– Вершина Сгурр, – указал он на один из снимков, где был запечатлен горный пик, покрытый снегом. – Это – на Скае.[19] Я поднялся на этот хребет в прошлом месяце. Погода была просто на диво: целых два дня – ясно. Там я провел на привале Рождественскую ночь. – Он ткнул пальцем в снежную шапку на вершине. Линдсей это место показалось самым негостеприимным во всем мире. – Конечно, пришлось привязаться – на тот случай, если изменится погода.

– Рождественскую ночь? – слабым голосом переспросила Линдсей. – Один?

– Да. Возможно, с моей стороны это было не очень осмотрительно – отправляться на Скай одному, да еще зимой. Вообще-то обычно я совершаю восхождения с друзьями, но в Рождество… Сама понимаешь. Большинство людей предпочитает проводить этот праздник в кругу семьи. Кроме того, мне все же больше нравится лазать по горам в одиночестве.

Линдсей ничего не ответила. Она ощущала, как набирают обороты ее эмоции, пыталась привести в действие тормоза здравого смысла, но – тщетно.

Роуленд протянул ей стакан с виски и пододвинул блюдце с солеными орешками. Он, заметила Линдсей, был горд тем, что нашел в своей холостяцкой квартире это нехитрое угощение, и предложил его с трогательной заботливостью. Она смотрела на орешки – их было ровно десять штук – и чувствовала, что вот-вот разревется.

Впоследствии Линдсей утверждала, что именно в эту секунду серьезно и безнадежно влюбилась в Роуленда Макгуайра, но так никогда и не поняла, что стало толчком для этого эмоционального взрыва: мысль о Роуленде, одиноко сидящем на заснеженной горной вершине в рождественскую ночь, или те, черт бы их побрал, десять сиротливых орешков в блюдечке.

Роуленд притащил два кресла, придвинул их к столу и скинул со стола книги прямо на пол. Линдсей положила на стол зеленую папку Роуленда и принесенную из дома статью. Они уселись рядышком, и Линдсей сделала первый глоток из своего стакана, за ним последовал второй и третий. Близость Роуленда будоражила ее.

– Итак, – торопливо начала она, – я, как и обещала, помогу тебе, Роуленд, хотя ты не только не искупил свою вину, но даже не извинился.

– Я забыл. Обещаю, что непременно сделаю это чуть позже.

– В таком случае постарайся сосредоточиться. Ты вступаешь в мир, о котором не имеешь ни малейшего понятия.

– Я весь внимание, – с подозрительной покорностью кивнул Роуленд. – Ловлю каждое твое слою.

– Вот и прекрасно. Помнишь, мы с тобой говорили о многочисленных тайнах, окружающих Лазара и Марию Казарес? Откуда они появились, как он заработал свои первые крупные деньги, являлись ли они любовниками, какими отношениями связаны сейчас и тому подобное. Какая из этих загадок представляется тебе наиболее важной?

– Откуда они появились. Если найти ответ на этот вопрос, можно будет ответить и на многие другие.

– Согласна. А теперь я хочу устроить тебе небольшой экзамен. Ты говорил, что ознакомился с содержанием этой папки. В таком случае скажи, какова официальная версия на этот счет?

– Версия их службы по связям с общественностью? О, это замечательная сказка! Мария Казарес якобы родилась в маленькой испанской деревушке и осиротела еще ребенком. После этого она жила во Франции у какой-то своей родственницы – то ли у тетки, то ли еще у кого-то, также испанки по происхождению. Эта тетка, которую не видела ни одна живая душа, была искусной вышивальщицей и много лет работала на Балансиагу.[20] Пожилая незамужняя женщина приютила Марию и научила ее шить. С самых нежных лет Мария проявила себя как весьма одаренная ученица и в совершенстве овладела искусством шитья. Затем старая тетушка ушла от Балансиаги, но выяснилось, что на одну ее пенсию они были не в состоянии прожить, и тогда они решили открыть маленькое семейное предприятие. Мария помогала своей тетке, а потом, когда мифическая родственница умерла, взяла бизнес в свои руки. Мало-помалу ее модели начали приобретать известность у парижских модниц. Трудолюбивая Мария продолжала не покладая рук работать в крошечной мастерской до тех пор, пока не скопила достаточно денег, чтобы открыть собственный магазин. В один прекрасный день мимо его витрины проходил – также неизвестно, откуда взявшийся – богатый молодой человек по имени Жан Лазар и, будучи потрясен талантом Марии, взял ее под свое крыло. Он вложил в ее предприятие деньги и с тех пор непрерывно опекал ее. В 1976 году, успешно преодолев все препятствия, он окончательно «раскрутил» ее, устроив первый показ моделей Казарес.

Линдсей смотрела на Роуленда с немым восхищением.

– Просто великолепно. Ну, и как, веришь ли ты этой версии?

– Ни на грош. По-моему, Испания и Балансиага введены только для отвода глаз, а вся история выдумана от начала до конца.

– Я согласна, это привлекает внимание к личности Марии Казарес и в то же время оставляет без ответа множество других вопросов. К примеру, если Лазар – не француз, а акцент в его речи никогда не был чисто французским, то откуда же он – с Корсики? Или из какой-нибудь бывшей французской колонии вроде Алжира? А может, он португалец? Или испанец? В отношении его выдвигались все эти версии, но если одна из них верна, то почему же ее не признать? Что они пытаются скрыть? В свое время Лазар намекал, что его семья каким-то образом связана с Корсикой и что он не получил должного образования. Как же в таком случае он сколотил капитал, необходимый для того, чтобы создать для Казарес целый дом моды? Ответа на этот вопрос не знает никто.

– Но у тебя, судя по всему, существуют какие-то догадки?

– Я думаю, в нашем распоряжении есть нечто большее, чем просто догадки, Роуленд.

– На самом деле? – Роуленд пристально смотрел на собеседницу. – Это, видимо, что-то очень серьезное. Ты на глазах преобразилась: так и светишься.

– Это, наверное, из-за огня в камине, – парировала Линдсей. – И я действительно чувствую возбуждение. На протяжении всего уик-энда я чувствовала, что права в своих догадках.

– И – молчала!

– Просто не хотела тебе мешать. У тебя же был аврал, тебе с Джини и Максом нужно было поработать. Кроме того, я не была уверена, что тебе это будет интересно.

– Мне интересно, – сказал он. – Крайне интересно. Итак, объясни, что ты имела в виду.

– Хорошо. – Линдсей снова перевела взгляд на зеленую папку. Роуленд пододвинул свое кресло поближе к ней. На стенах, обитых деревянными панелями, плясали отблески огня.

– Ваши сотрудники поработали на славу, – неторопливо начала женщина. – В этой подборке есть даже такие вырезки, которые ни разу не попадались мне на глаза. Я начала писать о моде в 1978 году, а на первый парижский показ попала лишь в 1984-м. Именно поэтому я в первую очередь обратила внимание на статьи, посвященные ранним демонстрациям моделей Казарес – моделей, на которых, собственно, она и сделала себе имя. Разглядывая снимки тех лет, я наткнулась вот на этот. Он сразу же привлек мое внимание. Это – вечернее платье, созданное Марией Казарес в 1976 году. Фотография – из американского журнала мод «Харперз базар».

Линдсей извлекла из папки вырезку, о которой только что говорила, и Роуленд наклонился поближе, чтобы рассмотреть ее.

– Никто, кроме нее, не мог сделать такое платье, Роуленд. Ни Лакруа, ни даже ранний Сен-Лоран. Оно могло появиться на свет только под руками Казарес. Ее почерк – в каждой детали этого наряда. Это платье – часть ее «русской коллекции», по крайней мере, под таким названием ее запомнили. Взгляни на линии этой пышной юбки. А какой чудесный цвет! Глубокий темно-зеленый, напоминающий морские водоросли. Обрати внимание на то, как отделаны швы – узкой тесьмой из черного бархата. Посмотри на золотую и зеленую парчу на рукавах, как подчеркивает ее причудливые изгибы меховая оторочка. Видишь? Корсаж и рукава задуманы таким образом, что плечи кажутся уже, а…

Роуленд зевнул, и Линдсей осеклась на полуслове.