– Почему?

– У меня нет ничего ничейного. И – практически ничего "моего". У меня у всякой вещи на заводах есть свой хозяин. И уж будь уверен – своего работяга за просто так вору не отдаст. Находят их за несколько часов обычно…

– И что потом?- Спросил я.

– Они сами решают… Пару раз приходили и ставили перед фактом, что надо увольнять… А так – обычно просто бьют морду. Рецидивов пока не было. То есть – когда тебе вся бригада методично, незлобиво, спокойно – как на учениях – бьёт морду – это действует. А администрация такого права не имеет. По закону. Вот и соображай…

– Я так соображаю, что так вот лихо делить людей на прагматиков и восторженных…- Начал, было, Карой – но Борен перебил:

– Я ж сказал: огульно! То бишь – весьма и весьма условно. На самом же деле в каждом есть такая смесь прагматизма и восторженности, что он и сам не в силах оценить себя адекватно… И, если не увязать интересы прагматика и восторженного в его лице, то, кроме общественных проблем, возникают и личные: прагматик с восторженным начинают раздоры внутри его самого, приводя к раздвоению личности. Производительность такого "работника" меня не устраивает. Совершенно не устраивает. Поэтому я и пытаюсь увязать все интересы максимально, не предпринимая попыток разобраться, сколько в нём прагматизма, а сколько – восторженности. Пусть сам разбирается, если захочет. А я просто строю как можно более непротиворечивую систему управления – вот и всё…

Инга, перебравшись на ступеньку Борена, вздохнула:

– Красиво глаголешь… Интересно слушать… Самое смешное, что я, похоже, интуитивно делала примерно то же, только формулировать не пыталась…

– Интуитивно можно играть с одним-двумя десятками профессионалов. Если повезёт.- Хмыкнул Борен.- У меня такой номер не проходит…

– Догадываюсь…- Устало вздохнула хирургиня. Стало тихо. Слышно было, как гудит газ в печи. Я не рассказывал, как у них сделана была парилка? Одна из стен была стеной печи. Огромной. Где пекли хлеб и готовили кушанья. Которые доставляли по домам или скармливали посетителям тут же, в небольшой "обеденной". Мы туда ещё попадём завтра утром… А хлеб развозили и по соседним деревушкам. "Терпеть не могу тратиться на баню,- сказал как-то Борен.- Пусть тут будет и пекарня. Она себя всегда окупит. А тепла её печи для парилки хватит."… Уже при строительстве пекарню как-то там совместили ещё и с кухней – чтобы не готовить в коттеджах. Камин же был чисто "банной" принадлежностью, но его топили основательно только для посетителей, обычно – в день предполагаемого нашествия. Вторая парилка, "мокрая" – боком выходила к камину. Там температуру могли создавать сами посетители, подбрасывая поленья в камин. Одновременно он отапливал и огромную бильярдную. А эта, "сухая" парилка имела практически постоянную температуру – в газовой печи температуру поддерживала автоматика.

Борен, кряхтя, перелез повыше. Инга, заметив это, влезла на самый верх – он только хмыкнул, с сомнением покачав головой. Уже через минуту хирургиня, пошатываясь, поползла к двери. Честно говоря, я уже тоже был весь мокрый и продолжать экзекуцию особо не желал. Вышли мы вместе. Под душем я невольно принялся рассматривать Ингу – маленькое такое, хрупкое, черноволосое существо… Как она может резать? Заметив, что я её рассматриваю, Инга улыбнулась. Стеснительно так… и немного – самую малость – кокетливо.

…Детвора большую часть времени проводила в бассейне. Впечатление было такое, что вся остальная территория их особо не интересовала.

– Так, дражайшие…- Инга, подойдя к ограждению, решительно начала наводить порядок.- Ну-ка – быстренько греться! Ты – особенно!- Кивнула она какому-то парнишке с посиневшими губами.

– Ну, мам…- Начал, было, он – но, поняв, видимо, что препираться, дрожа всем телом и не будучи в состоянии выговорить ни слова, просто смешно, быстренько подплыл к поручню. Инга, взяв сынишку за руку, вытащила наверх и, наградив лёгким шлепком по заднице, отправила в парилку. Примерно та же участь ждала и остальных.

– Душа меры не знает…- С досадой вздохнула она.- Танцевать?- Вопросительно взглянула она на меня, прислушиваясь к мелодии в соседней комнате.

– Здесь?- Улыбнулся я.

– Ну, если очень хочется…- Рассмеялась хирургиня. Обниматься здесь, провоцируя чьё-либо недоумение, не хотелось, поэтому мы быстренько выпорхнули в бильярдную. Мелодия только начиналась. Та самая, под которую я танцевал с Ирен. Сейчас кто-то танцевал с Ами, а Джакус – так и не сумев расстаться – с Лидочкой.

– Ты танцуешь только под эту мелодию?- Добродушно подколол меня он. Лидочка застенчиво улыбнулась.

– Волею случая…- Вздохнул я, протягивая Инге руки. Она взяла мои руки в свои и, откинувшись назад всем телом, долго смотрела мне в глаза. Затем, подтянувшись, положила мои руки себе на плечи, и, обняв меня, крепко прижалась. Через секунду мы уже легко перемещались по залу под музыку. Инга была хороша. Упругое, кажущееся совсем молодым, тело, милое личико, нежные руки, иногда поглаживающие партнёра… Не верилось, что эти пальцы могут держать в руках скальпель и пилу… С ней было хорошо. Даже приятно. Вплоть до того, что я почувствовал известную неловкость, невольно выдав своё желание… Инга совершенно спокойно переместилась так, чтобы этого не было видно со стороны и продолжала танцевать, как ни в чём не бывало. Надо сказать – я был ей весьма признателен… С ней было хорошо. Уютно. Комфортно. Но это ни шло ни в какое сравнение с тем, что я испытывал, находясь с Ирен: там была даже не сексуальность, а что-то невообразимо неприкосновенное, трогательное и непонятное… Даже не любовь в обычном нашем земном понимании – а действительно что-то неведомое… Другое, понимаете? Я не могу этого передать – я просто не знаю, что это…

Танцуя с Ингой, я невольно их сравнивал. Эта была женщиной. Обычной земной женщиной. Достойной уважения и внимания. Сексуальной. Приятной партнёршей и собеседницей. Желанной – когда слишком долго находишься слишком близко. Ирен была чем-то другим. Совершенно другим. Ангелом? Мечтой, неосуществлённой когда-то?… И, в то же время – я не мог отделаться от мысли, что в них есть что-то общее… Что?