Составив шесть смешанных ватаг, Дарник перевел гарнизон на трехсменный режим: пока одни сторожили, а другие строили, третьи по полдня занимались боевыми учениями.

Следующим оборонительным шагом воеводы стало возведение Короякской заставы. Один из готовых и уже заселенных двухъярусных домов раскатали по бревнышку, завезли по короякской дороге за двадцать верст и снова в три дня сложили. Его нижний ярус заняла конюшня, а верхний – гридница на шесть бойников. Вокруг башни навалили по окружности малую засеку, а вместо ворот поставили боевую повозку с высокими бортами, которую для прохода требовалось лишь откатить в сторону. Оборонительное значение такой заставы было скорее воображаемым, чем реальным, тем не менее само ее наличие произвело на липовцев весьма сильное впечатление как некая отметина их собственной охраняемой земли.

Отныне большой конный дозор каждый день отправлялся из городища к западному пограничью, вез сторожам еду и фураж и узнавал, все ли спокойно. Раз в неделю состав заставы менялся, и это в Липове считалось самым опасным боевым заданием, после которого каждый мог считать себя бывалым воином.

Среди ополченцев, прибывших в мятежное городище вместе с Кривоносом и Лисичем, затесался ромей Фемел, не старый, но уже весь лысый воспитатель купеческих детей, известный всему Корояку своими чудачествами. Когда воевода спросил его, зачем он приехал, Фемел без тени смущения ответил:

– Учить тебя быть первым.

– Я и так первый, – не мог сдержать улыбки Дарник.

– У хазарского кагана есть визирь, который главнее самого кагана. Я научу тебя, как быть главнее всех князей русов.

Прогонять Фемела по первому мокрому снегу было уже поздно, и он остался жить в Липове. Дарник полагал, что после кузнеца Вочилы и менялы Тимолая он достаточно защищен против чужого словесного воздействия, поэтому отнесся сперва к самозваному воспитателю довольно насмешливо. Чтобы Фемел как следует отрабатывал свое пребывание, приставил его к обучению грамоте и счету короякских детей и вызволенных из плена подростков, а уж потом позволил общаться с собственной персоной. Сначала они говорили по-словенски, но вскоре перешли на ромейский язык. Порой воевода половины не понимал, но это не имело значения – Фемел был из тех говорунов, которые готовы легко повторять одно и то же по многу раз.

Оказалось, что он как раз находился в тот день на княжеском дворе, когда там допрашивали бежецкого вожака, и ему очень понравились слова о том, что многие могут знать мать Дарника, но никто не может знать его отца. Второй приманкой для воспитателя купеческих детей стало послание Рыбьей Крови князю, написанное на ромейском языке.

– Эти два условия нам с тобой и надо всячески развить, – уверенно заверил Фемел. – Их достаточно, чтобы утверждать, что ты сын проезжего князя, позже мы и имя твоему князю-отцу как следует подберем.

– Но зачем мне твой проезжий князь, если я хочу, чтобы мой род начинался с меня? – возражал ему Дарник.

– Такое желание хорошо для тебя самого, но не для тех, кто пойдет за тобой. Им нужны более убедительные причины почитать тебя. Во всем мире, даже у диких народов, есть знатные и незнатные.

– Глупые выдумки, чтобы держать чернь в повиновении, – отвечал воевода.

– Вовсе нет. В каждом человеке сосредоточены жизнь и дела всех его предков, и если дела их были великие, то и у их потомка все будет получаться. Это только так кажется, что любой умный человек легко может выглядеть вельможей. Даже совершать отдельные вельможные глупости надо уметь.

В ответ на подобные внушения Дарник как-то не выдержал и рассказал Фемелу о своем шахматном открытии, о том, что в жизни любого человека неизбежны великие и знатные предки. Однако ромея открытая им геометрическая прогрессия нисколько не обескуражила.

– Все люди первоначально произошли только от двух человек, но одни их потомки удовлетворялись малым, а другие рисковали, и если не погибали, то достигали большего. Разве ты сам не променял свою спокойную жизнь в какой-то Бежети на судьбу вольного бойника? До сих пор тебе просто во всем чудовищно везло, но стоит тебе оступиться хоть раз, попасть в плен к арсам или к Стержаку, и ты снова превратишься в пустое место. А если они будут знать о твоем княжеском происхождении, то даже в плену и на казни ты будешь оставаться князем, а не простым смердом. И все рассказы о тебе будут звучать по-другому.

Дарник равнодушно пожимал плечами, сказанное пока что мало занимало его. С гораздо большим вниманием прислушивался он к рассуждениям своего образованного собеседника о военном деле.

– Чтобы быть хорошим воеводой, мало побеждать на поле боя. Настоящий военачальник побеждает еще до первого сражения, – вещал Фемел. – Ты должен иметь дальние глаза и уши. Видишь, даже неграмотные арсы, и те сумели каким-то образом договориться со своими ладейщиками о совместных действиях. Если бы не твоя цепь, не видать тебе их ладей. Кстати, ты сам ее придумал или знал, что в столице Романии тоже перегораживают бухту большой цепью?

– Знал, – честно признался Рыбья Кровь. – А световые сигналы тоже применяются в Романии? – И он рассказал о мигающих огнях из крепости арсов и о том, как бы ему хотелось узнать тайну их сигналов.

– Это не очень трудно. Ты сам можешь себе составить тайный код и спокойно на расстоянии переговариваться, как мы с тобой. – И Фемел показал, как можно все словенские буквы разбить на малые группы, и первый сигнал будет означать номер группы, а второй – номер буквы. – Достаточно медленно, зато очень ясно и подробно.

Дарник хоть и не показал виду, был сильно обрадован этим знанием. Запали ему слова ромея и о дальних глазах и ушах. Едва все водные глади сковал прочный лед и установился постоянный санный путь, он снарядил в Корояк десяток липовцев на пяти санях с мелкими товарами. Трое из них должны были остаться в городе, чтобы, как только князь начнет готовиться к походу на Липов, немедленно выехать впереди него с предупреждением.

Ожидая в городище приезда своих веселых тростенчанок, Маланкин сын предполагал, что ссор из-за Шуши будет не избежать, но все же не думал, во что это выльется на самом деле, ведь терпели же они какое-то время присутствие в общем шалаше простушки Веты, и ничего. Не учел, что всему свойственно со временем меняться. Первая стычка с легким рукоприкладством между наложницами произошла еще во время схватки липовцев с арсами. Пир по поводу военной победы не помешал Дарнику отозвать Черну и Зорьку в сторону и предупредить:

– Если хоть одна из вас только прикоснется к Шуше, тотчас будет повешена. Я вам больше не ватажный вожак, а городской воевода. Мне насмешки моих бойников не нужны. Стисните зубы и терпите, а не хотите терпеть – вот вам монеты, сколько надо, и живите отдельно.

В том, что он сделает, как сказал, сомневаться не приходилось, резня на ладье Стерха была хорошо памятна обеим красавицам, поэтому они притихли, тем более что первое время ночевали отдельно от Шуши.

Но как только на дворище была готова самая большая изба-башня и Дарник с наложницами вселился в нее, женские распри вспыхнули с новой силой. Хотя тростенчанки спали на первом ярусе, а Шуша на втором, все равно им приходилось видеться десятки раз на дню. В присутствии воеводы женщины вели себя сдержанно, не дрались и без него, но их надутые лица тяжело действовали на любого стороннего человека. Более того, Черна и Зорька стали не ладить и между собой, что было вообще непонятно.

Ясность внес Фемел, рассказав о львиных и обезьяньих привычках в жарких странах.

– Когда приходит новый самец и побеждает старого вожака стаи, он первым делом уничтожает все потомство предыдущего вожака. У тебя сразу три беременные наложницы, каждая из них, чтобы она ни говорила, заботится сейчас только о своем потомстве, чтобы именно ее ребенок был твоим главным наследником и продолжателем.

– Что же делать? – вопросил юный глава семейной стаи.