Когда уже закончились выборы органов местной власти, на одной из "вечеринок" Абар, помнится, рассматривая бокал на свет, задумчиво говорил мне:

– Похоже, порядок в стране почти наведён… По крайней мере – в первом приближении. И, что самое главное – практически подобраны и расставлены на места люди, подавляющее большинство которых не являются отъявленными негодяями… Теперь я буду использовать свою власть лишь для контроля, Анри… Для коррекции взаимоотношений… в системе структур власти. Но не для прямого управления, что невозможно в принципе. Невозможно управлять человеком – не создан он для роли марионетки. А потому всякий, кого жизнь ставит на эту роль – исподтишка будет вести свою, более-менее тонкую, но всё же – свою игру… чаще всего – не соответствующую или не вполне соответствующую… интересам того, кто эту "марионетку" на эту должность поставил…

"Интересно,- подумал я,- уж не те ли "беседы во сне" побудили его к таким взглядам и мыслям?".- Кто это может знать…

– Инстинктивно я вёл себя так… или – почти так… и раньше.- Как бы вторя моим мыслям, продолжал Абар. Теперь же… после той ночи в монастыре… я делаю всё это более осознанно… Или – с большей, если хочешь, уверенностью… В своей правоте… или – в праведности… если можно так сказать…- Задумчиво продолжал президент.- Кстати…- Он как-то изучающе поглядел на меня, будто прикидывая, не стоит ли рассказать летописцу ещё что-то. Я, естественно, тут же изобразил внимание. Он, усмехнувшись, вздохнул.- Ты знаешь… ведь это был не самый экзотический мой сон, Анри…

– Расскажите…- опустив очи долу, будто боясь спугнуть дикую птичку его откровенности, попросил я. Но он лишь головой покачал в ответ.

– Пожалуйста…- и я поднял на него полупьяные умоляющие глаза.

– Ты сочтёшь меня шизофреником.- Улыбнулся Абар.

– После всего того, что Вы делаете в Ункарии – разве Вы не шизофреник?- Возразил я. Президент улыбнулся.

– А может, и твоя правда. Ладно, курилка… Слушай.

…Этот сон начался совсем необычно – как-то непохоже на другие. Что-то общее было у него с тем, который в монастыре… Но… Впечатление было такое, что это не сон – а просто события, которые произошли со мной где-то и когда-то – то ли давно, то ли не в этом мире – и я забыл о них… до поры, до времени. А теперь – вспомнил. Всё было так интересно, Анри… Я… как будто снова научился летать. Нет, ну все мы летали в детстве, конечно… Я помню эти ощущения… Эту сложность владения своим телом в полёте, страхи и неуверенность взлётов и снижений… Но я уже почти забыл их, Анри: что делать, все мы почти забываем об этом, становясь взрослыми… А тут… Я вдруг снова как будто полетел… Но это было как-то иначе – не совсем так, как в детстве… Я теперь, поднимаясь, чувствовал как бы всё, происходящее подо мной – одновременно. Я чувствовал счастье и горечь, я видел радость и печаль тех людей, которые находились подо мной… Я как бы собирал эмоции всех их, переживая в себе… Это было интересно, Анри. И страшно одновременно… Но это было захватывающе… Потом… потом появился какой-то старик – я не увидел его, нет – я как-то почувствовал, осознал его присутствие.

– Это был… тот же старик?

– И да, и нет… Я не уверен. Здесь я не видел – я просто как-то осознавал его. И я не могу сравнить… наверняка сравнить… тот зримый образ… с этим ощущением… Наверное, это были разные сущности… Хотя и одного порядка… Хотя, впрочем – это могли быть разные проявления одной и той же сущности – я не знаю…- Я кивнул:

– Понимаю…

– Ты любишь… и хочешь творить?- Спросил меня он. Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова – так подавляло меня его величие.

– Ты готов пережить всё… в себе?- Я не понял.

– Готов ли ты принять на себя всю радость, горечь, счастье, печаль и боль твоей земли?- Я молчал, раздумывая – а он не торопил с ответом.

– Давай попробуем…- Наконец, вздохнув, резюмировал он. И мы начали подниматься – всё выше и выше… У меня захватывало дух, Анри. Единственной опорой в том мире, куда мы удалялись, был он – тот, о ком я просто ничего не знал. Наконец мы поднялись так, что я мог видеть границы своей страны.

– Ну, как?- спросил старик. Мне было жутко. Жутко осознавать сразу всё, что происходит на такой огромной территории. Где-то кто-то упивался счастьем – и я упивался вместе с ним. Где-то избивали беззащитного – и я чувствовал звериную злобу их и безысходную тоску его, смешанную с болью. Где-то… кто-то только что появлялся на свет – и я чувствовал боль и счастье матери и отчаянный ужас ребёнка. Это было жутко и страшно, Анри – но это всё ещё можно было вынести.

– Хорошо,- удовлетворённо сказал старик.- Теперь пойдём дальше.- и мы стали подниматься ещё выше… ещё… постепенно ширились горизонты как видимого, так и осознаваемого мной. Я осознавал и чувствовал всё то, что чувствовали видимые мной люди. Это было жутко. Невероятная масса смешанных эмоций – но… меня поразило, что, чем выше мы поднимались, тем больше было боли, Анри. Не только и не столько боли физической, сколько душевных мук, терзаний – душевной боли, доставляемой людям как ближними их, так и дальними. Сначала это настораживало, потом – пугало, потом уже – просто удручало… И вдруг… Видимо, там была война. Мы поднялись уже слишком высоко, и в поле нашего зрения попала территория, на которой была война. Возможно, это была уже другая сторона планеты – я не могу сейчас точно ответить на этот вопрос. Меня захлестнула боль. Казалось, она пронизывает всё моё тело, раздавливая каждый сустав, дробя на куски каждую косточку, раздирая плоть… Это было просто невыносимо, Анри. А мы поднимались всё выше и выше… Мой спутник, казалось, лишь наблюдал за мной – не вмешиваясь в этот процесс. Наконец он сказал:

– Сейчас ты чувствуешь всё то, что чувствуют все живые существа, живущие на твоей планете. Одновременно. Только…- он помолчал, будто давая мне возможность приготовиться к тому, что он скажет,- в сотни тысяч раз слабее.- Я обомлел.- Если ты хочешь творить… Если ты действительно хочешь творить… создавая миры… Ты должен быть способен ощутить это всё – целиком и полностью. Без каких-либо ослаблений. Ты должен быть готов получить и исполнить как любую из этих ролей – так и все их сразу. Ты… понимаешь меня?- Я кивнул.- Попробуем?- Я кивнул ещё – я не мог отказать ему, что бы он ни предложил: я был, казалось, всецело в его власти и – почему-то – безгранично доверял ему, не опасаясь, что он, в результате злого умысла или ошибки, сможет причинить мне вред. И он начал… Я стал чувствовать всё это сильнее… сильнее… ещё сильнее… или, правильнее, наверное, будет сказать – острее… ощущения менялись так, как меняется изображение, когда у него растут яркость и контрастность одновременно… Скоро я уже не существовал: боль парализовала меня. Боль, ужас, отчаяние всех живых существ моей планеты, всё ещё ослабленные во много раз, готовы были разорвать, растащить меня на кусочки, разложить на атомы и разметать по вселенной… А радость… Любовь, счастье и радость… были, наверное, той силой, которая мне позволила выжить. Но… они были на порядок слабее, Анри. И, помнится, я поразился тогда: так сколько же зла мы, люди, совершаем в своей жизни? Сколько подлости допускаем и сколько боли причиняем друг другу? Старик, казалось это всё понимал… Лучше меня…