– Что все это значит? Я не пони…

– Когда я покинул Монткалм, то вернулся в таверну «Лебедь». Там меня ждали люди – сыщики из Вильямсбурга. Им уже было известно, что я – Габриель Форчун. Они арестовали меня. Или пытались арестовать… Одним словом, на следующий день я очнулся в тюремной камере в Вильямсбурге.

– Но как они узнали? Ведь о том, кто ты на самом деле, не знал никто, кроме…

– Хватит притворяться! – Голос Габриеля громким эхом отразился от стен. – Меня арестовали по доносу, Шайна, понятно тебе? А Спотсвуд послал своих людей в Фокс-Медоу, чтобы арестовать мой экипаж!

– Только не надо на меня кричать! – воскликнула Шайна. – Я-то здесь при чем? Я вообще ничего об этом не знала!

– А затем был суд, – продолжал Габриель, не обращая внимания на слова Шайны. – И нас приговорили к смерти. Я сам, своими глазами видел, как умирают на виселице мои матросы. Мой экипаж! Мои люди – понятно это тебе? Я никогда не забуду этого жуткого зрелища… – Он перевел дыхание. – Затем настала моя очередь – я был последним…

Голос его стал хриплым.

– Я поднялся на эшафот. Меня поставили на скамейку и накинули на шею веревку…

Шайна негромко вскрикнула, но Габриель ничего не слышал и не видел – он даже не заметил, как побелело от ужаса ее лицо. Она шагнула к нему, желая обнять его, успокоить, пожалеть.

Он не дал ей прикоснуться к себе.

– Представь себе это. – Глаза Габриеля сверкнули. – Я почувствовал, как натягивается веревка. Ты можешь себе это представить, Шайна? Грубая веревка. Она обдирает, обжигает кожу, впивается, душит… Это больно, Шайна! Если бы ты только знала – как это больно!

Габриель распахнул высокий ворот своего сюртука и показал алый след от веревки, глубоко отпечатавшийся у него на шее.

Помолчал, охваченный нахлынувшими воспоминаниями.

Когда он вновь заговорил, голос его заметно дрожал.

– Спотсвуду не удалось захватить всех моих людей. Когда случилась облава, некоторых из них не было в Фокс-Медоу. И они не оставили меня, пришли в день казни в Вильямсбург и смешались с толпой зевак, пришедших посмотреть на то, как будут вешать пиратов. Они задумали устроить мне побег и в ту минуту, когда меня вешали, начали свалку возле эшафота. В общей суматохе им удалось буквально в последний момент снять меня с виселицы. Перерезали веревку, на которой я был повешен. Нож соскочил, и…

Габриель указал на шрам, пересекающий его щеку.

– Ты уцелел, – выдохнула Шайна. – Спасся. Но остальные…

– Еще одному удалось спастись, – ответил он. – Молодому помощнику канонира. Нас обоих сумели вывезти из Вильямсбурга. Ле Корбье подвел свою «Черную Жемчужину» прямо к мысу Джеймса. Там нас взяли на борт. Судно тут же взяло курс на Нью-Провиденс. Там я немного оправился и купил билет от Чарлстона до Лондона. Я решил разыскать тебя во что бы то ни стало.

– И убить?

– Да, убить, – мрачно подтвердил он. – Я пришел рассчитаться с тобой за гибель моих людей.

Шайна отошла к камину и опустилась в стоящее перед ним кресло. Комната кружилась у нее перед глазами, ноги не держали ее. Итак, Габриель преследовал ее, искал ее, чтобы убить.

Шайна невидящим взором уткнулась в горевшее в камине неяркое пламя.

– Но я не предавала тебя, – глухо сказала она наконец. – И я не повинна в гибели твоих людей.

– Не верю, – безразличным голосом ответил Габриель.

– Знаю, – устало откликнулась Шайна, – но это так.

Она с трудом поднялась, подошла вплотную к Габриелю, заглянула ему в лицо.

– Ты рассказал о пережитом тобой ужасе. Позволь теперь мне рассказать тебе – о своем. А потом делай что хочешь… Мне все равно…

Она сложила ладони, прижала их ко рту. Глубоко вздохнула, возвращаясь мыслями в прошлое, и начала:

– Йену Лейтону было известно твое настоящее имя. Не понимаю откуда, но он все знал. Во всяком случае, не от меня – я ему ничего не говорила. Он пришел ночью в мою спальню. Это было в тот день, когда мы ездили на бал в Брамблвуд – ты помнишь?

Шайна пристально посмотрела на Габриеля, но не дождалась ответа и продолжала:

– Он заявил мне, что ему известно, что ты – Габриель Форчун. И что мы с тобой любовники – это тоже ему известно. Затем он сказал, что хочет, чтобы я вышла за него замуж. Я отказала. Тогда он пригрозил, что если я не выйду за него и не уеду с ним в Англию, он выдаст тебя властям. И тебя будут судить, а потом повесят. Я ему поверила… и согласилась стать его женой.

Габриель скептически посмотрел на Шайну.

– А почему ты не обратилась ко мне? – спросил он. – Я бы смог позаботиться о Йене Лейтоне.

– Я боялась, – призналась Шайна. – Ведь для него ничего не стоило пойти к Спотсвуду и выдать тебя. – Она вздохнула и опустила глаза. – И он все-таки сделал это, даже несмотря на то, что я вышла за него!

– Он не делал этого! – огрызнулся Габриель. – Черт побери, Шайна, выслушаешь ты меня, наконец, или нет? Обвинение было предъявлено женщиной по имени Шайна Клермонт. На суде мне описали внешность этой женщины. Это была ты!

– Нет, неправда! – закричала Шайна. – Почему ты не хочешь выслушать меня? Почему ты не веришь мне, что это был Йен?

– Очень удобно все свалить на Йена, – ехидно заметил Габриель. – Тем более теперь, когда он мертв и не встанет из могилы, чтобы изобличить тебя во лжи.

Шайну охватило отчаяние. Ну что еще она может сделать? Как еще ей пробиться сквозь броню неверия Габриеля? Он похож на тот трибунал в Вильямсбурге – все понятно изначально, вина неоспорима, приговор известен наперед, и у нее не остается ни малейшего шанса оправдаться, защитить себя.

– Обвинение предъявлено тобой, – повторил Габриель, не обращая ни малейшего внимания на состояние Шайны.

– Оно могло быть подделкой, – ухватилась она за еще одну соломинку. – О господи, Габриель, неужели ты и впрямь считаешь, что я была способна встретиться с тобой ночью в саду, отдаваться тебе, клясться в любви, а затем пойти и предать? Неужели ты и впрямь думаешь, что это я напустила на тебя людей Спотсвуда и могла спокойно смотреть тебе в лицо, зная, что они уже поджидают тебя в «Лебеде»?

Габриель ничего не ответил, только посмотрел на Шайну ледяным взглядом.

Она глубоко, тяжело вздохнула.

– Так ты веришь, что я могла?.. О господи!

– Давай по порядку, – сказал наконец Габриель. – Итак, мы встретились. Приехали в Фокс-Медоу. Ты бежала. Лейтон спас тебя. Кто мог знать обо всем этом? Кому ты рассказывала всю свою историю? Вспоминай!

– Нечего вспоминать, – ответила Шайна. – Никому я не рассказывала. И все же кому-то все это стало известно.

– Но как это могло случиться?

Шайна запрокинула голову.

– Да не знаю я, не знаю! Ну что мне нужно сделать, чтобы ты наконец поверил мне?

Она всмотрелась в лицо Габриеля. Ничего. Ни капельки тепла. Как он считал ее повинной в смерти своих людей и в том, что сам стоял на краю гибели, так и считает. И что он думал о ней, поднимаясь на борт судна, чтобы плыть в Англию, то же думает и сейчас. Безнадежно. Бесполезно. Замкнутый круг.

Медленно, спотыкаясь, Шайна добрела до кресла и упала в него. «Все напрасно, – устало подумала она. – И ничего уже не изменить. Габриель презирает меня, и в своем сердце он давно уже вынес свой приговор. И любовь его ко мне давно сгорела, превратилась в серый пепел. Где те времена, когда он так страстно желал меня, готов был драться за меня с целым миром? Ушли, канули в вечность! Не любовь, а ненависть горит теперь в его сердце. Ненависть и желание отомстить!»

Что ж, пожалуй, у нее не осталось больше никаких надежд на будущее, никакой цели в жизни. Она безвозвратно потеряла Габриеля – так же, как раньше потеряла своего ребенка от него. Вот ведь как бывает в жизни! Она считала, что Габриель умер – но он вернулся. Он вернулся, но это не принесло Шайне ни радости, ни счастья. Она любила одного человека – вернулся другой: оскорбленный, озлобленный, презирающий ее.

Шайна с трудом поднялась и медленно направилась мимо Габриеля к двери. Открыла ее и вышла к коридор. Габриель молча последовал за нею. Остановился в дверном проеме, равнодушно наблюдая, как Шайна нерешительно переминается в коридоре, озираясь по сторонам.