— Артем, я напишу бумагу. Людей поймают, машину вернут. Потом придут другие люди. Меня поставят на бабки. Я заплачу. Потом тебя поставят на бабки. У тебя денег нет. Тебя убьют. Потом, — кивок на молчащего Диму, — его убьют. Я не стану писать. Я не глупый. Платить за него, — еще один кивок в сторону Димы, — не хочу. Ты глупый, что лезешь. Не лезь, будешь умный.

— Значит, не напишешь? Рашид поиграл пультом, словно ножом. На губах его застыла холодная пустая улыбка.

— Артем, зачем возишься? Он слабый — ты сильный. Машина дешевая — слово дорогое. Он давал слово, ты — нет. Его убьют — ты останешься. Работай на меня. Деньги будут, все будет. Машина — говно, куплю другую. Надо — две. Надо — три.

— Давай так. Я полгода работаю на тебя бесплатно, а ты прощаешь Димке машину, — вдруг решительно предложил Артем. Рашид подумал секунду, хмыкнул, покачал головой:

— Нет. Дал слово. За слово отвечают. Хочу, чтобы понял. Ты глупый. Сам лезешь. Тебя жалко. Поэтому возьму не десять процентов, а пять. — Он не повышал голоса, говорил ровно, без эмоций. Димка вдруг поверил, что Рашиду действительно плевать на машину, как и на него самого, Димку. Видимо, дело и правда было в принципе. А раз дело в принципе — жди неприятностей. — Машина стоила четыре. Через неделю вернет пять с половиной. Не вернет — плохо будет. Больно будет. Потом беда будет. — Рашид посмотрел на Диму. Его черные глубокие глаза стали еще чернее и глубже. Теперь в них плескалась бездна смерти. — Захочешь бегать — сначала хорошо думай. Теперь иди, — отвернулся и закончил ровно, буднично: — Через неделю приноси деньги. Я жду. Он вновь вперился в экран телевизора. Гости перестали его интересовать. Разговор закончился. Димка оглянулся. Охранники, загораживающие дверь своими анаболически-широченными плечами, расступились, позволяя визитерам выйти.

— Иди, Дима, ищи деньги. Время пошло, — чуть громче повторил Рашид, еще прибавляя звук.

Георгий Андреевич Конякин вошел в прихожую, не закрыв за собой дверь, поскольку знал: Анна идет следом. Он даже не прислушивался к ее шагам. Они давно стали неотъемлемым фоном его собственных. Георгий Андреевич, не оглядываясь, прошел в комнату, открыл бар, достал рюмку, бутылку коньяка, наполнил, выпил залпом, не поморщившись. Он с одинаковой легкостью, различая исключительно крепость, но не вкус, мог потреблять коньяк, спирт, водку или дешевый портвейн. Это у него осталось с детства, когда он был еще никем, трескал по подворотням «хань» с местными шпанистыми пацанами и орал песни под плохо настроенную «дощатую» гитару. Он прошел к столу, скинув на ходу, прямо на пол, пальто, плюхнулся в кресло и налил вторую рюмку. На пороге тенью возникла Анна. Скользнула по комнате легко, как стрекоза. Конякин выдохнул глубоко, до самого дна легких, опрокинул в себя вторую рюмку, скомандовал пассии:

— Закусить что-нибудь придумай. Анна упорхнула в кухню, а Георгий Андреевич огляделся, с некоторым удивлением подумав, что за все здесь, включая саму квартиру, заплачено им. А нужно ли ему это? Конякин налил третью рюмку, выпил, почмокал влажными от коньяка губами, разглядывая валяющееся посреди комнаты пальто. Анна мягко вплыла в комнату, держа на ладони тарелочку: лимончик, карбонатик. Поставила тарелку на стол, подсела рядом. Поняла его нежелание включать свет по-своему. Полезла прохладной ладонью под рубашку. «А ведь она меня доит, — подумал Георгий Андреевич. — Как колхозница корову. Сосет бабки, пиявка». Он смотрел на девицу, пытаясь углядеть за тонкой маской дорогого макияжа хотя бы искру настоящего чувства. Анна оценила его долгий взгляд, улыбнулась, но с дежурной готовностью, зная, что за все будет заплачено. Скользнула ладонью по животу, поиграла застежкой на брюках, потянула «молнию» вниз, одновременно сползая с кресла, становясь рядом на колени. В этот момент в кармане пиджака зазвонил телефон. Конякин достал трубку, нажал нужную клавишу.

— Слушаю, — буркнул, ощущая, как перехватило горло. Анна расстегнула ремень, пуговицы, потянула брюки вниз, к коленям, открывая белые конякинские бедра и волосатые ноги. Дыхание ее стало профессионально тяжелым, деланно-возбужденным. Тонкие холодные пальцы ласково погладили волосы в паху. Конякин стиснул зубы, подумав: «Сука, змея, гадина». Однако не предпринял попытки остановить Анну.

— Георгий Андреевич, — взывала тем временем трубка.

— Я слушаю, — сипло ответил он, ощущая горячее прикосновение женских губ к животу. Ее дыхание обжигало кожу. — Слушаю, — повторил Конякин, глядя вниз, на длинные белые волосы, стелющиеся по его телу и укрывающие бедра, словно дикарская повязка. Сухое, раскаленное, как неостывший пепел, касание губ между ног. Легкое и ласковое, словно дуновение ветра. «Тварь, — подумал он. — Какая же жадная, грязная, ненасытная тварь». Тяжело опрокинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Соломенно-белые, мягкие волосы колыхнулись. Обжигающее кольцо губ сомкнулось вокруг пениса. Пальцы девушки протиснулись под конякинские ягодицы, сжали их, толкнули вверх.

— Георгий Андреевич, это Тяглов. Голос звучал взволнованно, почти тревожно и в тишине квартиры необычайно отчетливо. Анна задышала тяжелее и чаще. Она любила все нестандартное. А этот звонок был чем-то вроде акта телефонного эксгибиционизма. Ей хотелось услышать его стон в момент оргазма. Прямо сейчас, в телефонную трубку. Пусть тот, кто звонит, поймет, чем они занимаются.

— Вы заняты? Конякин только замычал в ответ, давая понять, что не ушел, не исчез. Здесь он, слушает. Анна толкала его бедра вверх, ритмично сжимая пальцами ягодицы. Она была профессионалкой и абсолютно точно знала, как доставить максимальное удовольствие за минимальный отрезок времени. Плюс она отлично знала именно этого мужчину. Знала, как он дышит, какие звуки издает, как подрагивает его тело, когда, сводя мышцы, подступает волна оргазма. Она слышала дыхание Конякина, прерывистое и хрипловатое. Чувствовала, как непроизвольно приподнимаются его бедра. И когда он с влажным всхлипом втянул воздух сквозь стиснутые зубы, Анна сама ощутила что-то очень близкое к оргазму. Вспышку, застящую разум и приносящую наслаждение ничуть не меньшее, чем физическое. Отпустив ягодицы, она отстранилась и, обхватив ритмично вздрагивающий пенис рукой, почувствовала, как стекает по пальцам горячее семя. Звонивший, без сомнения, догадался, что происходит, бормотнул смущенно:

— Простите, что побеспокоил. Конякин вяло оттолкнул Анну свободной рукой, шумно выдохнул, ответил хрипло:

— Ничего. Ну? Что у тебя там?..

— У нас опять недостача. Конякин помотал головой и прикрыл глаза ладонью. Он не был смущен, просто не улавливал смысла слов.

— Что?

— Недостача, Георгий Андреевич.

— Кто обнаружил?

— Я, Георгий Андреевич, — в голосе человека прорезалось нечто похожее на виноватость.

— Много?

— Суммарно или сегодня?

— Сегодня.

— Две тысячи триста. А всего в этом квартале уже больше семидесяти тысяч набралось, — совсем уже тихо добавил Тяглов.

— Твою мать!.. — Конякин резко опустил руку. Анна, улыбаясь, поглаживала его по животу, втирая подсыхающее семя в кожу. Он оттолкнул ее, прошипев: — Пошла вон. Иди на кухню. Нечего тебе здесь делать. — Анна посерьезнела, смотрела на него снизу вверх, не вставая с колен. — Пошла, я сказал. — Конякин едва удержался, чтобы не влепить ей пощечину. Она отвернулась, поднялась, но не легко, а с какой-то странной деревянностью. Направилась в кухню. Конякин проводил ее взглядом, «выстрелил» в неестественно прямую спину: — И дверь закрой. — Анна на мгновение остановилась, затем вошла в кухню и закрыла дверь. — Степан, — напряженно и зло выдохнул Конякин в трубку, — ты — главный бухгалтер. Я нанял тебя следить за моими деньгами. Последние полгода в моей фирме завелась «крыса». Кто-то «обувает» меня на конкретные бабки, и мне это не нравится! Так вот, я хочу, чтобы ты узнал, кто тащит из моего кармана. Ясно? И завтра же утром представь мне полную отчетность. Когда пропало и сколько. Ты понял? У тебя есть доступ ко всей финансовой документации. Подними бумаги и выясни, в какой момент исчезают деньги.