Практически, добавлю от себя, “товарищи из органов”, особенно — главные “товарищи”, выступали как своего рода “комиссары” при послах, как “полиция нравов”, хотя их собственные нравы не отличались особой строгостью.
Панкин за то недолгое время, пока он был министром иностранных дел, сумел вывести из-под дипломатической крыши довольно большое число работников спецслужб. “Я хорошо знал на собственном опыте, — писал Панкин в 1994 году, — что бывший КГБ злоупотреблял своим положением, силой и авторитетом. Наше посольство было переполнено “соседями”. Причем, многие из них — малоквалифицированные люди, которых послали за рубеж по знакомству и которые вели себя так, как будто они хозяева. Я стремился ввести деятельность спецслужб в цивилизованные рамки, сократить их до пределов разумной достаточности, поставить под контроль правительства и общественности”.
И хотя ведомства, руководствуясь корпоративными интересами и законом Паркинсона, стремятся восстановить свои позиции, их сдерживают как финансовые трудности, так, надеюсь, и усиление элементов здравого смысла. Ходят слухи, что Е. М. Примаков, будучи директором Службы внешней разведки, сделал следующее заявление: “Раньше улов тянули сетью, и Бог знает сколько мусора туда попадало. Настало время работать удочкой”.
Итак, рыбаки с удочками. Пожалуйста. Важно, во-первых, чтобы они не были бездельниками и кляузниками. И чтобы удочки забрасывали не внутри посольства, а вне его. Важно, во-вторых, чтобы они знали свое место и, помимо “спецфункций”, добросовестно выполняли свои служебные обязанности. Важно, наконец, чтобы они брали не числом, а умением, были профессионалами высокого класса, а также “просто” порядочными людьми.
Вот с такими мыслями посетил руководителей СВР и ГРУ. Почитал бумаги, которые мои “рыбаки” шлют в Москву. Обсудили квоты и возможные замены.
Несколько дней бродил по мидовским коридорам. Впитывал аппаратную информацию. Утрясал штатное расписание.
На момент разрыва дипломатических отношений (июнь 1967 года) в штатном расписании посольства насчитывалось 20 оперативно-дипломатических работников и 16 — административно-технических. Для Генерального консульства было утверждено 15 оперативно-дипломатических работников и 17 административно-технических. Вот на этих числах, — несмотря на то, что настала эпоха великих сокращений, — я и пытался удержаться. Примерно год продолжалось перетягивание каната. Съезжали до 8 дипломатов. Но все-таки здравый смысл заставил учесть специфику Израиля. 23 февраля 1993 года нам утвердили штатное расписание в количестве 38 единиц (17 дипломатов и 21 административно-технический работник). Даже лишку дали. Но мы об этом никому не сказали.
Поскольку приближался визит вице-президента России в Израиль, посетил А. В. Руцкого. Он произвел впечатление энергичного, но какого-то сумбурного человека. Увлеченно говорил о сельском хозяйстве, коим тогда руководил. Радостно сообщил мне, что его мать — еврейка.
Единственное, чего я не смог сделать в Москве, — это встретиться со своим министром. Несколько раз стучался. А. В. Козырев был занят. Так и уехал, не солоно хлебавши. 22 вечером был в Тель-Авиве.
Весь конец месяца — большая суета, связанная с визитом Руцкого. Прежде всего необходимо разработать и согласовать программу визита. С кем встречаться, в каком составе, в какое время. Что посещать. Для супруги — отдельно. Размещение. Питание. Транспорт. И еще множество всякой всячины. Все нужно разложить по полочкам (место, время), выделить ответственных людей, четко поставить задачи. С этой “штабной”, как мы ее называли, работой великолепно справлялся советник Виктор Юрьевич Смирнов.
Некоторые вещи решались на основе существующих протокольных шаблонов. Но нередко особенности ситуации, капризы визитеров, случайности разного рода выбивают из шаблонов, заставляют действовать не по стандарту.
Гораздо больше хлопот, чем сам визитер, причиняла его многочисленная, как правило, свита. Энергичные, не очень обремененные тактом люди, напористые, если не сказать — нахальные, требовали повышенного к себе внимания, беспрерывно теребили, нервировали сотрудников посольства.
Хочу подчеркнуть, что к визиту Руцкого мои сетования не относятся. Тут я несколько опережаю события. Этот визит прошел относительно гладко. Посетили президента и премьер-министра, возложили венок, съездили в Хайфу, встретились с одним из “капитанов” израильского бизнеса Ш.Айзенбергом. Единственный прокол — Руцкой приехал к Шамиру не в 8.15, как было положено, а в 8.45. Говорили, что супруга его никак не могла выбрать подходящее платье.
Израильтяне, писал я в Москву, несмотря на жесткий цейтнот, сумели обеспечить емкую, политически насыщенную программу. Беседы с израильским руководством, включая лидеров оппозиции, показали, что при любых результатах июньских выборов Иерусалим будет ориентироваться на формирование устойчивых, рассчитанных на далекую перспективу отношений с Москвой.
Большое впечатление, по моим оценкам, произвели здесь заявления вице-президента об особом характере этих отношений как отношений между двумя “великими народами”, которых объединяют не только геополитические факторы, но прежде всего наличие в Израиле более чем полумиллионной общины, связанной с русской историей, русской культурой, русским языком. Складывается впечатление, что в правящих кругах Израиля рассматривают визит Руцкого как свидетельство осознанного намерения российского руководства вывести российско-израильские отношения на новый уровень (тут я, к сожалению, ошибся).
После проводов вице-президента в посольстве состоялся “разбор операции”. Было высказано мнение, что не все сотрудники были подключены к визиту, а надо подключать всех. Я не согласился с этим. Экономной должна быть не только экономика. Не следует устраивать авралов. Не надо всем стоять на ушах. Берем столько человек, сколько требует составленный нами же план визита. Остальные пусть работают в обычном режиме. И еще. Уже за несколько дней до визита я заметил лихорадочный блеск в глазах дипломатов. Так не годится, сказал я. “Не нужно, чтобы глазки блестели” (беру в кавычки, так как эти слова вошли в посольский фольклор). Работаем спокойно. Чем лучше, четче подготовка, тем меньше нервов.
Не всегда, к сожалению, так получалось. Но об этом речь впереди, впереди еще много визитов…
С визитом Руцкого связано мое подключение к кампании по освобождению Шабтая Калмановича. В чем тут дело?
Калманович приехал в Израиль в 1971 году из Каунаса с дипломом инженера по автоматизации химической промышленности. Но химией заниматься не стал, а поступил на подготовительное отделение Иерусалимского университета. Уже на следующий год стал, так сказать, политическим чернорабочим на подхвате у сильных мира сего. Независимо от их политической ориентации. С конца 70-х начал пробовать себя в строительном бизнесе. Дело пошло. Потом с помощью американских друзей оказывается в Африке — сначала Ботсвана, затем Сьерра-Леоне. Назначается торговым представителем Ботсваны в Израиле. Зарабатывает огромные деньги. Покупает замок в Каннах. Летает на собственном самолете. Вращается в высших кругах, в том числе и Израиля. И — гром среди ясного неба! — 23 декабря 1987 года арестовывается в Израиле как советский шпион.
В мае 1992 года, когда в печать проникли сведения о том, что Москва активизировала усилия, направленные на досрочное освобождение Калмановича, известный журналист Зеэв Бар-Ам писал:
“Сегодня имя Калмановича ничего не говорит почти полумиллионному контингенту наших новых сограждан. А был он “звездным мальчиком” алии 70-х годов, ее символом, воплощением осуществленной мечты, предметом особой гордости: знай, мол, наших! Тем единственным, кто сумел взойти на сияющую вершину финансового успеха и увидеть небо в алмазах. Его карьера ослепляла и завораживала. За 17 лет этот плейбой сумел создать финансовую империю с деловыми связями на трех континентах. Все двери были перед ним распахнуты настежь. Политики и бизнесмены, военные и ученые, писатели и деятели культуры испытали на себе его обаяние. В отличие от Джеймса Бонда, он не отличался развитой мускулатурой, не поражал воображение присутствием духа и ледяным хладнокровием в экстремальных ситуациях. Зато он виртуозно играл на нервах и психологии. Он мог быть трезвым и расчетливым, хвастливым и циничным, запредельно откровенным и до умопомрачения лживым. И еще он умел быть щедрым. Любил повторять: “Если я срываю солидный куш, то выигрывают все, кто меня окружает”. Был он болтлив, неуравновешен, эгоцентричен. Чрезмерно любил женщин и всю ту роскошь, которую можно приобрести за большие деньги. “От него пахнет деньгами”, — говорили о нем. И он, как мальчишка, хвастался своим богатством, виллами, связями. Свой “роллс-ройс”, например, он купил у Чаушеску.
Если существует такое определение, как антишпион, то оно полностью подходит к Калмановичу. Слишком уж он привлекал к себе всеобщее внимание. А был он, по-видимому, не просто шпионом, а асом разведки. Может быть, даже гроссмейстером шпионажа”. Возможно в этой характеристике излишек литературы. Но иначе нельзя — рассказ о шпионе не должен быть скучным.
В обвинительном заключении, которое было опубликовано 8 ноября 1993 года, говорится: “Обвиняемый вступал в контакты с агентами зарубежных спецслужб и передавал им секретную информацию, причиняя ущерб безопасности страны”. Судебного процесса в привычном понимании этих слов не было. Послушаем обвиняемого: “Мой адвокат договорился с прокуратурой Израиля о так называемой юридической сделке: без суда, без предъявления доказательств, без показаний свидетелей мне дали 9 лет тюрьмы. Такая сделка между адвокатом и прокуратурой абсолютно законна… После торга адвокат пришел ко мне в тюрьму и произнес: “Сейчас я тебе сделаю предложение, от которого у тебя останется неприятный осадок. Прокуратура готова осудить тебя на 9 лет. Если ты согласишься, то тебе всю оставшуюся жизнь будет казаться, что ты продешевил. Если бы мы боролись и прошли все судебные инстанции, то смогли бы добиться, скажем, 7-летнего заключения. С другой стороны, если ты не согласишься на сделку и в результате получишь 11 лет, то будешь всю оставшуюся жизнь жалеть, что не согласился на предложение прокуратуры”.
Я не спал всю ночь, — говорит Калманович, — и согласился”.
