– Нет.

– Я тоже думаю, что нет.

– Ни в коем случае!

– Может, он русский? Или англичанин?

– На янки явно не похож…

– До чего стильный!

– Я его хочу.

– Оставайся-ка ты со своим Бету.

– С каким еще Бету?

– Жди своего ноябрьского. Этого я нашла. Это мужчина всей моей жизни.

– Если одна из нас с ним останется, остальные две должны поклясться, что и близко к нему не подойдут. Договорились, Крис?

Мы расхохотались, а он тем временем платил по счету.

– Нет…

– Он же уходит!

– Если бы я подошла к нему и сказала, что его лицо мне знакомо…

– Спроси официанта, часто ли он здесь бывает.

– Сама спроси!

– Я его самого спрошу.

– Не посмеешь.

– Странное дело! Притащился сюда, заказал столик, расселся на эстраде, как у себя дома – и ничего вокруг не замечает.

– А может, он актер? Сыграл моноспектакль под названием «Ужин»…

– Почему же тогда нет освещения?

– А для чего? Он сам весь светится.

– Он и вправду не от мира сего!

– Да нет же! Красивый одинокий мужчина пришел поужинать, а теперь уходит. Куда, хотелось бы знать?

– Вот он встал.

– Обожаю мужчин, уверенных в себе.

– Красивый, наверное, член у него…

– Интересно, он женат?

– Колечка не видать…

– Да, действительно…

– Хоть бы узнать, как его зовут!

– Фелипе.

– Нет. Улисс.

– Эдуарду.

– Должно быть, у него русское имя.

– Николай…

– Дмитрий!

– Иван.

– Алексей…

– Алексей?

– Алексей!!!

Я позвала его, но он не услышал. Вышел из бара и канул в ночь.

На фестивале танца его не было. В «Династии» я его больше не видела. И вообще нигде.

Жулия осталась при муже, хотя все время вспоминала, что где-то есть мужчина ее жизни.

Кристина ждала своего суженого до последних чисел ноября, но он так и не появился, а в декабре она познакомилась с Тьягу.

Я больше не убивалась по Луису и вообще ни по одному мужчине. Убиваться я готова была только по повелителю ночи, которого – не сомневаюсь! – зовут Алексеем.

Уходить вовремя я умею, но здесь дело совсем другое… Он говорил, что любит меня, а мною движет лишь страсть. Моя страсть была ему ненавистна – он хотел завоевать мою любовь. Еще он говорил, что я кажусь ему слабенькой, даром что хочу, чтобы меня считали сильной, и ему хотелось меня защищать. Говорил, что я сказочно красива, и что мое сердце должно принадлежать только ему. Любой женщине приятно такое слушать, и я без конца повторяла это про себя…

Вот она, любовь!

Любовь. Искала, да не нашла. Нет этого слова в моем словаре! Даже в самом полном, на который я когда-то подписалась и собирала по тетрадке. Как же так?! Твердый переплет, слов не одна тысяча! Оказалось – не хватает одной тетрадки. Хотела было я позвонить в издательство, да всё откладывала, а потом и вовсе забыла… И вот – не повезло именно слову любовь! У меня дома было еще два кратких толковых словаря португальского языка – один карманный, другой издан в начале двадцатого века, с пожелтевшими страницами и старой орфографией. В них я отыскала слово любовь, но оба определения показались мне неясными и неполными. К тому же словари были не мои – один дедушкин, другой брата. В моем словаре слова любовь нет. Может, неспроста? Может, удел мой – одиночество? Я воскресила в памяти свои последние любовные отношения и пришла к выводу, что всякий раз я становлюсь сложнее, пугливее, циничнее, себялюбивее, наглее и всё страдаю от одиночества.

Позвонила я в издательство, а там сказали, что помочь ничем не могут: словарь вышел пять лет назад, и разрозненные тетрадки давно уничтожены. Значит, мой словарь обречен остаться без любви, но я-то нет! Мне безумно захотелось позвонить Луису. Уже двенадцать лет я его не видела…

Все эти годы мы неоднократно старались встретиться, но то я отказывалась накануне, то возникало какое-нибудь препятствие… Мы жили порознь и молчали. Но расставаться – это совсем другое… Трудно поверить, но когда откладываешь какое-нибудь дело, оно в конце концов так отдаляется, что рискует превратиться в миф.

Замужем я была трижды – за Густаву, за Артуром и за Луисом. Я не говорила об Артуре – о короле, который и меня хотел короновать… Мы венчались в церкви – это был единственный союз, освященный благими правилами христианского вероучения. Платье на мне было как у средневековой принцессы. Эстафету мою подхватила Жулия, которая вышла замуж в том же году. Артур и я! Мы были счастливой парой только в медовый месяц, который провели в Египте. Стоило нам вернуться, как стало ясно, что наш брак оказался ошибкой, но вокруг свадебных торжеств было столько шуму… Грандиозное застолье, подвенечное платье, множество подарков и полный дом гостей… Расстаться сразу после медового месяца было бы просто смешно. Поэтому мы продолжали жить вместе, и в конце концов он без стеснения стал приводить в дом любовниц, а я – любовников. А однажды устроили ужин с нашими партнерами, а после ужина – партию в триктрак и шахматный турнир… Если бы мы любили друг друга – не быть бы нам столь образцовой парой. Он ходил на рынок, я – в супермаркет; он готовил завтрак, я – ужин. Мы расстались только из-за того, что Артур влюбился в рыжую ревнивицу, которую не устраивал наш формальный союз. Она меня ненавидела, старалась не здороваться со мной и всегда бросала телефонную трубку, когда я звонила… Нашему счастливому единению настал конец. Мы, правда, поцапались из-за семейного альбома – каждый хотел его заполучить, чтобы через много лет было что показать внукам.

Я еще раз взглянула на словарь, мне стало тоскливо, и я позвонила Луису. Услыхала его голос на автоответчике, но сообщения решила не оставлять. Наша любовь – моя по крайней мере – была подобна дремлющему вулкану. Извержение могло произойти неожиданно, в любую минуту. Вскипит, переполнится – и польется беспощадная лава, опустошая всё вокруг. Ничто не удержит гнев и стремительность пробудившегося вулкана. Я ударилась в тоску и, чтобы успокоиться, поставила последний диск, подаренный мне Луисом. Потом долго плескалась в душе и оделась так, как в день нашей последней встречи: синие вельветовые брюки и белую кофточку с длинными рукавами, которую некоторое время использовала как пижаму. Брюки оказались тесноваты, а кофточка до того заношена, что едва не разваливалась. Я пела, плясала, плакала. Решила выпить ради такого случая красного вина, и за полчаса выдудела полбутылки.

Захотела я написать любовное письмо – не по электронной почте, а такое, как писали в старину: на шелковой надушенной бумаге, синими чернилами, а на конверте – марка со штемпелем… Как мне хотелось выплеснуть любовь, накопившуюся в истерзанной груди!

Какими радостными были наши встречи! Начиная с самой первой… Мы встречались, отдавались друг другу – а души наши ликовали и воспаряли в воздух, кружились в танце, целовались и предавались любви подобно титанам, на глазах воодушевленной публики. Воодушевленной – в буквальном смысле. Это же были души! Даже когда у нас не было телесной близости, наши души сливались. И однажды случилось то, что не могло не случиться… Наши долгие беседы, наше соитие, наша музыка…

You do me, anyone with eyes can see…[1]

Он никогда не разбрасывал одежду по полу. Не мыл посуду и вообще домашними делами занимался мало, разве только лампочки вкручивал да кран чинил, зато очень любил расставлять книги, ухаживать за цветами, переставлять безделушки на полке… И обожал дарить мне книги и диски на свой вкус.