Получив на это позволение Великого Князя, заграничный паспорт и тысячу рублей депозитами на прогоны и расходы, я в июле месяце отправился из Тифлиса прямо в Стамбул.

В Константинополе я остановился в гостинице «Дориан», и, узнав там от мухаджиров19 о выгодном положении вообще всех кавказских переселенцев, отправился в полной генеральской форме к министру иностранных дел Али-паше, у которого встретил очень ласковый прием, подал ему на бумаге обнаруженную истину о положении всех кавказских горцев и об искреннем желании чеченцев переселиться в Турцию, прося им милостивого приема и удобного помещения.

Али-паша, прочитав мое прошение, изъявил полную свою готовность сделать для кавказских горцев все, чем может им быть полезным, и предложил мне отправиться к Садразаму (великому визирю) Фуат-паше.

На другой день я представился Фуат-паше. Он также обрадовал меня очень ласковым приемом, советовал всем кавказским горцам признаться в невозможности продолжать войну с русскими и переселиться в Турцию, предсказывая им счастливую будущность.

Ожидая ответа на докладную записку мою, через 15 дней я получил приглашение от Али-паши, который объявил мне, что высокое турецкое правительство охотно соглашается принимать из кавказских мусульман каждый год по пять тысяч дворов, с тем, чтобы они не приходили вместе разом, а отдельными партиями, дабы правительство имело время удобно размещать их на местах жительства.

От глубины сердца моего поблагодарив министра, я попросил его также, чтобы чеченцы были поселены вместе, не раздробляя их по примеру черкесов по разным округам, на что Его Светлость также изъявил согласие.

При этом Али-паша, указывая на ордена мои, обратился ко мне со следующими словами:

– Приятно видеть единоверца своего с такими заслугами, но жаль, что на иностранной службе, тогда как долг мусульманина служить миллету20 Ислама, под знаменами Пророка нашего.

– В числе моих соотечественников, потерявших сладкую надежду удержать за собою наш Кавказ, и я постараюсь выполнить свой долг, – ответил я.

Али-паша был очень доволен и, взяв меня за руку, сказал мне, что я не буду раскаиваться.

Простившись с Али-пашой, я отправился к Фуат-паше, и он, прощаясь со мной, сказал почти слово в слово то же, что было сказано Алипашой относительно долга мусульманина.

От Садразама я отправился к Гуссейн-паше (из убыхов, фамилия – Вердзех) и нашел у него брата известного Хафиз-паши, Али-пашу (он также из убыхов). Они оба, принимая живое участие в положении соотечественников, просили меня не торопиться с переселением, ожидая скоро войны турок и французов с Россией, в чем, как они выражались, убеждает князь Чарторыйский, который недавно через Стамбул поехал в Египет…

Обещав им ожидать до разъяснения этого слуха, я отправился к бывшему Садразаму Кайрисли-паше, у которого был и прежде с визитом. Он, не знаю почему, более других желал моего личного перехода в Турцию и взял от меня слово, что я при возможности не останусь на русской службе.

Таким образом, после 45-дневного пребывания моего в Стамбуле я отправился на пароходе «Константин» в Одессу, где воспитывались сын и племянник мой. Оба встретили меня на берегу моря, и сын мой Арслан-бек тут же передал мне поклон от Великого Князя Михаила, который, ехавши из Петербурга в Тифлис, видел сына моего в доме генерал-губернатора Коцебу.

Из поклона, коим удостоил меня Его Высочество, я заключил, что он очень желает переселения горцев из Терской области и поощряет мое усердие к успеху.

Заняв номера в гостинице, я отправился к генерал-губернатору Коцебу, который будучи долго на Кавказе начальником главного штаба, постоянно удостаивал меня своим добрым вниманием. Он иногда, рассуждая о мерах принимаемых правительством на Кавказе, высказывал:

– Мы, к стыду нашему, не сумеем покорить горцев и водвориться на Кавказе так, как следовало бы для блага его народов и России.

Так же и здесь он мне сказал:

– Что же мы приобрели на Кавказе? Лучшим его племенам мы не сумели внушить к себе доверия и отдаем их туркам. В земле Россия не нуждается. Вот у меня в округе столько пустопорожней земли, что ищем поселенцев и не находим… Да! Поймем да поздно.

Простившись с Коцебу, я отправился к княгине Воронцовой.

Она, как выше сказано, на Кавказе ко мне благоволила. Княгиня после смерти знаменитого мужа своего отказалась от всего светского и до того сделалась набожной христианкой, что, кроме религиозного, ни о чем не хотела говорить и слышать.

Она тотчас же с любопытством спросила меня:

– Правда ли, генерал, что в Константинополе многие из мусульман стали переходить в протестантскую религию и что в числе их Фуатпаша?

– Говорят, что из армян многие переходят, но о Фуат-паше не слышал, – ответил я.

– Радуюсь, что свет христианский начал проникать и в Турцию, – сказала она.

Как только она окончила разговор, я поспешил откланяться и уехал, боясь чтобы она не спросила моего мнения о турецких протестантах.

Вечером сын мой спросил меня, зачем я ездил в Стамбул. Я открыл ему свое намерение переселиться в Турцию и тем предоставить потомству нашему случай и возможность с помощью миллета Ислама вернуть нам священный Кавказ. Услышав это, бедняга так был обрадован, что со слезами бросился ко мне в объятия и начал благодарить меня за это.

Желая знать его мнение, я спросил:

– Чем же ты так напуган здесь? Ведь ты сын генерала, достаточно пользуешься выгодами жизни и неотъемлемыми правами русского дворянина.

– Ах, отец, – ответил он, – разве при всех личных выгодах своих могу я быть счастливым в среде несчастных, близких сердцу родных и народа.

При разговоре этом, заметив слезы в глазах девятилетнего племянника моего Ахмета, я тотчас же прекратил его и обрадовал обоих тем, что приказал им оставаться в Одессе и учиться только до 1-го марта, а потом ехать домой.

Из грустной сцены этой я убедился, что дети мои, поняв русское правительство сердцем и душою, твердо будут переносить нужду, могущую встретить их вне родины.

На другой день морем до Керчи, а оттуда в своем экипаже, я продолжал путь свой до Владикавказа.