Вторым ходом Рыбьей Крови стал Большой Загон. Тысяча липовцев и полтысячи воинов, растянувшись цепью на три версты и грохоча молотками по железным ведрам, принялись прочесывать лес, где пришлых гридей видели последний раз. Еще три сотни конных дарникцев ехали сзади, собравшись в ударные отряды, на случай, если разбойники рискнут прорваться сквозь редкую цепочку безоружных мужиков, женщин и стариков. Однако никто прорываться не стал, спугнутые разбойничьи ватаги поспешно ушли в глубь леса, оставив свои стоянки с брошенным добром. К концу дня удалось захватить двух больных гридей, которые не поспевали за своими здоровыми товарищами. Загонщики их даже не били, злорадно предвкушая превращение пленников в новых «кукол».

Исчезнувший страх перед лесными убийцами, которые так здорово бегают от пустых ведер, вернул липовцам былую жизнерадостность и веру в собственного князя.

– Вот что с ними надо было делать, а мы-то сами не догадались, – весело толковали они. – Это не князь, а настоящий колдун.

Чтобы выведать, где прячутся основные силы разбойников, десятский арсов-телохранителей предложил пытать захваченных пленников. Дарник не сумел найти подходящего возражения и прямо посреди осеннего леса стал свидетелем пыток раскаленным железом. Сначала пленники держались молодцами, на чем свет ругали своих мучителей, но терпели, потом стали молить о пощаде и говорить, что если бы и хотели, то все равно не сумели бы показать, куда надо идти. Вошедший в раж палач принялся загонять им под ногти игольчатые наконечники стрел, а затем маленьким сапожным ножом приладился сдирать лентами кожу со спины наиболее тщедушного пленного. Рыбья Кровь то неподвижным взглядом смотрел на действия палача, то принимался ходить взад и вперед за его спиной. Все, кто мог, уже давно отдались от места пытки, но князь себе такой поблажки позволить не мог и все ждал, когда же, как рассказывал Тимолай про гиену с антилопой, у пленника боль выйдет за пределы его чувствительности. Наконец стоны пленника оборвались, однако спасительной бесчувственности к боли у него так и не наступило – он просто умер.

– Все, хватит! Поехали! – заорал Маланкин сын на нерадивых подчиненных. – Мы что тут, до темна торчать будем?!

Добравшись до Липова, Дарник всю ночь пролежал без сна. Княжеские обязанности впервые предстали перед ним в столь неприглядном свете. Своим главным достижением, чем он втайне очень гордился, Дарник считал отмену в войске физических наказаний. Неукоснительно следуя этому правилу, он за два года добился того, что его воины привыкли считать порку плетьми, которая процветала в других дружинах, гораздо более унизительным наказанием, чем вешание на чурбаке. Так же требовал спокойного, без издевательств, отношения ко всем пленникам, включая и пленниц, что тоже заметно поднимало самоуважение липовских воинов. И вот такой двойной промах: сперва с «куклами», теперь с пытками. Тошно на душе было даже не от самих пыток и не потому что, оскорбляя достоинство противника, он невольно принижал этим себя, а оттого, что случившееся открыто и грубо указывало ему: ты такой же, как все, и придумать свой особый путь у тебя не получится, как ты ни старайся.

Наутро князь позвал к себе Бортя и отдал ему секретное распоряжение. Вечером в княжеский дом прибежал испуганный вожак городских сторожей и доложил, что на торжище из толпы смердов были брошены четыре метательных ножа и все четыре «куклы» убиты.

– Лучше смотреть надо, – напустился на него Рыбья Кровь. – У тебя по торжищу побратимы разбойников ходят и делают, что хотят, а ты ничего не видишь!

Устрашенная действиями князя часть пришлых гридей навсегда покинула территорию княжества, другая, напротив, попыталась сохранить лицо – создать неприступное для Дарника зимовище. Причем повел дело так умело и ловко, что об их разбойничьем логове стало известно, когда оно уже было полностью готово. Зная все о дарникских камнеметах и пращницах, бывшие «союзники» хорошо к ним подготовились – свои жилища и даже конюшни на вершине изрезанного оврагами холма они упрятали под землю, укрыв их бревенчатым накатом с толстым слоем земли. Не тратили сил и на частокол, огородившись лишь круговым окопом и невысоким валом из мешков с землей. Четыре дня метали меченские пращницы двухпудовые каменья, не принося осажденным ровно никакого ущерба.

– Жаль, нет у нас ромейского огня, мы бы их быстро оттуда выдымили, – посетовал сконфуженный Меченый.

– Давай свой ромейский огонь придумаем, – сказал Дарник.

И вскоре на вершину холма полетели горшки с дерьмом, набранным из отхожих мест, и тухлым мясом мелкой и крупной лесной живности. То, что не удалось камням, удалось простой вони – пришлые гриди, опасаясь мора, запросили мира. Дарник согласился отпустить их с оружием при условии, что ни один из них больше никогда не появится в его княжестве.

– Ты только не сказал им, что скоро в твое княжество превратится вся русская и словенская земля, – подтрунивал над князем Корней.

Рыбья Кровь добродушно усмехался, вовсе не исключая для себя такой возможности.

Выгнав с липовской земли последние разбойничьи ватаги и распределив свое войско по ближним и дальним селищам, Рыбья Кровь приступил к размеренному княжескому управлению. Понимая, что все его нынешние поступки пока что мало отличаются от поступков тех же арсов или пришлых гридей, он стремился перевести их в другую категорию, чтобы черпать силу и богатство не со сторонних земель, а из собственного княжества. Собрав воевод и старейшин Липова, он так им и объявил:

– Я не хочу больше полагаться только на военное счастье. Хочу добывать золото и серебро из своей земли, и вы все должны мне в этом помочь. Жалованье отныне будет лишь для самых безруких, тем, кто сам зарабатывать не может. Остальные пусть кормят и себя, и княжескую казну.

– Да как же кормить, когда мы по полгода с тобой в походах? – воскликнул в сердцах один из сотских.

– В поход теперь тоже пойдут только те, кто сможет хорошо хозяйствовать в Липове, – был ответ князя. – Мне надоели бездомники с одним ржавым мечом за душой. Никогда не знаешь, в какую сторону они побегут. Я хочу, чтобы каждому воину было куда и к кому возвращаться. Два-три похода, и можно потом их всю жизнь с удовольствием вспоминать, как делали наши деды и прадеды. Это лишь ребятне надо все время доказывать, какие они смелые и ловкие. Я здесь самый молодой, но и мне уже надоело всем показывать, какой я хороший воевода. В следующее лето я остаюсь в Липове, так и знайте, войско поведет кто-то другой.

– Но чтобы хорошо хозяйствовать, нужно два-три года не вылезать из борозды, – рассудительно заметил Быстрян. – И на это тоже нужны монеты.

На совете присутствовал Кривонос, который все лето вдали от пришлых гридей успешно прокладывал дорогу на Северск и не только не разорился, а, наоборот, приобрел достаток за счет древесного угля из вырубаемого леса. На него Дарник и указал своим вожакам:

– Кривонос не получил от меня ни одного дирхема, но сообразил, что и как делать, и теперь его ждет еще и моя награда. Год назад я уже предлагал вам брать землю и рабов, и мало кто согласился. Теперь это мой приказ. Каждый получит свое жалованье за полгода. Оно у вас не такое маленькое. Посмотрим, кто как сумеет им распорядиться. Кому нужна только воинская слава и добыча, пусть поищет службы у другого князя, у меня будет лишь то, что я сказал.

Мрачные расходились после совета воеводы и старейшины. Вместо привычного зимнего затишья им предстояло сильно беспокоиться о своем ближайшем будущем. Но если липовские старейшины могли опираться в неожиданной напасти на взрослых сыновей, то большинству дарникских воевод не было еще и двадцати пяти лет, и, как следует пораскинув мозгами, они приняли вызов князя. Через какую-то неделю Липов превратился в кипящий муравейник: плотники едва успевали возвести бревенчатые срубы под крышу, как их тут же разбирали и увозили за много верст, прибывших из Туруса рабов сразу выкупали, сажали на повозки и тоже увозили, ремесленники без передышки изготавливали дверные петли и чугунные детали для печей, бешеным спросом пользовались доски, бычьи пузыри и столярные инструменты.