Ничего не говорящие имена. И все же где-то здесь должна быть зарыта ключевая информация, может быть, видоизмененная, зашифрованная. Иначе с чего бы Аннеке так трястись над собственной записной книжкой? Зачем просить Фрике спрятать ее? С другой стороны, хотя Аннека и познакомилась со Старом в Париже, вовсе не обязательно, что именно туда она направляла ему свои письма. Фрике говорила, что он часто переезжал с места на место. Не исключено, что Париж был просто ложным следом, но ведь там был брошен «БМВ» Митчелла. Джини еще раз пробежала глазами список юных француженок, и ее осенило.

«Французский связной!» – подумала она. А что, если след вовсе не ложный? Ведь не только Аннека, но и Кассандра ездила со школой в Париж. Сьюзан Лэндис как-то вскользь упомянула об этом в тот вечер у Макса. Поговорив с друзьями Кассандры, Джини первоначально предположила, что она повстречалась со Старом где-то в Англии – в Глэстонбери или на какой-нибудь тусовке. А что, если она, как и Аннека, встретила его в Париже? Это означало бы, что все три девушки, общавшиеся со Старом до Майны, каким-то образом связаны с Францией. Если верить Митчеллу, первая девчонка – та, лицо которой Стар искромсал бритвой, – была француженкой. А они с Роулендом не обратили на эту девушку никакого внимания, сосредоточившись на тех двух, которые были убиты. Джини только сейчас поняла совершенную ошибку. Как можно быть такими близорукими? Ведь та француженка в ряду симпатий Стара шла непосредственно перед Аннекой, если, конечно, слово «симпатия» здесь вообще употребимо. Может быть, именно на адрес этой парижанки Аннека писала свои письма для передачи Стару, который постоянно переезжал с одной квартиры на другую?

Но как ее звали? Джини не могла припомнить имени. «Не исключено, что я спрашивала об этом Митчелла, – мелькнуло у нее в голове, и рука моментально нырнула в сумку за кассетой, на которой было записано интервью. – Но спрашивала ли?» Перематывая пленку, она волновалась: а что, если этот вопрос не был задан? Интервью было очень трудным: Митчелл постоянно отвлекался, уводил разговор в сторону.

Пленка остановилась. Вот он – этот короткий кусочек: Митчелл здесь говорил по делу, прежде чем переключиться на какой-то посторонний предмет. Оказалось, что самый важный из вопросов задала не она – его задал Роуленд Макгуайр. Тогда он вмешался в разговор, и сейчас его голос, внезапно прозвучавший в тиши гостиничного номера, заставил Джини вздрогнуть. Она дважды воспроизвела этот отрывок разговора:

– А та французская девочка, которую он порезал бритвой, – что стало с ней?

– Хоть убей, не знаю. Одному Богу известно. Может, домой подалась, а может, еще куда-нибудь умотала… Слушай, налей-ка мне еще.

– Обойдешься. Напряги лучше мозги. Может, припомнишь ее имя? Или еще какие-нибудь детали? Ты вдумайся только – он же ей лицо бритвой располосовал! Чуть ли не надвое! А сам-то ты что тогда делал – стоял и смотрел? Не мог этого скота остановить?

– Да нет, ты не подумай чего… Но только это случилось так быстро – я обалдел просто. Сам-то я не зверь…

– Может, и не зверь, но подонок – это точно. Господи, да тебя и слушать тошно!

– Ну ладно, хватит на меня бочку катить. Только скандала мне тут еще недоставало. Послушай, Джини, да что это с ним? Я вам помочь пытаюсь, а он…

– Возмутился. С людьми такое иногда случается.

– Ну и пусть со своим возмущением катится на хрен. Пусть только пальцем меня тронет – я тут же в полицию заявлю! Все расскажу в участке…

– А ты уверен, что сможешь это сделать? Запомни, Митчелл, когда я с тобой разберусь, ты вряд ли будешь в состоянии дойти до участка. И говорить тоже вряд ли сможешь. Ухмыльнись только еще раз, и я тебе все зубы выбью.

– Ну ладно, ладно, остынь. Это у меня от нервов. Я всегда, когда нервничаю, улыбаюсь. Говорю же тебе: на душе у меня совсем хреново. К тому же я думаю. Вспоминаю. Я ее помню – хорошая девчонка была. Думаю, она его довольно давно знала. А вот как ее звали? Дай подумать. Кажется, что-то на С. Сесиль? Клер? Вспомнил! Шанталь – вот как ее звали![25] Волосы каштановые, глаза карие. Лет восемнадцать. Точно она!..

Роуленд по-настоящему негодовал. Джини чувствовала это по его голосу. Конечно, с угрозами он немного перегнул, зато в конечном счете добился ценного результата. Они вдвоем, не сговариваясь, взялись за грязную работу и сделали ее.

Ненависть Роуленда к Митчеллу, его с трудом сдерживаемое бешенство были едва ли не осязаемы. Тогда в баре, разговаривая с Митчеллом, он буквально кипел от злости – у него даже лицо потемнело. Эта злоба явственно звучала и сейчас – в словах, записанных на пленку. Он был по-настоящему импульсивен, хотя и любил демонстрировать сдержанность. И благодаря его импульсивности им стало известно это имя, едва ли не самое важное сейчас, – Шанталь.

Все больше волнуясь, Джини опять взяла записную книжку Аннеки. Перелистала страницы, нашла запись, начинающуюся с имени Шанталь, и тут внезапно в глаза ей бросился знак – тот самый, который она так долго искала. Для непосвященного он был почти неразличим.

Зазвонил телефон. Джини нехотя приподнялась, не в силах отвести взгляда от книжки. Там, на открытой странице, был напечатан на машинке адрес Шанталь. И рядом – крохотная звездочка, какой обычно помечают слово, нуждающееся в пояснении. Эта звездочка была знаком надежды. В душе у Джини зазвучала торжественная мелодия. Телефон звонил, не переставая. Джини прошла в другой конец комнаты и сняла трубку.

Звонил Роуленд Макгуайр – она сразу же узнала его, хотя он не потрудился представиться. Голос его срывался от бешенства.

– По барам, по кафе ходишь? Ну и как, много обошла, пока до «Антики» не добралась? – прорычал он. – А потом дальше гулять отправилась? Может, еще объявления на заборах расклеишь, по телевидению объявление зачитаешь? Ищу, мол, человека… Или все-таки соизволишь объяснить мне, какого черта ты там делаешь? Ты же мне слово дала…

Он продолжил разгневанную речь. Джини уперлась неподвижным взглядом в стену, в то время как Роуленд Макгуайр терзал ее с кровожадностью тигра. Поначалу она почувствовала недоумение, потом обиду и в конце концов – сильнейшую досаду. Сейчас, когда Роуленд был в таком возбуждении, не имело смысла даже пытаться прервать это словоизвержение. Оставалось только одно – усиленно соображать, что же произошло, откуда ему стало все о ней известно.

Кто-то, должно быть, позвонил ему прямо из «Антики» сразу же после того, как она ушла. Это мог быть только кто-то один из тех двоих. До сих пор ей казалось, что источником Роуленда в Амстердаме должен быть мужчина. И Роуленд, судя по всему, неизменно старался укрепить ее в этой дурацкой уверенности. Вполне возможно, что он намеренно вводил ее в заблуждение. А может быть, и нет. Впрочем, стоит ли сейчас разбираться в этом? Кто бы из этой пары ни был в действительности агентом, оба эти человека вполне были достойны такой роли.

– Сандра? – спросила Джини, когда он впервые остановился, чтобы перевести дух. – Или твой контакт – все-таки Лэнс?

Задавая этот вопрос, она не надеялась услышать ответ. Так и вышло.

– Не твое дело. Тебе и раньше не следовало совать в него свой нос, а теперь и подавно. Я тебе не раз пытался вбить это в голову. Ты дала мне слово, и я поверил тебе. Слышишь? Поверил! Мало того, что ты мне соврала, – ты повела себя совершенно непрофессионально, как девчонка с улицы…

– Послушай, Роуленд, я все тебе объясню…

– Объяснишь, милая, объяснишь. В Лондоне! А пока могу тебя порадовать: я снимаю тебя с этого материала. Можешь считать себя официально отстраненной от работы час назад! Ну как, теперь все ясно?

– Да послушай же, Роуленд! Я только в «Аттике» и была. Никуда больше не заходила.

– И ты хочешь, чтобы я поверил тебе? В Амстердаме этих баров и кафе – чертова прорва, а ты, значит, совершенно случайно заявляешься именно туда, где можно наломать больше всего дров. Ну все, хватит мне вкручивать! Чтобы завтра первым утренним рейсом выметалась оттуда. Чтобы духу твоего там не было! А еще лучше, если вылетишь сегодня вечером.