Замолчав, она с несмелой улыбкой посмотрела ему в глаза:

– Но признайся, из того, что я тебе тут наговорила, далеко не все было таким уж грубым преувеличением. Ведь правда, не все?

– Не все, – неуверенно пожал плечами Паскаль. – Во всяком случае, твой анализ моих недостатков был просто блестящим. Ладно, Элен, мне пора.

– Не забудь про завтрашний день. – Она пошла следом за ним. – Заберешь Марианну, побудешь с ней, а потом приведешь обратно. Хорошо? Ей нужна отцовская поддержка, а ты, когда захочешь, можешь быть просто великолепным отцом.

Паскаль удивленно посмотрел на нее. В глазах его мелькнула смешинка, однако он никак не прокомментировал это высказывание, которое в ее устах прозвучало в высшей степени необычно.

– Хорошо, – кивнул Паскаль. – Утром увидимся. Приду за Марианной примерно в половине десятого. Спокойной ночи.

Один из друзей одолжил ему на время свою пустующую квартиру на Монпарнасе. Паскаль снова стоял у окна, глядя на ночной Париж, и вспоминал слова Элен. Им овладевало отчаяние. Со скрежетом отвинтив пробку, он плеснул себе в низкий стакан виски и залпом выпил.

Ну и что теперь? Он застыл на месте, еще больше раздосадованный самим собой. Спиртное не брало его – Паскаль оставался трезв как стекло. Тем мучительнее было размышлять над собственными поступками, собственной жизнью.

С болезненной ясностью он сознавал, что если Джини совершила чудовищную ошибку, то и его ошибка была не менее чудовищной. Нельзя было позволять себе так долго задерживаться в Боснии. Конечно, гораздо удобнее было время от времени получать от Джини бодрые письма, разговаривать с ней по телефону и уверять себя, что для беспокойства нет причин: раз уж Джини держится так хорошо, почему бы не задержаться еще на недельку-другую? За работой Паскаль почти не замечал времени – для него оно измерялось только количеством удачных снимков. Он отодвинул личную жизнь на задворки и был поглощен своей работой и событиями, которым суждено было со временем войти в историю. Воистину, тысячу раз права была Элен, когда сказала, что слишком уж легко и быстро он взялся за старое. А теперь горько сожалел об этом.

Но помимо этого просчета был еще один – гораздо более опасный и труднообъяснимый. Как мог он не задуматься о том, что Джини нужен ребенок?! На те события, очевидцами которых им вместе довелось стать, Джини прореагировала чисто по-женски. Да, он смутно ощущал эту реакцию, но оказался неспособен как следует проанализировать ее. Ему казалось, что Джини, как любая женщина вообще, сопереживает тем, кто оказался в пекле. Ее переживания виделись ему какой-то водной стихией, вроде бьющего из-под земли ключа. Чувства Джини были для него подобны потоку – свободному, неуправляемому. Его и раньше поражало то, как быстро рушатся все преграды, когда Джини тянется навстречу людям, оказавшимся в беде, например, к тому мальчику в Мостаре. Однако Паскаль не понял того, что Джини, общаясь с этими людьми, впитывает в себя их дух, начинает мыслить и чувствовать, как они.

Это была не его стихия. В прошлом он превыше всего ценил и стремился развивать в себе качества, которые считал чисто мужскими: обособленность от других, рациональность, отрицание эмоций как способ выживания. Когда фотографируешь, нельзя плакать. Боль и негодование – плохие помощники, когда нужно помнить сразу о фокусе, выдержке и чувствительности пленки, не говоря уже о выборе композиции. Тем более когда работаешь под огнем. Он расставался со всеми человеческими слабостями, во всяком случае на время командировки в «горячую точку», прекрасно отдавая себе отчет в своем вынужденном бездушии. Подобная стратегия в прошлом никогда его не подводила. Однако теперь было впору усомниться в ее ценности.

«В итоге получается полная чушь», – решил Паскаль, начав ходить по комнате. Можно было дать тысячи объяснений его собственным поступкам и поступкам Джини. Единственное, чего он не мог себе объяснить, так это ее измены. Вряд ли и сама она могла это объяснить. Этот шаг был настолько невероятен, настолько не вписывался в рамки их отношений, что Паскаль до сих пор метался, ничего не понимая. Эта боль непонимания не покидала его.

Однако это вовсе не мешало ему по-прежнему любить Джини, причем любить с неменьшей силой. Более того, муки сомнения в соответствии с каким-то нелепым законом делали эту любовь еще сильнее. Агонизируя, он бредил своей любимой. Перед ним вдруг словно забрезжил призрак будущего: он увидел себя вместе с Джини через много лет. Как и раньше, он тянулся к ней, и она тянулась к нему. На столь значительном расстоянии мимолетная неверность показалась ему не только малозначащей, но даже каким-то образом сблизившей их двоих, обогатившей их любовь.

Мгновенно воодушевившись и не в силах больше копаться в собственной жизни, Паскаль поднял телефонную трубку и позвонил в отель «Сен-Режи». Джини на сей раз находилась в номере 615. Она ответила после третьего гудка.

Разговор получился коротким: ни извинений, ни обвинений, ни вопросов не последовало ни с одной из сторон. Паскаль боялся, что только испортит все многословием. К тому же он был озадачен ее голосом: в нем явственно слышалось страдание, но вместе с тем звучали и какие-то новые нотки, возможно, даже упрямство.

Он предложил ей немедленно встретиться. Она мягко отказалась. Тогда он предложил встретиться утром, но только не очень рано, потому что ему сперва необходимо заехать за Марианной. Вот только заберет дочку, и тогда можно будет увидеться. Однако и это предложение было отклонено. Им обоим нужно время, чтобы лучше разобраться в самих себе, сказала она, тут же извинившись за избитую фразу. И после паузы добавила, что с утра будет слишком занята. Работа.

У Паскаля будто язык присох к небу. Онемев, он смотрел в глубокую пропасть, разверзшуюся в его жизни.

– Я люблю тебя, – вырвалось из его уст.

Он произнес эти слова сперва по-английски, потом на всякий случай повторил по-французски.

Отчего-то ему казалось, во всяком случае в душе его теплилась надежда, что перевод поможет ей лучше понять его. Не помогло. Издав короткий вздох, который можно было истолковать как угодно, Джини без единого слова положила трубку.

Наутро, отправляясь за Марианной, Паскаль, заставивший себя на этот раз как следует выспаться, строил планы на предстоящий день. После того как они с Марианной завершат все намеченные развлечения и он доставит ее домой, Паскаль решил сразу же отправиться в «Сен-Режи», чтобы разыскать или дождаться Джини. Сегодня же. Он просто не может допустить, чтобы и этот день прошел впустую.

Добравшись до Рю-де-Ренн, он опешил от изумления. Необходимость искать Джини отпала сама собой. Он увидел ее, едва завернул за угол. Джини стояла на тротуаре напротив дома, где жила Элен, – на том же самом месте, где он видел ее прошлым вечером. Заметив его, она тут же постаралась скрыться в подъезде. Но Паскаль твердым шагом направился следом за ней.

Сердце от волнения стучало так, будто хотело выпрыгнуть из груди. У него не было и тени сомнения в том, что Джини ждет его. Однако он ошибся.

Она принялась уверять его, что следит за какой-то квартирой, что в этом и заключается ее работа и вообще было бы лучше, если бы он немедленно исчез. Другой мужчина на его месте, наверное, стал бы спорить, однако Паскаль, понявший все по ее глазам, не стал этого делать.

Не говоря ни слова, он оставил Джини, поднялся к Элен, забрал у нее Марианну и решительно повел дочь за руку по улице. Из подъезда дома напротив Джини следила за удаляющимися фигурами высокого мужчины и маленькой девочки.

Перед ее глазами все поплыло, и она отступила в глубь подъезда, но, быстро придя в себя, взглянула на часы.

Паскаль и Марианна исчезли за углом в девять тридцать пять. А без двадцати десять она увидела Стара.

Он подъехал на большом черном «Мерседесе» и запарковался под знаком, запрещающим остановку. Выйдя из машины, Стар внимательно посмотрел в оба конца улицы и, прежде чем войти в дом, где жила Матильда Дюваль, взглянул на часы.