В портативном баре нашлось несколько пакетов с чипсами и орехами, и он тут же их разодрал и съел все содержимое. Удивительно было — вроде бы, после болезни, когда саднит суставы и кожу, полагается чувствовать себя слабым. Кудрявцев не чувствовал. Прокашлявшись, он сказал:
— Здравствуйте!
Получилось ровно и звучно — а не слабо и сипло, как он думал. В порыве исследовательского энтузиазма, он запел из «Принцессы Цирка»:
— Хорошо мне в маске… холодно зимой!..
Почему холодно зимой, при чем тут зима? Там какие-то другие слова. Кудрявцев попытался их вспомнить, и не вспомнил. И снова запел:
— Хорошо мне в маске, холодно зимой. Люди любят сказки, деньги и разбой…
Он засмеялся. Повел плечами. Потянулся. Жрать охота!
Раздался стук в дверь.
— Да? — хотел было сказать Кудрявцев, вдруг осипнув. Он откашлялся. — Да?
— Вячеслав Павлович, это Вадим. Откройте, пожалуйста.
Вежливый. Кудрявцев подумал — пришли меня упрашивать опять? Что ж. Черт с ними. Прочту им лекцию, передадут ее во все концы. Надев купальный халат, он прошел к двери и отпер ее.
— Добрый вечер, — сказал Вадим. — Вы, наверное, проголодались… что-то вас не видно, не слышно…
В руке у Вадима был пакет.
— Позволите? Совсем вас забросили.
В пакете оказались — бутерброды с ветчиной, свежие огурцы, бутылка с клюквенным соком.
* * *
Кудрявцев жадно ел, а Вадим, присев на кресло, говорил:
— Одежду вашу надо бы отдать персоналу, пусть постирают, погладят… Спуститесь в бар, выпьете кофе…
Кудрявцев что-то промычал в ответ, нечленораздельное. Вадим поднялся и включил телевизор. Странно — Москва. Возможно, Кудрявцев за все это время вообще не смотрел телевизор. Очень странно. Что же он делал все это время в номере, почему не выходил? Номер следует проветрить. Вадим еще раз проанализировал состав воздуха и почти все понял.
— Вы действительно были больны давеча?
Кудрявцев кивнул. Вадим улыбнулся невесело.
— Вот оно что… Вы не знаете, что произошло за последние три дня?
Кудрявцев помотал головой.
— Совсем?
— Совсем не знаю.
— Возможно, вы правы. Ничего особенного не произошло. Никаких событий, которые можно было бы назвать историческими.
Некоторое время они молча смотрели то, что предлагала зрителю Москва. Неприятно высокий женский голос вещал за кадром:
«Компания запускает между Москвой и Санкт-Петербургом второй поезд, состоящий только из вагонов купе и СВ-класса — он получил название „Суперконцерн“. Пресс-служба сообщает, что состав поезда будет сформирован из вагонов купе и СВ-класса и предназначен специально для пассажиров, имеющих средний уровень доходов. Каждый вагон состава оборудован душевыми кабинами, биотуалетами, во всех купе установлены розетки для зарядки мобильных телефонов и ноутбуков, аудио- и видеосистем. Несколько купе „Суперконцерна“ предназначены для людей с ограниченными возможностями в передвижении и оборудованы всем необходимым для их комфорта. Также несколько вагонов в составе поезда будут предназначены для перевозки автомобилей и багажа. Курсировать „Суперконцерн“ будет ежедневно, отправляясь из Санкт-Петербурга в Москву в ноль часов двадцать минут с промежуточной остановкой в Твери в шесть тридцать шесть и прибывать в Москву в девять ноль семь на следующее утро. Из Москвы поезд будет отправляться в Санкт-Петербург в ноль сорок пять, останавливаясь в Твери в два сорок шесть и прибывая в Санкт-Петербург в восемь пятьдесят четыре».
— Вот о чем я хотел вас спросить, — Вадим некоторое время собирался с мыслями. — Вот вы вывели эту теорию об астренах. Какими методами вы пользовались?
Кудрявцев, утоливший голод, чуть передвинул кресло и с опаской посмотрел на Вадима.
— Обычными.
— Я не об этом. Ваши коллеги не признали вашу теорию состоятельной. Почему?
— По разным причинам.
— Но это не ревизионизм?
Кудрявцев развел руками.
— Расскажите о методах, — попросил Вадим. — Если методы у вас нетрадиционные…
— Вполне традиционные.
— Расскажите.
— О методах?
— Да.
Помолчали.
— Что именно вас интересует? — спросил Кудрявцев.
— В чем состоят методы, вкратце? Я солдат, мне будет понятнее, если вы мне объясните четко, как именно вы обосновывали вашу теорию.
— Вы это серьезно?
— Да. Хотелось бы знать.
— Ну, в общем… — Кудрявцев сел, положил ногу на ногу, некоторое время думал. — В исторической методологии есть четыре уровня. Применяются они в зависимости от поставленной задачи… Вы уверены, что вам это интересно?
— Да. Пожалуйста, продолжайте.
— Хорошо… Первый, самый простой, уровень — это когда в оборот вводится первичный материал.
— Это что такое?
— Археологические находки, письменные источники. Изначальное.
— Вот этот телевизор, к примеру — материал? Сам по себе? Как предмет?
— Безусловно.
— Ясно, — сказал Вадим. — Продолжайте.
— Публикуется комментарий, чисто технический — к примеру, такой-то горшок, найденный там-то, соответствует таким-то горшкам, найденным ранее — например, он шнуровочной керамики. Такой комментарий как правило нейтрален, его нельзя использовать, делая выводы о быте какого-нибудь племени или какой-нибудь народности.
— Прекрасно, — сказал Вадим. — Понял. Дальше.
— Второй уровень — это осмысление уже опубликованного комментария первого уровня, статья, обзор на тему.
— Обязательно опубликованного?
Кудрявцев слегка помялся.
— Да.
— Ладно. Дальше.
— Третий уровень — большая задача в широком временном диапазоне. Монография. Например — история племени ругов второго и третьего века нашей эры, или становление раннегерманских государств на какой-нибудь обширной территории.
— На основе чего решается такая задача? — спросил Вадим.
— На основе статей второго уровня.
— Черт… Некрасов… бюрократическое сито… — пробормотал Вадим.
— Да, безусловно, но с помощью этого сита отсеивается ненужное и лишнее, — возразил Кудрявцев.
— Ну… может быть. Дальше.
— В третьем уровне новый материал не принимается во внимание.
— Я понял. Сито. Дальше.
— В четвертом уровне имеет место переосмысление большого этапа развития человечества. Исторические параллели, подведение итогов двадцати- или тридцатилетней работы историков. Этот уровень — коллективное справочное издание, или большая историческая серия. Некоторые могут выполнить такую работу в одиночку. Осмысление монографий третьего уровня. Осмысление результатов. Абсолютная точность в четвертом уровне не важна.
— То есть, — солдат Вадим прищурился невесело, — четвертый уровень — это перетасовка данных, прошедших отбор трех предыдущих уровней за двадцать лет.
— Можно и так сказать.
— Сколько вам лет?
Кудрявцев усмехнулся.
— Тридцать два. В основу моей теории легли данные, выведенные в первых трех уровнях. Не я сам их искал. Проверял иногда. Дело в том, что первые три уровня в совокупности — коллективные.
— Да, а коллектив…
— На оригинальное мышление не способен.
— Но вы не Шлиманн, вы действительно…
— При чем тут Шлиманн?
— Ну… — Вадим даже застеснялся слегка. — Шлиманн был шарлатан…
— Не совсем, — сказал Кудрявцев, и давешняя его мрачность вдруг исчезла. Он тихо засмеялся.
— Не совсем?
— Историки относятся к Шлиманну с пренебрежением не потому, что Шлиманн оказался не прав — это едва доказано, да и доказано ли — никто толком не понимает. Просто он оскорбил весь институт истории сразу, скопом, объявив всему миру, что историки — дураки, а такие вещи не прощаются. Институт целый век ждал случая, чтобы отомстить.
— Так или иначе, — не очень понимая, что в этом такого веселого, сказал Вадим, — вы — не Шлиманн, вы профессионал, и теория ваша — не ревизионизм, не популизм, это действительно историческая теория. И вы верите в нее.
— Верю? Странное какое слово в данном случае.
