– Потом все стало хорошо. – Она пошевелилась и взяла его за руку. – Все кончилось хорошо, потому что я указала тебе путь.

– Да. – Лазар наклонился и поцеловал женщину в лоб. – Да, ты проявила огромное мужество.

Он поколебался. Эта часть истории всегда давалась ему с трудом. Возможно, подумал Лазар, Мария не заметит, если он опустит кое-какие детали из их дальнейшей жизни? Мария, казалось, уже дремала. Может быть, эффект «белых голубок» каждый раз различен, и сегодня они подействовали на Марию успокаивающе?

– Через два года после этого мы отправились в путешествие, – продолжал рассказывать Лазар. – Сначала мы ехали на поезде, потом летели на самолете…

– Нет, не пропускай! – Она открыла глаза. – Я ненавижу, когда ты пропускаешь самое главное. Рассказывай все. Рассказывай о том, как это случилось впервые. Рассказывай о самом лучшем.

– Но ведь это было не единственным хорошим в нашей жизни, дорогая, не правда ли?

– Да, но с этим мало что может сравниться. Я больше всего люблю вспоминать именно об этом. Пожалуйста, Жан!

– Ну, хорошо. – Он вздохнул. – Это случилось в твоей комнате. Ты помнишь свою комнату?

– Конечно.

– Я пил. В тот день мне очень хотелось напиться, но никак не удавалось. Я бродил, кружил по городу. Была уже ночь. Я вернулся в старый квартал и ходил вокруг кладбища. Помнишь это кладбище с красивыми и огромными, словно дома, склепами? Девочкой ты очень любила там играть.

– Я помню. По-моему, помню.

– Придя туда, я стал думать о тебе. В отдалении раздавались звуки джаза. Саксофоны играли какой-то блюз. Эта мелодия буквально сводила меня с ума. Мне было очень грустно.

– Тебе не стоило грустить. Ведь все было так просто! Я всегда тебе это говорила.

– Но я не слушал. Не осмеливался. И вот, в ту ночь я почувствовал себя сильным и… проклятым. Я находился на перепутье жизни. Мне казалось, что я могу либо жить вечно, либо убить себя – там же и в тот же момент. Я почувствовал, что мне необходимо поговорить с тобой. Я так тебя боялся! Одно твое слово – и я был готов совершить что угодно.

– И я сказала тебе это слово.

Мария распахнула свои огромные глаза и устремила взгляд на Лазара. Ее снова стала бить дрожь. Взгляд ее блуждал по его лицу, словно она никак не могла узнать того, кто был перед нею.

– Так ты помнишь? – Она схватила его за руку. – Скажи, что помнишь! Что это было за слово?

– Maintenant.[15]

Он произнес это тихим голосом, с тем акцентом, который когда-то был присущ им обоим, и отвернулся. Это слово до сих пор отзывалось болью в его сердце. Перед его мысленным взором и сейчас стояла та комната, в которой оно прозвучало. Она была полна теней, откуда-то издалека в нее вплывали звуки джаза, а затем донесся гудок товарного поезда и глухой перестук колес. В неподвижном ночном воздухе звук раздавался отчетливо, а те товарные составы обычно бывали очень длинными – по тридцать, а то и по сорок вагонов.

Он выждал, пока утихнет стук колес, и перевел взгляд на тонкое бледное лицо Марии, проступавшее из густой тени. «Теперь», – сказала она. Почти сердито, категоричным, не допускавшим возражений голосом, словно устав от всех этих уверток и окончательно решив смести с дороги все те линии обороны, которые он так усердно возводил. «Теперь», – сказала она. Лазар вслушался в затихавший стук колес, взглянул на распятие, висевшее на стене, и понял, что больше сопротивляться не в силах. Он был побежден.

После этого он взял ее в свои объятия и впервые поцеловал не так, как во все прежние годы – поцелуем любовника, защитника и друга.

– Вот так все и началось, – продолжал он теперь в тишине синей комнаты. – Я уже тогда знал, во что это выльется. Мы оба знали. Мы положили начало тому, чему суждено было длиться вечно.

По мере того, как он говорил, Мария зашевелилась. Глубоко погрузившись в прошлое, Лазар не сразу заметил это. Она потянулась, перевернулась на бок и снова вцепилась в его рукав.

– Прикоснись ко мне, Жан. Пожалуйста. Прикоснись ко мне так же, как вчера ночью. Мне хочется ощутить это снова.

– Нет, дорогая. Ты хочешь спать. Ты сама говорила.

– Я хотела спать. А сейчас не хочу.

Мария села на постели и откинула назад свои густые черные волосы. Ее пальцы побежали по груди, пытаясь расстегнуть пуговицы блузки, лицо разгорелось, а движения стали лихорадочными. Ей удалось расстегнуть всего две пуговицы, затем дорогой шелк блузки с треском разорвался.

– Не важно… Пусть… Мне все равно… Прикоснись ко мне, Жан, погладь мою грудь. Поцелуй меня, дорогой! Пожалуйста, поцелуй меня.

Лазара охватило дурное предчувствие, под ложечкой у него засосало, а поглядев на Марию, он окончательно понял, что все это плохо кончится. И все же он стал гладить ее спину и грудь, стараясь не думать о том, как страшно она похудела. Его пальцы чувствовали каждый ее позвонок, каждое ребро. Ее груди, которые и так всегда были маленькими, сейчас были похожи на грудь девочки-подростка.

Лазар закрыл глаза и уткнулся лицом в ее шею, пытаясь справиться с накатившими на него усталостью и стыдом.

– Нет, дорогая, – так же ласково, как и в первый раз, повторил он. – Ты должна отдохнуть и успокоиться.

– Я не хочу отдыхать, – возвысила голос Мария, и в нем появилась та самая непререкаемость, которой он всегда так боялся. – Я хочу, чтобы мы с тобой занялись любовью. Неужели я так много прошу? Почему ты отказываешься? Почему не можешь? Я ведь знаю, что ты любишь меня, так в чем же дело? Жан, ведь тебе еще нет и пятидесяти. Или ты все-таки чересчур стар? Ты что, и вправду не можешь?

Мария впервые поддела его подобным образом. Она увидела, как в лицо ему бросилась кровь, и из ее груди вырвался торжествующий возглас.

– Ага, так вот, значит, в чем дело! Ты слишком стар! Ты больше не способен этим заниматься!

Лазар встал и холодно посмотрел на нее сверху вниз.

– Ты ошибаешься, – произнес он. – Когда я ощущаю желание, я вполне способен на это.

– Тогда в чем же дело? Давай! Докажи мне, иначе я не поверю.

– Ну что ж, на такую просьбу невозможно ответить отказом.

– Жан…

– Ложись, черт бы тебя побрал!

Он расстегнул пояс, и дал одежде упасть на пол. Когда он вошел в нее, из груди Марии вырвался крик, она содрогнулась и стала извиваться в его объятиях. Тогда он навалился на нее всем телом и прижал руки к кровати. Двигаясь внутри нее, Лазар ничего не чувствовал и не видел. Единственным желанием, которое он ощущал, было как можно скорее кончить и заглушить наслаждением ту боль, которая терзала его сердце. Впрочем, такое наслаждение коротко и не может длиться долго.

Он почувствовал приближение оргазма, следующий его толчок был глубоким и мощным. В этот момент Мария, распростертая под ним, стала говорить и двигаться, от чего ему стало еще хуже. Она говорила языком шлюхи и делала похабные движения, и хотя в последние несколько лет подобное иногда возбуждало его, сейчас он хотел этого меньше всего на свете. Лазар закрыл ладонью ее рот, чтобы она замолчала. Прошлой ночью его постигла неудача, сейчас он обязан одержать победу.

Изо рта Марии, прикрытого его ладонью, доносилось невнятное бормотание. Лазар попытался вызвать в своей памяти образ той Марии, которой больше не существовало. Он ощущал застенчивость ее рук и видел веру в ее глазах. Та Мария, за которую он сражался, любовь к которой была его религией, смыслом всей его жизни. Он сосредоточился на этом, всплывшем из прошлого, образе, и даже теперь этот образ его не подвел. Целуя ее плечи и груди, он торжествующе кончил и в следующий момент откатился в сторону с жестом отвращения, ненавидя самого себя и эту женщину, в которую превратилась утраченная им Мария.

Когда-то он с легкостью удовлетворял ее, но сейчас ему это не удалось. Она схватила его руку и прижала к животу, а затем, закрыв глаза, стала тереться о него, словно одержимая. Для того, чтобы достигнуть оргазма, ей потребовалось чуть больше пяти минут, однако удовлетворение ее было глубоким. Женщина сразу же выпустила его руку.