— При чем тут мой цинизм?

— Кудрявцев — историк.

— Ну и что?

— Настоящий.

— Так.

— Настоящий историк.

— Заладил — настоящий, настоящий. Ну что с того, что он настоящий?

— Большинство историков, как и вообще большинство профессиональных деятелей — поддельные. А он — настоящий.

— Что это означает?

— Все еще не понял?

— Нет.

— Исторический оттенок намечавшихся событий был им оценен и принят к сведению. А если историк, которому предложили участвовать в чем-то эпохальном, отказывается, значит никакой он не историк, а просто бюрократ.

Милн подумал немного.

— Плутарх не участвовал ни в каких эпохальных событиях, — сказал он.

— Ему не предлагали.

— По-моему, ты врешь, Трувор. Что-то здесь не так.

— Все так.

— Ну, не договариваешь.

— Это есть.

— Рассказывай. Теперь уж все равно.

Трувор улыбнулся — как в добрые старые времена, улыбкой радушного хозяина.

— Он москвич вообще-то, Кудрявцев, — сказал он. — Было дело. Он убил человека.

— Кудрявцев?

— Да. Как он мне это рассказал — я тоже с трудом поверил. Но потом, узнав его поближе, понял, что к чему. Ухаживал он за какой-то девкой, были какие-то накладки с диссертацией, девка попалась глуповатая, и вообще ему было противно. И поехал он с братом девки на охоту. С двустволками. Думал развеяться. Так он мне это объяснил. Пришли они к какой-то речке, в лесу, сели, Кудрявцев курит, а брат барышни вынимает припасы из мешка и приговаривает ласково — мол, это закусь, это огурчики, это маслице, это помидорчики — причем говорит он медленно очень. Кудрявцеву так это не понравилось, все эти суффиксы, он и так раздраженный был до предела, что он взял и застрелил человека. И приехал ко мне перепуганный. Мы с ним были знакомы — встречались на… ну, не важно. Я его познакомил с Кречетом. Сделали ему новый паспорт, новое имя, даже диплом новый — да не какой-нибудь, а лондонский. Прошел год, и у Кудрявцева поехала крыша. Он решил, что недостаточно себя реализовывает, и стал писать всякое… разное.

Телефон Милна тихо звякнул.

— Да? Hello? Ah, yes, howdy, pardner.

— English or Russian?…

— Лучше по-русски. Все еще.

— Хорошо. Что нового?

— Мы застряли в гостинице.

— Сочувствую.

— Да. Нелетная погода и наводнение — затопило весь город, где по пояс, где по шею. Но есть связь почему-то. Хочу вас спросить… мы давеча вам не все сказали.

— Да, у меня было такое ощущение.

— О пассажирах в машине Ольшевского.

— Судя по тому, что вы мне рассказали об Ольшевском, у него в машине…

— Да, Ольшевский не допустил бы случайных пассажиров. Девушка, что с нами была давеча…

— Да, я предполагал, что она либо чья-то дочь, либо племянница.

— Предполагали?

— После нашего с вами разговора, — весело сказал Хьюз. — А вы ее с автоматом бегать заставляете! Или она вас заставляет. Или вдохновляет. На действия. А кто еще?

— Парень богемного вида, но не очень богема. Не очень понятно, чем занимается. Жим-за-жим у него был с собой, но он не умеет на нем играть.

— Подумаю.

— Мне нужно…

— Вы говорите, а я буду слушать и думать одновременно.

— Прогноз..

— В интернетных новостях, — сказал Хьюз, — показывают беспорядки в Новгороде. Завтра об этом напишут в прессе, и к вечеру покажут по телевидению. Похоже на Ньюарк семидесятых годов, но менее яростно. Толпа нехотя орет, спецназ без энтузиазма ее теснит. Двенадцать фотографий, на многих лица совпадают на заднем плане. В общем, возбуждено около двухсот человек, я думаю, но скажут, конечно же, что весь город поднялся. Причину придумали интересную, очевидно впопыхах — электричество отключено в половине города до сих пор и, оказывается, богатым подключили первым.

— Значит…

— Значит, Белые Холмы уже списали со счетов. Судя по оперативности подачи информации в интернет, план в случае провала составлен заранее. Уничтожать находящихся в отеле можно несколькими путями, но, конечно же, воспользуются вариантом, оставляющим минимальное количество следов. Посылать отряд не будут.

— Нет?

— Солдаты, спецназовцы, вы, парень из ФСБ — это целую дивизию слать придется, а каждый в отряде — потенциальный свидетель. Можно пустить в… хмм… air duct?…

— Вентиляцию, — подсказал Милн.

— Да, в вентиляцию, какой-нибудь газ. Но это тоже — следы оставлять. Скорее всего в подвале взрывчатка и приемник. Как по-русски remote control?

Милн хотел было сказать Хьюзу, что юмор у него какой-то… да… но не сказал.

— Но подвал залило? Наводнением? — спросил Хьюз.

— Да.

— Ага. В Белых Холмах наводнения часто случаются?

— Вроде нет.

— Это хорошо, хотя… в общем, зная, с какой силой вы имеете дело, я бы не исключил возможность…

— Да?

— Уничтожения гостиницы с воздуха. Маловероятно, но возможно.

— Понял.

— У вас есть шанс, Милн.

— У меня лично?

— У всех. Это я возвращаюсь к вопросу о пассажирах в машине Ольшевского. И, знаете, раньше нужно было говорить!

— Я прошу прощения.

— Да уж… Если девушка, по задумке Ольшевского, была заложницей, то и парень тоже заложник. Вероятность… половина на половину.

— Так не говорят по-русски.

— Если выкарабкаетесь, обязательно возьму у вас урок русского языка.

— Ладно, Хьюз… Так что же…

— Двух заложников брать с собой глупо, если имеешь дело с одной силой. Значит, есть две силы, и вторая сильнее. Девушка — всего лишь… А вот парень… Я бы на вашем месте отвел бы его куда-нибудь в угол, объяснил бы, что его ждет в ближайшие несколько часов, и попросил бы его продиктовать телефон того, с кем нужно связываться — с отцом ли, с дядей ли, с братом. Раз Ольшевский взял парня с собой, значит, рассчитывал, что можно будет… остановить… то, что грядет.

— Не очень похоже, — сказал Милн. — Но я попробую.

— Вы, Милн, бестактная свинья по жизни.

— … И если это правда, то вам, Хьюз, нужно памятник ставить.

— Памятник мне не нужен, но попросить кое о чем я вас, пожалуй, попрошу. Как живым вернетесь, так и попрошу. Godspeed, Milne. Действуйте.

— Thanks, Hughes.

Милн спрятал телефон.

— Ну, что ж, пойдем, старина.

— А? — сказал Демичев.

— Пойдем, пойдем. В бар. Мне нужно там быть, а тебе нужно быть со мной. Так совпало. Шагай чуть впереди. Вон там, впереди, слева, лестница. Сперва поднимемся на несколько этажей, потом перейдем на другую лестницу, потом спустимся.

Демичеву нечего было на это ответить. Он сделал несколько шагов в указанном Милном направлении и остановился.

— Для привала рано, — заметил Милн.

— Как-то унизительно. Вынь по крайней мере пистолет, наставь на меня. А то ведешь как корову какую-то.

— Не переживай, солдат, — Милн подтолкнул Демичева. — Шагай, шагай. Никто нас не видит. Надо будет — вытащу хоть томагавк. А пока что топай. Вперед.

Они вышли на лестницу и стали подниматься — неспешно. Милн светил фонариком. К третьему этажу Демичев устал и показал рукой, что ему нужно отдышаться. Милн дал ему на отдых секунд сорок, а затем снова отправились в путь. На шестом этаже они вышли в коридор, прошли метров двадцать, чего-то подождали, повернули, снова попали на лестницу, и стали подниматься еще выше. Где-то застрекотала автоматная очередь, отдаленно, в паузе между порывами ветра.

— Рыщут, гады, — прокомментировал Милн.

Возможно, он так шутил, но Демичеву было не до шуток. Какими критериями руководствовался Милн, высчитывая маршрут, Демичеву было неизвестно — но правда и то, что за последние десять минут они никого из рыщущих по «Русскому Простору» — преследователей ли, преследуемых — не встретили.

Затем они стали спускаться — по очень узкой лестнице. О существовании таких лестниц в «Русском Просторе» Демичев до того не подозревал. Он потерял счет этажам, несколько раз споткнулся (Милн ловил его за предплечье), дышал тяжело и хрипловато. Ему было жалко — не себя, но своего умения собирать вокруг себя замечательных, умных людей, умения, которым пользоваться ему, очевидно, больше не придется. Он вспомнил студенческие вечеринки, и бурную молодость, и приятную зрелось — всегда рядом были приятные люди. Вспоминались лица, улыбки, фразы, музыка. Жалко.