Шайна, нахмурившись, вышла из спальни. Бэб говорила, что Габриель у себя в кабинете. Вряд ли он находится там до сих пор. Ведь прошло столько времени!

Она спустилась вниз по лестнице. Кабинет находился здесь, в задней части дома. Дверь в него была открыта, но в кабинете царила темнота.

Шайна озадаченно посмотрела по сторонам, прикидывая, где же может быть Габриель. Его нет в спальне, нет и в кабинете. В глаза ей бросилась свеча, горевшая возле входной двери. Наверное, ему не спится и он вышел на воздух.

Габриель возник неожиданно, появившись в проеме распахнувшейся входной двери. Это было похоже на загадочную картину: ночной сад, обрамленный, словно багетом, дверным косяком, и высокая темная фигура, слабо освещенная трепещущим пламенем свечи – словно рожденная полуночным мраком. Голова Габриеля поникла, он выглядел так, будто на его плечах лежали сейчас все беды и заботы Земли.

Шайна неслышно отступила назад, в тень, сгустившуюся под лестницей. Она чувствовала себя не вправе прерывать сейчас одиночество Габриеля, его тяжелое раздумье. Не заметив ее, он прошел мимо, поднялся наверх. Эхо его тяжелых шагов разнеслось в пустом холле.

Поднявшись наверх, Габриель бросил взгляд на дверь, ведущую в спальню Шайны. Первым его порывом было пойти к ней. Пойти и утонуть в ее любви, уснуть убаюканным темнотой и теплом ее тела.

Нет. Нельзя. Сначала он обязан узнать всю правду.

А пока он не имеет права любить Шайну, открывать ей свое сердце, верить ей. Пока – нет.

Нельзя забывать о том, что женщина с ее именем стала причиной гибели его экипажа, привела его самого на край могилы. Было бы катастрофой открыть ей душу, а затем убедиться, что она отвечает на его доверие изменой.

Габриель проследовал в свою спальню. Здесь он останется один на один с бесконечной ночью, лежа без сна в холодной постели.

Шайна услышала, как закрылась за Габриелем дверь его спальни. Теперь она уж никак не могла себе позволить пойти к нему. Она прекрасно понимала, какие мысли мучают Габриеля. Ее присутствие не избавит его от них, не принесет ему облегчения. Остается только ждать.

И все же, пока он позволяет ей оставаться здесь, в Фокс-Медоу, у нее есть надежда.

С этими мыслями Шайна тихо поднялась по лестнице и прошла к себе в спальню.

Следующая неделя, проведенная в Фокс-Медоу, не принесла никаких перемен в их отношениях. Габриель был все так же вежлив, сдержан, предупредителен – и отстранен. Он никак не мог отказаться от своих подозрений – уж слишком многое указывало на вину Шайны, – но и не мог заставить себя заняться расследованием. Он медлил. Медлил потому, что смертельно боялся получить неопровержимые доказательства вины Шайны.

По утрам Шайна вставала поздно, дожидалась, пока Габриель позавтракает в одиночестве и покинет дом по своим делам, и лишь тогда покидала свою спальню. Чем сильнее она любила Габриеля, тем невозможнее, мучительнее для нее становилось встречаться с ним, видеть его отрешенный, замкнутый взгляд. И она решила для себя, что будет правильнее держаться от него подальше и ждать, ждать, ждать, пока не рухнут разделяющие их преграды. Преграды между их сердцами, душами. Телами.

– Хозяин уже ушел? – спросила как обычно Шайна у Бэб, явившейся, чтобы забрать влажные после утреннего умывания полотенца и помочь гостье одеться. И, к своему удивлению, услышала:

– Нет, миледи, – именно так велел Габриель слугам называть Шайну. – Он внизу, в гостиной, с человеком с корабля.

– С корабля? – переспросила Шайна, заканчивая застегивать пуговки на лифе вишневого платья и беря в руки гребень. – С какого корабля? – поинтересовалась она, водя гребнем по влажным, блестящим волосам.

– Понятное дело, из гавани, миледи. Они бросили якорь сегодня на рассвете.

Отложив в сторону гребень, Шайна подошла к окну. Действительно, над кронами деревьев виднелись мачты стоявшего в бухте корабля.

– А чей корабль, ты не знаешь? – спросила Шайна горничную.

– Не знаю, миледи, – ответила девушка.

Шайна отошла от окна и присела к туалетному столику. Бэб принялась ловко расчесывать локоны Шайны и вплетать в них вишневые ленты. Совсем немного времени, и прическа была готова. В душе Шайны шевельнулась надежда: быть может, этот корабль прибыл с добрыми вестями для Габриеля. Может быть, именно сейчас выяснится правда, и скоро станет понятно, что Шайна никогда не была причиной смерти людей Габриеля и что от ее имени, под ее именем ту страшную бумагу написала какая-то другая женщина.

Шайне приходила в голову подобная мысль, но она не могла представить, кому нужна была смерть Габриеля.

Шайна прикрыла глаза, молясь богу, чтобы правда открылась и все стало на свои места. Она любит Габриеля. И всем сердцем чувствует, что и он любит ее. Только бы рассеялось это темное облачко между ними – и жизнь сразу станет такой радостной и счастливой!

Шайна вышла из спальни и направилась к лестнице. Отсюда, сверху, ей была видна дверь в гостиную. Она прислушалась. Из комнаты доносился низкий, взволнованный мужской голос, но слов разобрать было совершенно невозможно.

Шайна замерла на ступеньке, положив руку на перила. Нет сомнений, что Габриель тут же пошлет за Шайной, если новости, которые привез ему гость, касаются ее. Она сгорала от нетерпения, ей казалось, что сердце ее может разорваться от волнения!

Шайна глубоко вздохнула, спустилась вниз и направилась к двери гостиной.

Габриель сидел наискосок от двери. В кожаных сапогах, темно-коричневых бриджах и сюртуке, в застегнутой на все пуговицы рубашке с отложным кружевным воротником, он был сейчас очень похож на самого себя – каким был в тот день, когда Шайна впервые увидела его в каюте Ле Корбье. Утреннее солнце щедро заливало комнату, бросало отблески на угольно-черные, блестящие волосы Габриеля, собранные в косичку на затылке и перехваченные коричневой ленточкой.

Поначалу он не заметил появления Шайны. Все его внимание было приковано к человеку, стоявшему перед ним.

Шайна всмотрелась в гостя, стоявшего спиной к ней. Он был значительно ниже Габриеля. Темноволосый, подвижный, он оживленно жестикулировал во время разговора, и от движения его рук по комнате темной птицей металась тень. Одет он был ярко, но безвкусно. Сюртук гостя украшали бесчисленные золотые пуговки, перехваченные золотой массивной цепью. Бриджи из кричаще-зеленого бархата были отделаны кружевами. Рубашка, открывавшаяся глазам Шайны при каждом энергичном взмахе руки, была и вовсе из алого, сверкающего на солнце шелка.

Человек показался Шайне знакомым. Она уже видела где-то эту фигуру, эти жесты…

В этот момент Габриель заметил ее присутствие. Его лицо напряглось и окаменело. Заметив это, гость перестал жестикулировать и замолчал. Затем он обернулся к двери.

И Шайна увидела перед собою своего первого похитителя – Ле Корбье.

Пират смерил Шайну с ног до головы потемневшим, презрительным взглядом.

– Надеюсь, вы простите мне, мадам, если я скажу, что вовсе не рад вновь увидеть вас!

Он снова повернулся к Габриелю.

– Вы огорчаете меня, мой друг. Когда вы уезжали из Нью-Провиденса в Лондон, вы обещали свести счеты с этой женщиной. Что, неужели забыли ту веревку, что украшала вашу шею? Забыли предсмертные хрипы своих парней? Их души взывают к мести, а что делаете вы? Привозите эту… м-м… женщину в свой дом! А?

– Она утверждает, что не виновата, – возразил Габриель. – Клянется, что не предавала меня.

– И вы ей поверили! – саркастически рассмеялся Ле Корбье. – Мой бог! Или похоть так ослепила вас, что вы принимаете ее ложь за правду? Ну-ну, а каких слов еще вы ждете от нее?

– Я ничего ей не сделаю, пока не буду убежден в ее виновности, – твердо и мрачно заявил Габриель.

– Убежден! – Смуглый пират даже задохнулся от негодования, с трудом сдержав проклятия, готовые сорваться с языка. – А в зеркало вы давно не смотрелись, сэр? А вы посмотрите, посмотрите! Полюбуйтесь на свой очаровательный шрам – вон там, где нож соскользнул, перерезая натянутую на шее веревку! Что? Не хотите смотреть в зеркало? Тогда прогуляйтесь и посмотрите на безымянные могилки на вильямсбургском кладбище! В них лежат парни – и какие парни! Лежат холодные, и на их шеях по-прежнему красуются обрывки этой проклятой пеньки! Ну! Это не убедит вас, милейший?