– Том, не надо афишировать мою немощь. – Луиза театрально вздохнула. – Хотя, должна признать, что это правда, Роуленд. Я старею и становлюсь развалиной.

– Выдумки! – галантно возразил мужчина.

– Нет, Роуленд, я не кокетничаю. Что поделать, приходится смотреть правде в глаза: я не становлюсь моложе, и уж не знаю, что бы я делала без Линдсей. Я для нее – тяжелая обуза, хотя она никогда не жалуется…

– Я уверен, она думает иначе.

– И все же я полностью завишу от нее, – категорично сказала Луиза. Голос ее приобрел неожиданную твердость. – Теперь мы неразлучны. Куда она, туда и я. Как библейская Руфь, помните?

Линдсей слушала этот давно знакомый ей монолог, окаменев на пороге своего кабинета. Наконец у нее кончилось терпение. Обычно, отваживая очередного потенциального жениха дочери, Луиза добиралась до этой части своего репертуара через несколько недель после первого знакомства. Почему же она так гонит лошадей сейчас?

С мрачным выражением лица женщина вошла в гостиную, гадая, заметил ли Роуленд кошмарный, будто после урагана, кавардак, царивший в большой и приятной на первый взгляд комнате. Понял ли он, во что Луиза и Том могут превратить комнату за два дня отсутствия в доме хозяйки, и есть ли ему до этого дело?

Том сидел на полу, напротив Роуленда и Луизы, среди книг, посвященных творчеству Ингмара Бергмана. Туфель на нем не было, а на носках зияли огромные дыры. На коленях сына лежал поднос, заваленный гамбургерами, чипсами и жареным луком. Роуленд и Луиза на первый взгляд были настроены по отношению друг к другу вполне дружелюбно. Когда-то прекрасные голубые глаза Луизы были прикованы к гостю, а по лицу последнего блуждала благодушная улыбка. Том оглянулся и, увидев мать, даже попытался приподняться.

– Сиди, Том, – нервно сказала Линдсей. – Роуленд, я все же нашла статью.

– Увы, нам пора, – проговорил мужчина. Поставив бокал, он с изысканной галантностью протянул руку Луизы. – Я очень рад знакомству с вами. Том, я обязательно найду для тебя те книги, о которых мы говорили.

Луиза беззвучно, но так, чтобы Роуленд заметил, шевелила губами, выговаривая слова: «Чудесный человек!» Затем, кряхтя и двигаясь с огромным трудом, она позволила Роуленду помочь ей встать с дивана. Немощь была разыграна так искусно, что Линдсей даже удивилась: ее ли мать так резво подскочила к окну всего четверть часа назад? Луиза изобразила гримасу, которая должна была обозначать ее мужественное отношение к жизни.

– Нет, нет, ничего, – отстранила она Роуленда, встав на ноги. – Вот только эта боль в позвоночнике… Я так рада, что наконец встретилась с вами, Роуленд! Хотя даже до этого у меня было чувство, что я знакома с вами очень давно. Линдсей только о вас и говорит…

– Ага, кроет вас на чем свет стоит, – кивнул Том, правдивый и бескомпромиссный до последнего.

– Правда? – переспросил Роуленд, бросив на Линдсей насмешливый взгляд. – Наша вражда уже в прошлом. Сейчас мы ведем мирные переговоры. Верно, Линдсей? Договариваемся об условиях.

Последняя фраза была наполнена каким-то скрытым эротичным подтекстом. Линдсей почувствовала, что ее «я», ее тело откликаются на взгляд и голос этого мужчины, и отвела глаза в сторону. Луиза издала странный звук, который мог означать все что угодно – от материнского всепрощения до выражения праведного гнева.

Линдсей должна была признать, что Роуленд, когда захочет, может быть решительным и твердым. Прежде чем Луиза успела выдать очередной залп, он подхватил Линдсей под руку, бросился к двери и увлек ее вниз по лестнице.

– Вечно она так, – пожаловалась Линдсей, влезая в машину, мастерски запаркованную Роулендом на крошечном пространстве, и принимаясь ожесточенно выкручивать рулевое колесо. – Со всеми. И всегда.

– Я так и понял, – невозмутимо откликнулся он. – Потихоньку, Линдсей, аккуратнее. Вот так, отлично!

Багровая от стыда и усилий, Линдсей наконец выехала на дорогу и погнала во весь опор.

– Значит, на восток? – спросила она. – Я буду ехать в восточном направлении, а ты потом покажешь мне, куда именно.

– Хорошо, Линдсей, но в данный момент ты едешь на север. Сворачивай здесь направо.

Женщина повиновалась беспрекословно. Довольно долго они ехали в молчании. За это время у Линдсей произошло две стычки: с такси, за рулем которого сидел, вероятно, слепой водитель, и с потрепанным «Фордом-Кортиной», где сидели четыре сопляка. Последним, видимо, не понравилось, как Линдсей перестраивалась из ряда в ряд, и, когда они наконец обогнали ее, из окон машины высунулось одновременно четыре руки с поднятыми пальцами. Линдсей возмущенно посигналила вслед быстро удалявшейся машине и незаметно взглянула на Роуленда, по-прежнему сохранявшего безмятежный вид.

– С тобой легко ездить, Роуленд. Обычно я терпеть не могу, когда рядом сидит другой водитель – обязательно начнет поучать, а я от этого зверею. Вот, например, с Джини ездить совершенно невозможно. Нервная, как кошка. А то вдруг словно каменеет. Представь только, когда мы ехали к Максу, она всю дорогу просидела с закрытыми глазами! Ни слова не сказала!

– Я ее за это не осуждаю, – ответил Роуленд. – Ты самый отвратительный шофер, которого я когда-либо видел. Соперничать с тобой мог бы только одноглазый таксист, который однажды вез меня в Стамбуле и всю дорогу курил гашиш. В манере водить машину вы с ним очень похожи.

Линдсей решила отнестись к этой реплике, как к милой шутке.

– Я прекрасно вожу машину, – твердо сказала она. – Разве что чересчур быстро, но мне не нравится еле-еле тащиться.

– Женщины в большинстве своем бывают скверными водителями, – продолжал гнуть свое Роуленд. – Они страдают отсутствием пространственной ориентации. Это научно доказанный факт, проверенный с помощью многочисленных экспериментов.

– Какая чушь!

– Это правда. Именно поэтому так мало талантливых женщин-архитекторов. Именно поэтому женщины – посредственные игроки в шахматы.

– Я блестяще играю в шахматы! Я даже Тома научила.

– И кто же сейчас побеждает, когда ты с ним играешь?

– Ну, он. Но это ничего не доказывает. Том – необычный ребенок. Он не по годам умен.

– Да, он сможет стать умным. Том мне понравился.

– Правда? – радостно повернулась к своему спутнику Линдсей. – О, я так рада! Но, наверное, он большей частью молчал? Когда рядом Луиза, не очень-то поговоришь.

– Да, молчал. Поэтому он мне и понравился. У него хороший вкус в отношении кино. Напомни, чтобы я не забыл отдать тебе для него кое-какие книги. Кроме того, – Роуленд бросил быстрый взгляд в сторону Линдсей, – мне показалось, что он многое подмечает.

– От него ничто не может укрыться, – с гордостью ответила Линдсей. – У него словно какая-то антенна, которая улавливает малейшие сигналы… Здесь налево или направо?

– Налево, – ответил Роуленд. – Проскочили? Ну, ладно, ничего страшного. Поедем другой дорогой. Проезжай мимо фабрики, а после тех муниципальных домов свернешь. Да, вот здесь. Теперь – под эстакаду, мимо стоянки грузовиков и – через площадь. Возле Хоксморской церкви сделай левый поворот. Удивительно красивая церковь, не правда ли? Самая красивая в Лондоне, на мой взгляд. Ее шпиль виден из моих окон, и я любуюсь им, лежа в постели.

Линдсей, никогда даже не слыхавшая об этом чуде архитектуры, резко повернула налево, где ей было указано. Думая о том, как странно, что Роуленд живет в таком квартале – она еще никогда не видела в Лондоне подобных трущоб, – Линдсей внезапно сообразила, что спутник указывает ей на свой дом, до упора вдавила педаль тормоза в пол, и машина встала как вкопанная, заехав одним колесом на тротуар.

– Господи, какая удивительная улица! Какие удивительные дома! – Роуленд с восхищением взирал на кирпичные фасады. Дома были типовой постройки, с глухими оконными переплетами и фрамугами. К двери каждого из них вели несколько ступенек. – Восемнадцатый век. Середина или около этого. Их построили для гугенотов, приехавших сюда после того, как их изгнали из Франции. Они были признанными торговцами и искусными шелковыми мастерами. Это место вообще всегда было чем-то вроде убежища для беженцев. После того как французы покинули этот квартал, здесь поселились евреи, а теперь преобладают бенгальцы. Я спас этот дом. Когда я его купил, он почти разваливался.