И город для Нюты умер. И лето умерло. И навалилась на нее тоска. А кто не затоскует, скитаясь по кладбищу собственных воспоминаний, с трепетом оживляя в памяти – вот тут он вывернул из-за угла, а тут, на заросшем стадионе, гонял с парнями в футбол, а здесь однажды вечером играл на гитаре, и весь двор сбежался его послушать, и я в задних рядах…

Впрочем, надолго этого не хватило.

Нет, первый месяц было терпимо. Во-первых – воспоминания. Во-вторых – огород. Картошка, клубника. То поливай, то окучивай, то сорняки дери. У нас в городе, кстати, почти у всех огороды есть. Родители на работе, а на огородах кто? Подростки, конечно, да пенсионеры. И пашут, пашут…

Нюта рыхлила землю, таскала полные ведра из озера в ржавую бочку для полива, а сама думала-думала, мечтала-мечтала…

От мечтаний становилось сладко, как будто не воздухом дышишь, а медовым сиропом. Словно Олег окучивал грядки не за 50 километров отсюда у бабки, а на другом конце картофельного поля. И посередине они должны были непременно встретиться. Нюта представляла – поднимает глаза, а он бежит навстречу. Солнце подсвечивает сзади, золотит кожу, заставляет волосы вспыхивать огненным ореолом. Он смеется, а в руках у него тяпка… ой, нет! – в руках у него – огромный букет красных роз. Он подходит и кидает розы вверх, они падают к ее ногам… А он…

Тут Нюта торопливо терла глаза испачканной в земле ладошкой, стараясь отогнать прекрасное видение, и принималась снова ковырять тяпкой грядки.

В июле главные огородные работы закончились. Дожди щедро поливали землю, оставалось только пропалывать да ждать урожая.

Воспоминания у Нюты тоже кончились. Стерлись и потускнели от частого употребления. А представлять сиюминутную жизнь любимого ей не хотелось. Он-то небось валяется сейчас на берегу широкой теплой реки, играет в пляжный волейбол с загорелыми девчонками, пробует мороженое в кафе, сидит в кинотеатре или рубится в компьютерные игры… Бродит по неведомому теплому Киеву, развлекается, смеется.

«В любом случае, ему там интереснее, чем тут, – вздыхала Нюта, шагая по длинной пыльной улице Ленина на дачу. – И вряд ли он вообще обо мне помнит».

На даче Нюта вешала гамак под яблонями, читала до одури или просто глядела, как качаются над головой яблоневые ветки и мелькает между ними синее-синее небо. Нет в нашем провинциальном городке с поэтичным названием Долгий Берег ни широкой реки, ни кинотеатра, ни даже кафе-мороженого. Только холодное серебряное озеро, огороды с картошкой да единственный ночной клуб «Кирпич». Впрочем, туда школьников все равно не пускают.

Поэтому Нюта смотрела в синее небо (на которое, может, и Олег Рэд порой кидал мимолетный взгляд в своем прекрасном Киеве) и терпеливо ждала осени.

Но тут из летнего лагеря нагрянула Стю. В опустевшем городе (у-у, все поразъехались!) ей немедленно сделалось скучно, и она каждый день пропадала у подруги на даче. Если скучать вместе, то это уже гораздо веселее. К тому же Нюте требовался собеседник. Говорить она могла только об одном. А именно – о единственном и неповторимом Олеге. Любой разговор быстро сворачивал к вопросу: «Стю, как думаешь, нравится ли ему…»

И подруги принимались размышлять, нравится ли ему клубника, вечерняя рыбалка. А еще – ловил ли он в детстве бабочек руками, читал ли «Властелина Колец», любит ли сдувать на ветру одуванчики и купаться в холодной воде.

Со вкусом обсудив эти важные вещи, Нюта переходила к внешности Олега. Выяснялось, что у него глаза каштановые, похожие по цвету на крепко заваренный чай, длинные ресницы, золотистая кожа, а на затылке темные завитки волос. Завитки эти Нюту просто гипнотизировали. Стю мычала согласно, многозначительно возводила глаза к небу, роняла – «угу», «ага» «хмм», а лучшая подруга самозабвенно перечисляла снова и снова – «глаза, ресницы, золотистая кожа, завитки на затылке, завитки…» И кончалось все жалобным вздохом: «О-ох, скорее бы осень!»

Но однажды Стю, устроившись под яблоней на коврике, спросила:

– Собственно, а что ты будешь делать осенью?

Нюта растерялась. Вся ее жизнь сводилась пока к великой цели – дожить до этой самой осени. Дожить и увидеть его. Увидеть его и… действительно, что? Умереть? Позвольте, позвольте… Хочется еще немного пожить. Да и с чего умирать-то осенью, когда Олег вернется? Следуя логике, нужно умирать сейчас, пока его нет.

– Ну… – протянула она, – осенью я снова смогу его видеть…

– Опять будешь шарахаться от него в школе?

– А что? – Нюта привычно покраснела. – Мне от него ничего не надо. Я его просто люблю…

– Ой, так уж и не надо? – Стю прищурилась и глянула на подругу. Словно зеленый лазерный луч. Пронзительно.

И Нюта, пронзенная до глубины души, про себя честно ответила – надо! Ой, как много надо! А самое-самое главное – надо, чтобы он бежал навстречу с букетом красных роз. А потом…

Но вслух ничего не сказала.

Впрочем, Стю отличалась догадливостью.

– Так-так, – протянула она, – мечты, мечты… Небось ждешь, что он прискачет на белом коне. С букетом красных роз (тут Нюта покраснела еще сильнее). Эдак ты вообще зачахнешь, раба любви. Причем у меня под носом. А я все-таки твоя лучшая подруга. Поэтому предлагаю переходить от вздохов к действиям.

– К действиям? К каким? – испугалась Нюта.

– К боевым! – Стю решительно качнула гамак. – К боевым действиям! Твой Олег небось мысли читать не умеет. Как он узнает, что ты его любишь?

– Во-первых, он не мой. А во-вторых, я ж не могу прямо так взять и сказать! – заволновалась Нюта.

– Отпадлово! Не надо ничего прямо так говорить, – успокоила Стю. – Это отстой просто! Мало ли кто что кому сказал? Так ничего не добьешься. Надо, чтобы он сам, первый, на тебя запал.

– Но как?!

– С печки бряк! Заинтересуй его!

Заинтересуй его! Легко сказать! Все равно что сказать – давай-ка, взлети! Нюте казалось, что взлететь ей гораздо проще, чем заинтересовать Олега Рэда. Так она подруге и выложила. Но Стю только фыркнула в ответ:

– Если надо, и топор взлетит!

– То есть?

– Легко! Кинь из окна – и полетит!

– Так это он просто упадет… – разочаровалась Нюта (которой на миг показалось, что Стю сейчас выдаст ей простой и гениальный рецепт летающего топора, то есть – доведения Олега Рэда до полной в нее, Нюту, влюбленности).

– Но ведь сначала взлетит, согласись?

– А вдруг у меня ничего не получится? – перебила несчастная влюбленная.

– А вдруг получится?

– Да ну, бред! Что во мне интересного? Он еще решит, что я того! – Нюта выразительно покрутила пальцем у виска. – Я тогда просто повешусь, – мрачно добавила она, выдержав паузу.

– Да погоди ты вешаться! Я уверена, что получится…

– Он на меня никогда не обратит внимания! Я кто? Никто! А за ним – во, целая толпа бегает…

– А ты не бегай в толпе! Как он тебя заметит, если ты вечно за спины прячешься… Ты выйди из толпы! Стань другой! Непохожей на всех!

Нюта представила, как она, одна-одинешенька, – против толпы! – подходит к Олегу, ловит его удивленный взгляд. А он… Тут Нюта почувствовала, что спина у нее взмокла, руки заледенели, в горле пересохло.

– Я боюсь… – печально прошептала она.

Вот так и родился потрясающий план полного Нютиного перевоплощения. Начать решили с внешности. Требовалось не просто преобразиться, требовалось скинуть старую оболочку и превратиться из невзрачной гусеницы в яркую экзотическую бабочку. Стю порылась в журналах, Нюта уговорила маму съездить с ней за шмотками в относительно близкий Санкт-Петербург, там же сделала потрясающую стрижку и покрасила волосы в огненно-красный цвет.

Вернулась. Перемеряла все обновки.

И поняла, что так и осталась гусеницей.

Последствия вы знаете.

– Я боюсь, – загнанно прошептала она. Стю, выразительно вздохнув, поволокла ее дальше. Нюта в панике оглянулась – не начать ли хвататься руками за фонарные столбы? – но сзади тащился сын олигарха. При нем хвататься было неудобно. Поневоле приходилось идти.