Заявление появилось к вечеру. “Российское правительство, — говорилось в нем, — неоднократно обращалось к главе правительства и министру иностранных дел Израиля с просьбой рекомендовать президенту смягчить наказание Калмановича. В результате интенсивных совещаний, проводившихся в последние дни главой правительства с министром иностранных дел, министром юстиции и представителями органов безопасности, было решено рекомендовать президенту Израиля освободить Калмановича. Этот шаг будет способствовать улучшению отношений между Израилем и Россией”. Помимо этих в общем-то протокольных слов заявление содержало и неожиданный для меня тезис: “Освобождение Калмановича открывает возможность репатриации в Израиль тем евреям России, которых не выпускали из страны по соображениям секретности”. Было ясно, что общественность воспримет это утверждение как свидетельство того, что между Россией и Израилем достигнута соответствующая договоренность. Посыпались телефонные звонки от лиц, заинтересованных в судьбе “отказников”. Пришлось разъяснять, что никакой договоренности нет.

13 марта прилетел Кобзон. Предложил отметить освобождение “на троих”. Но мне представлялось неудобным встречаться в данной ситуации с Калмановичем. Поэтому на следующий день мы с Кобзоном отмечали “на двоих”. Кажется, “У Шмулика”. Редкий и Тель-Авиве ресторан еврейской кухни.

Через некоторое время Калманович улетел в Москву, где активно и, думаю, успешно занялся бизнесом. В марте 1995 года наведался в Израиль. Тогда я и познакомился с ним и его невестой Анастасией. Уже вернувшись в Москву, был на их свадьбе. И еще — на 50-летии Шабтая. С Кобзоном они раздружились. “Когда мы приехали в Москву, — рассказывал позже Калманович, — Кобзон открыл мне все двери. Я ему очень за это благодарен, но наши пути в бизнесе разошлись. Иногда мы встречаемся и вежливо здороваемся”. Вот такая история…

В этой истории меня больше всего поразило равнодушие официальных наших властей к участи Калмановича. Возможно, я многого не знаю. Но то, что знаю, огорчает. Ведь не у каждого калмановича есть свой кобзон. Так что же, им не на кого и не на что надеяться? Вопрос риторический.

Спокойно прошел визит Гавриила Харитоновича Попова.

Мэр был откровенен с журналистами. Израиль показался ему беднее, чем он ожидал. “Сложилось впечатление, что здесь очень сильно влияние социалистических идей в их эгалитарном, уравнительном истолковании… Элитарные тенденции иудейской религии и такие же тенденции социалистической идеологии причудливо сплелись, выразившись в решении конкретных практических задач. Например, в жилищном строительстве. Я вижу вокруг примерно одинаковые дома — это было и у нас, только на более бедном уровне.

Наконец, степень вторжения государственных структур в личную жизнь, как кажется, здесь значительно больше, чем мне представляется нужным в конце 20-го века, когда ценность человеческой независимости, самостоятельности так возросла.

Но, с другой стороны, я вижу жизнерадостный народ — это вообще национальная еврейская черта, но при жизни в других странах к ней обычно добавляется хроническая грусть, здесь же явно оптимизм преобладает…”

Не все были согласны с Поповым. “Тут невольно вспоминается, — комментировал Шай Гриншпун в газете “Права человека”, — старая хасидская притча о визите двух посланцев рабби в Одессу. Один посланец, вернувшись, рассказал, что Одесса полна синагог и иешив, а другой — что Одесса полна кабаков и борделей. Каждый нашел то, что искал. Так и наш друг, мэр Москвы. Приехав в Израиль, он продолжает искать здесь знакомые ему проблемы. А “кто ищет — тот всегда найдет”. Попов не заметил в Израиле “вилл и трущоб, безработных и миллионеров, “кабланов” и эксплуатируемых ими олим…” Какая уж тут уравниловка!

По-моему, оба правы. Израиль проектировался и создавался людьми, близкими к социалистической идеологии. Тенденция к эгалитаризму была заметна во многих сферах жизни. Киббуцы — самый яркий пример. Постепенно рыночная стихия стала размывать коллективистские, уравнительные начала. “Рука государства” уступала место “руке рынка”. Но не сразу и не везде. Что и заметил Попов. А “трущобы”, безработных и “кабланов” ему просто не показывали. С “трущобами”, правда, вообще напряженка…

Ариэль Шарон — 1948: обретение независимости — Война за независимость — Мои друзья ветераны — Русская духовная миссия — “У нас не террариум!”

Май прошел под знаком культурно-гостевых мероприятий, в щелях между которыми размещалась политика.

6 мая принял нового посла США Уильяма Хэрропа. Толковый, знающий дело человек. Прекрасно ориентируется во всех ближневосточных хитросплетениях. Оптимист, но не слишком. Достаточно откровенен. В американском посольстве около 60-ти дипломатов. Пропорционально влиянию США и их роли в мирном процессе.

Приятное воспоминание оставил обед на ферме министра строительства генерала Ариэля Шарона. Ферма специализируется на выращивании баранов. Соответственным было и меню.

В Израиле Шарон (его ласково зовут Арик) личность знаменитая.

Участвовал во всех войнах и всегда побеждал. Но не всегда побеждал в битвах с начальством. После шестидневной войны Шарон возражал против строительства так называемой “линии Бар-Лева” вдоль Суэцкого канала, считая саму концепцию таких оборонительных сооружений устаревшей и неэффективной. В результате начальник Генштаба Хаим Бар-Лев отказался продлить контракт с Шароном. “Я не мог в это поверить, — вспоминает Шарон. — Одно дело профессиональный спор, независимо от того, насколько он резок. Но заставлять меня покинуть армию в то время, когда они отчаянно нуждались в любом дельном совете, который только могли получить, даже — и особенно — если этот совет был не таким, который они хотели услышать?” Только вмешательство влиятельного министра финансов Пинхаса Сапира помогло Шарону остаться в армии.

Звездный час Шарона наступил, пожалуй, в ночь с 15 на 16 октября 1973 года. Шла война с Египтом, который неожиданно напал на Израиль и сумел добиться некоторых успехов. Обстановка была сложной. Как на фронте, так и в штабах. Разорвав клубок интриг, именуемый “войной генералов”, Шарон настоял на форсировании Суэцкого канала. “Да, это риск, — заявил он командующему Южным фронтом генералу Бар-Леву (потом был послом Израиля в России), — но ни один полководец не выиграл ни одного сражения без риска. Даже Кутузов рисковал, отдавая врагу Москву… А мы ошарашим арабов и вернем их на исходные позиции”. И ошарашил. И не только арабов.

Самое трудное время Шарон пережил, думаю, после ливанской кампании 1982 года. Он был вынужден уйти с поста министра обороны, так как его признали виновным (хотя и “косвенно”) в том, что он не смог предотвратить нападения ливанских боевиков на лагеря палестинских беженцев Сабра и Шатилла.

О Шароне-генерале я знаю по книгам и легендам. Личные впечатления относятся к Шарону-политику, Шарону-человеку. Умный, интересный собеседник, способный внятно излагать свои мысли. С чувством юмора. С широким диапазоном интересов. Корни — в России. По-русски говорит медленно, с трудом, но понимает практически все. Как и я, постоянно худеет…

Шарон-политик принадлежит, если иметь в виду мирный процесс, к крайне правому флангу. Еще в октябре 1991 года, когда я брал у Шарона интервью для “Известий”, он втолковывал мне, что прочный мир будет возможен лишь после демократизации арабских соседей Израиля. Примерно в той же тональности велась застольная беседа. Шарон доказывал, что арабы не смирились с существованием Израиля. Они сменили тактику, но стратегическая цель осталась прежней… Меня радовало, что несовпадение наших политических вкусов никак не отражалось на вкусе баранины.

Менялись посты, которые занимал Шарон, но не менялись его взгляды. Мы особенно хорошо понимаем важность мира, — говорил мне Шарон в июле 1996 года, — именно потому, что все время воюем. Но мир — это прежде всего безопасность. Мы не можем идти на бесконечные уступки арабам в ущерб собственной безопасности. Обещаниям, которые не подкреплены конкретными действиями, верить нельзя. Достаточно вспомнить Мюнхен. Там все делалось, вроде бы, в защиту мира. А в итоге проложили дорогу войне. Переговоры с арабами следует, разумеется, продолжать, но по такой формуле: мир в обмен на четкие гарантии безопасности.