– Сегодня спишь на крыше сундука, – сказал он.

Девять последующих ночей Саженка тоже ночевала на крыше сундука – Дарника очень трудно было разозлить, но помириться с ним было еще труднее. Впрочем, Саженка чувствовала себя довольной уж тем, что за это время в сундуке не побывала ни одна пленница.

Ночь и в крепости, и в стане прошла беспокойно. Дозорные несколько раз поднимали тревогу: то видели крадущиеся тени, то слышали звуки конских копыт и скрип тележных колес. Беглецов никто не преследовал, и, видя такое дело, казгарцы еще больше успокоились. Некоторые даже решились выгнать на пастбища свою скотину. Правда, из-за посадского забора по-прежнему продолжали торчать круглые шлемы и копья его защитников.

На рассвете прошел короткий теплый дождик, и теперь все вокруг блестело умытой свежестью. Дарник хорошо выспался и вышел из сундука в прекрасном настроении – он придумал, как поступить с пленными булгарами. Но сначала сразу после утренней еды произошло награждение лучших воинов. Перед строем они подходили к воеводе и получали медные фалеры. В Остёре Дарнику успели изготовить еще несколько серебряных фалер. Одна из них досталась Жураню – именно он увлек в крепость и своих конников, и быстрянцев, вторая – катафракту, который, стоя у ворот, отбился от пятерых булгар, не дав им закрыть ворота. Полусотские, правда, настаивали и на третьей серебряной фалере – самому воеводе, но он со смехом отказался:

– Мне подобает только золотая, а их пока у нас нет.

Помимо нагрудных фалер каждый из отличившихся воинов получил право выбрать себе наложницу из числа булгарок и обменянных на ладьи рабынь. Сначала выбор шел бойко, но когда остались только старые и некрасивые и один из фалерников попросил вместо наложницы один дирхем, то вызвал общий хохот бойников. Так это правило – наложница или дирхем – в дарникском войске с тех пор и закрепилось. К слову сказать, под конец были разобраны и самые уродливые из женщин.

После трапезы Дарник велел устроить большие боевые игрища и привести на них в качестве зрителей пленников. Спустя час или два, дав бойникам как следует разогреться, Рыбья Кровь предложил булгарам попробовать себя в кулачном и палочном бою: мол, кто победит, тот получит свободу. Многие из них тут же выразили готовность посражаться.

– Ну да, и лучших поединщиков ты на свою голову отпустишь, – заметил недовольно Быстрян, но Дарник лишь с улыбкой посмотрел на него – поступать вопреки правилам становилось для него все большим удовольствием.

Действительно, с десяток лучших булгарских гридей были вскоре отпущены на свободу, только они не очень спешили уходить, оставались посмотреть на состязания дальше. К ним вскоре присоединились посадские мальчишки, за ними последовали подростки и кое-кто из взрослых.

К Дарнику, вместе со всеми наблюдавшему за поединками, протиснулись два посадских ходока.

– Скажи, воевода, что с нами собираешься делать? – спросил тот, что был повыше ростом.

– Что скажете, то и буду делать, – весело отвечал им Рыбья Кровь.

Улыбались и окружавшие его арсы и бойники.

– А что будет с гридями, что пришли к нам из крепости? – настойчиво допытывался низкорослый и серьезный ходок.

– Мои воины примут их за ремесленников, если они будут без оружия.

– И никакой дани ты с нас брать не будешь?

– Я не думал брать, но теперь надо подумать, – серьезно произнес Дарник.

При виде вытянувшихся лиц ходоков липовцы разразились дружным хохотом. Недаром говорится, что смех – лучший переговорщик, к полудню вокруг ристалища собралась толпа, превышающая численностью всех дарникцев. Были среди зрителей и булгарские гриди. Оружия с ними не было, но по характерным лицам и статности их было легко распознать.

Позже место поединщиков на ристалище заняли мелкие торговцы, хотели, как водится, скупить за бесценок у победителей часть добычи. Дарник сильно разочаровал их, объявив, что дележ добычи будет только в Липове, и разрешил лишь одному Лисичу продать за должную цену часть самого тяжелого имущества.

На следующее утро снова были устроены боевые игры, только теперь воины соперничали не в единоборствах, а в стрельбе и метаниях, скачках и преодолении выставленных рядами боевых повозок. Посмотреть на новое зрелище совсем уже безбоязненно сбежался едва ли не весь казгарский посад. В этих состязаниях мастеров среди пленных оказалось еще больше, чем в поединках. Их количество в стане липовцев таяло на глазах.

По завершении игр Дарник объявил, что завтра утром их войско уходит, и кто хочет получить богатство и славу, может присоединиться к ним. Еще он добавил, что у любого булгарского гридя есть выбор: или с позором вернуться в свою Булгарию, или испытать воинскую удачу на постоянной службе у него, Дарника Рыбьей Крови.

Фемел был прав, когда утверждал, что понятие родины в словенской земле еще не существует, не существовало оно также ни в Булгарии, ни в Хазарии. Отрываясь от родительского очага, любой бойник отрывался и от всего остального. Служить племенному вождю почти всегда означало быть против собственного рода, поэтому молодые воины старались попасть на службу как можно дальше от своего селища. Если платили хорошо и служба была не в тягость, то многие на чужбине так и оседали, обзаводясь домом и семьей. Но немало находилось и таких, кто страстно хотел воинских побед и большой добычи. Поэтому побежденные нередко вливались в войско победителя, и никому это не казалось недопустимым или предательским поступком.

Слова Дарника пали на благодатную почву, у всех, кто их слышал, было достаточно времени, чтобы как следует приглядеться и к липовскому воеводе, и к его бойникам и хорошо все обдумать. На следующее утро к воротам стана явилось полторы сотни булгарских гридей и молодых казгарцев, желающих присоединиться к победному воинству.

Делая смотр новичкам, Дарник отказал лишь самым неказистым, все остальные получили рубахи младших липовских напарников. Придумал он и как поступить с оставшейся полусотней пленных, всех их под хохот всего войска заставили проползти под брюхом десяти катафракских коней. От позора был избавлен лишь тяжелораненый воевода крепости, его освободили с условием, чтобы щит Дарника всегда висел над центральными воротами крепости. Оба булгарских лекаря тоже были оставлены при войске, Дарник посулил им высокую плату и даже выделил солидный задаток.

К тридцати двум походным повозкам липовцев прибавилось все же не пять, а десять дополнительных повозок, и все вместе они тронулись в путь, тяжело нагруженные награбленным добром, провизией, оружием и ранеными.

– Куда? – спросил Журань, подъезжая на своем кауром жеребце, когда головная повозка первой отделилась от станового кольца.

– Туда, – указал Рыбья Кровь не западное, а северное направление.

Когда головная повозка выехала на северную дорогу, к воеводе стали подъезжать другие полусотские с одним вопросом: почему туда?

– Вы же хотели наказать наших струсивших союзников, вот и накажем, – объяснил Дарник. – Это сарнаки, их и накажем.

Когда в качестве возниц определили всех рабов-мужчин, в распоряжении Дарника оказалась целая боевая хоругвь с пятью полностью набранными сотнями. Кряхтели лишь полусотские, теперь уже просто сотские, теряясь от количества пополнения. Особенно трудно приходилось Бортю, ведь под его началом собралось двести пятьдесят пешцев, некоторых из них он не мог запомнить не только по именам, но и в лицо. Сравнительно меньше забот было у Меченого. В Казгаре он раздобыл десяток двуколок, все они, естественно, были без камнеметов, представляли просто площадку для двух лучников с огромным количеством сулиц и стрел. Пополнение катафрактов не имело не только конских доспехов, но и себя прикрывало железом едва-едва. Зато полностью довольными оказались прежние возницы – их перевели в щитники и конники, а некоторые даже стали старшими напарниками у новичков.

Первые три дня двигались лишь до полудня, остальное время занимаясь строевыми упражнениями и подгонкой вооружения: изготавливали большие щиты для пешцев и дополнительные запасы пик, стрел и сулиц. Неосмотрительное обещание Дарника казгарцам постоянной службы привело к заметному брожению среди липовцев – выходило, что те уже гриди, а они лишь бойники, а если гриди они все, то не уравняют ли их в оплате с теми, кто еще себя ни в чем не проявил. Узнав об этом, воевода через вожаков объявил, что все ратники станут гридями лишь к осени, если не разбредутся по домам, а останутся с ним на зимовку, а в оплате ничьи заслуги не останутся забытыми. Также пообещал, что первый месяц старшие напарники за проступки казгарцев не отвечают.