Он не стал продолжать. Роуленду было в общих чертах известно, что произойдет тогда. Штурмовой отряд ворвется в окна, спустившись с крыши. Отвлекающие шумы и слепящий свет. Агенты Группы вмешательства в касках и полной боевой выкладке. У всех до единого – приборы ночного видения, радиосвязь. Теоретически экипировка и боевая выучка позволяли «супержандармам» безошибочно и быстро перемещаться в незнакомой, абсолютно темной квартире. Безошибочно и быстро определить, кто заложник, а кто – нет. Применив автоматическое оружие, безошибочно и быстро «снять» Стара. Только Стара и никого больше.

Иногда отработанные приемы срабатывали, иногда – нет.

Роуленду подумалось о том, что Паскаль и Стар были одного роста, оба – брюнеты. Главная разница между ними заключалась сейчас в том, что у одного из них было оружие, у другого – нет.

Он перевел взгляд на круглый циферблат часов на стенке фургона, над коробками с магнитофонными бобинами и каким-то радиооборудованием. Слышимость того, что происходило в квартире, была далеко не идеальной, к тому же связь то и дело прерывалась, будто кто-то ловил и никак не мог поймать нужную радиостанцию. Внезапно после шороха радиопомех послышался голос Ламартина. Голос был спокойным, можно даже сказать, беззаботным.

– Только не здесь, – сказал он. – Лучше в розовой комнате, комнате твоей матери. Там целая стена увешана ее снимками. И если ты встанешь на фоне этой стены, можно попытаться взять широкий план…

– Что? А это еще зачем?

– Потребуется головной снимок – для журнальных обложек. Хотя бы один хороший снимок крупным планом.

– Для обложек?

– Нуда. «Тайм», «Ньюсуик», «Пари-матч». Причем фотографии нужны как цветные, так и черно-белые. Черно-белые – для газет, цветные – для журналов.

– Не нравится мне эта комната. Она принадлежит моей матери. Знаешь, моя мать… Она ведь и вернуться может.

– Что ж, не буду спорить. Попробуем здесь. Конечно, это будет не совсем то, но что поделаешь…

– Нет-нет, пойдем уж туда, где лучше. Не надо ничего пробовать. Мне нужно, чтобы наверняка получилось. Но предупреждаю: без глупостей. Иначе стреляю сразу. Она первой получит пулю…

Голоса опять пропали. В фургоне связи царила мертвая тишина.

– Какого черта он там мудрит? – не выдержав, взорвался Роуленд. Мартиньи вздохнул и успокаивающе потрепал его по руке. Психолог опять неодобрительно покачал головой:

– Уж если и переходить куда-то, то только не в эту комнату. И вообще о его матери лучше даже не упоминать. Но…

– И о камерах тоже, – добавил Роуленд, вставая с места. – О камерах – вообще ни слова. Он их просто обожает. Больше всего на свете он ценит известность, рекламу – вы сами могли в этом убедиться. И ради этого вполне способен пристрелить Джини перед фотообъективом. Ламартин ничего хуже просто придумать не мог. Позвоните Стару. Немедленно! Пока не поздно, нужно помешать этому.

Мартиньи и психолог, не сговариваясь, посмотрели на часы. Со времени предыдущего разговора прошло всего пять минут. Мартиньи начал переключать какие-то рычажки, говорить в микрофон. Бобины в магнитофоне вздрогнули и снова медленно закрутились. В квартире мадам Дюваль зазвонил телефон. Трое мужчин в фургоне, надев наушники, буквально обратились в слух. Однако никто не снял трубку.

– Пускай трезвонит, – небрежно отмахнулся Стар. – Позвонит, позвонит – и перестанет. За дело браться надо. Да поживее.

Паскаль словно читал открытую книгу. Он читал этого человека с пистолетом в руке, читал эту странную комнату. Все оказалось именно так, как он и предполагал: едва войдя сюда, Стар начал вести себя заметно беспокойнее. Было похоже, что он опять смотрит какой-то фильм, который, кроме него, не видит больше никто. Кадры этого фильма, судя по всему, мелькали перед внутренним взором Стара с нарастающей скоростью. И чем быстрее крутилась пленка, тем медленнее становилась реакция зрителя. Сейчас он стоял у стены, на которую ему указал Паскаль, в обрамлении портретов своей «матери». Как и прежде, Стар держал перед собой Джини, приставив к ее шее пистолет. Освещение в розовой спальне было еще хуже, чем в гостиной, где они только что были. Паскаль поднес к глазам один из своих фотоаппаратов и посмотрел в видоискатель. Он ясно различил проблеск любопытства в глазах Стара. Торопиться было никак нельзя – надо было подождать, пока глаза Стара привыкнут к полумраку. Надо было, чтобы расширились его зрачки.

К камере было прикреплено устройство, называемое кольцевой вспышкой, к которому Паскаль прибегал в работе крайне редко. Вспышка была очень мощной, поистине ослепительной. Если полыхнуть ею прямо в глаза, да еще с близкого расстояния, то можно считать, что человек ослеп секунд на пятнадцать-двадцать, а то и на полминуты. Вполне возможно, что этого хватит. Хотя кто знает? Выигранные секунды ничего не дадут, если Джини будет оставаться в том же положении, с пистолетом у горла.

Он опустил фотоаппарат. Глаза Стара были теперь прикованы к огромной розовой кровати за спиной фотографа. Вздохнув, Паскаль произнес с мягким упреком:

– Нет, так ничего не выйдет. Джини слишком высокая, своей головой она заслоняет твое лицо.

– Чтоб ты сдох! А так лучше?

Одним резким движением он заставил Джини упасть на колени и поднес дуло к ее виску.

– Нет. – Паскаль смело смотрел ему прямо в глаза. – Такую сцену я фотографировать не буду. А если бы даже и сфотографировал, этого снимка все равно ни одна газета не напечатает.

– Чтоб вы оба сдохли! Да я… Что это, что?

Стар затрясся всем телом. Его глаза испуганно забегали по спальне. Джини низко застонала от страха. Паскаль, который тоже услышал странный скользящий звук, глядел Стару в лицо невинным взглядом.

– А в чем дело? Я ничего не слышу.

– Не ври, все ты слышишь. Вот… Вот… – Лицо Стара застыло подобно гипсовой маске. – Что-то движется. Я ясно слышу: что-то шевелится. Это там, у кровати…

Паскаль отлично слышал этот шум, который доносился сверху, скорее всего с крыши. Он снова взял фотоаппарат на изготовку и сделал шаг вперед. Стар с лицом, исказившимся от ужаса, вжался спиной в стену. Из его горла вырвался тонкий сдавленный хрип, точно его душили. Время для Паскаля будто замерло, но затем понеслось со скоростью курьерского поезда. «Еще один звук, и он начнет пальбу», – мелькнуло у него в мозгу.

– Она вернулась. Моя мать вернулась. Она… Мне нужно было вымыться. Хотел ведь вымыться. А теперь она почует запах крови. Она здесь… – Безумный взгляд человека с пистолетом в руке метался от Джини к кровати и обратно.

– А ну-ка, ты… – Он грубо пнул ее. – Посмотри, что там в постели. Откинь покрывало. Да-да, розовое. Господи Иисусе, оно шевелится! Провалиться мне на месте, шевелится!..

«Пора», – решился Паскаль, когда Джини, не чувствуя больше на плече цепких пальцев Стара, быстро поднялась с пола. Пока она шла к кровати, Паскаль двигался вперед. Полметра, метр… Стар по-прежнему стоял, словно прилипнув спиной к стене. Его белые губы дрожали, он весь дрожал с головы до ног. Пистолет в его руке прыгал вверх-вниз. Рот был открыт в немом крике. Наверху что-то размеренно загромыхало, послышался скрежет. Джини, потянув покрывало за край, тихо охнула: – О Боже…

И за долю секунды до того, как Стар нажал на спусковой крючок, Паскаль привел в действие вспышку.

Комнатка мгновенно наполнилась светом и грохотом. Казалось, что рушатся ее стены. Паскаль, набычившись, нырнул вперед. Он почувствовал, как его правое плечо протаранило грудную клетку Стара. Тот начал палить из пистолета еще до того, как Паскаль совершил свой бросок, и продолжал стрелять, уже когда падал. У Паскаля едва не лопались барабанные перепонки от оглушительных выстрелов и жуткого воя Стара. Не верилось, что так может кричать человек. Когда Стар упал, Паскаль ловким пинком выбил из его руки пистолет, и тот взвыл еще громче. Воздух наполнился свинцом – пистолет, выбитый из кисти Стара, дал прощальную очередь. Со звоном посыпалось простреленное стекло. Однако Стар еще не был повержен. Приподнявшись, он ударил Паскаля кулаком в зубы.