— Несчастные ублюдки пытаются нас обогнать, — сказал Мунро, рассматривая самолет в бинокль. — Это грузовой С-130 с японскими опознавательными знаками на хвосте. Везет снаряжение для наземного лагеря консорциума, только неизвестно, довезет ли.

На глазах путешественников самолет, уклоняясь от огненных разрывов, лавировал то влево, то вправо.

— Вертится, как змея на сковородке, — прокомментировал Мунро. Представляю, как перепугался экипаж; знали бы заранее, ни за что не согласились бы лететь.

Эллиоту вдруг стало жаль летчиков. Он живо представил, как испуганные люди прижали лица к иллюминаторам, а то слева, то справа вспыхивают огненные шары, освещая кабину и отсеки самолета. Наверно, переговариваются на своем родном японском и проклинают себя за то, что согласились лететь в эту чертову Африку.

Несколькими секундами позже самолет исчез из виду. Теперь постепенно затихавший гул его двигателей доносился с севера. В погоню за ним, поблескивая раскаленным докрасна соплом, устремилась последняя ракета, но самолет уже скрылся за горизонтом. До путешественников донесся лишь раскат последнего разрыва.

— Похоже, они пробились, — сказал Мунро, поднимаясь с земли. — Думаю, нам тоже лучше продолжить путь. — И он на суахили приказал Кахеге снова готовиться к спуску на воду.

Эллиот поежился и плотнее застегнул куртку. Здесь, на склоне Мукенко, на высоте восемь тысяч футов, укрывшись под ветвями вечнозеленых деревьев, путешественники пережидали град. Было уже десять часов утра, а температура воздуха не превышала четырех градусов выше нуля. Всего лишь пять часов назад они собрали лодки и начали подъем из влажных джунглей, где даже перед рассветом было тридцать восемь градусов.

Рядом с Эллиотом стояла Эми. Она внимательно смотрела, как белые градины размером с мяч для гольфа скачут по траве, сбивая ветки с деревьев. Эми никогда не видела града.

Она спросила: „Как называется?“.

— Град, — ответил Эллиот.

„Питер остановить град“.

— Если бы я мог, Эми.

Горилла еще с минуту смотрела на град, потом прожестикулировала: „Эми хочет ехать домой“.

О возвращении Эми заговорила еще накануне вечером. Хотя действие торалена давно закончилось, она по-прежнему была в подавленном настроении.

Чтобы развеселить гориллу, Эллиот предложил покормить ее. Она сказала, что хочет молока. Когда Эллиот объяснил, что у них нет молока (что сама Эми отлично знала), она жестами потребовала банан. Кахега принес гроздь маленьких, кисловатых бананов-дичков. Еще днем раньше Эми ела их без возражений, но на этот раз она презрительно бросила гроздь в воду, сказав, что хочет „настоящих бананов“.

Эллиот объяснил, что настоящих бананов у них нет. Тогда Эми в первый раз жестами сказала: „Эми хочет ехать домой“.

— Эми, мы не можем сейчас вернуться домой.

„Эми хорошая горилла. Питер взять Эми домой“.

Эми твердо знала, что ее Питер — самый главный на свете человек, от которого в ее жизни в Калифорнии зависело буквально все. Эллиот понимал: невозможно объяснить горилле, что здесь он уже не самый главный и что, отказываясь вернуться домой, он не наказывает ее.

В сущности и остальные путешественники были обескуражены. Ранним утром все они с надеждой смотрели на склоны Мукенко, надеясь найти там долгожданное избавление от удушающей жары тропического леса, но здесь их энтузиазм быстро иссяк.

— Боже, — пробормотала Росс. — Только спаслись от бегемотов, сразу попали под град.

Как по мановению волшебной палочки, град прекратился.

— Отлично, — сказал Мунро. — Двинулись дальше.

На вершину Мукенко человек не поднимался до 1933 года. В 1908 году группа немецких альпинистов, возглавляемая фон Ранке, попала в бурю и была вынуждена отступить. Через пять лет бельгийские альпинисты достигли высоты десять тысяч футов, но не смогли найти путь к вершине. В 1919 году другая немецкая экспедиция добралась до отметки двенадцать тысяч футов, но и им пришлось испытать горечь поражения после того, как два участника этой экспедиции разбились насмерть. И тем не менее большинство альпинистов считали восхождение на Мукенко технически несложным; обычно им удавалось подняться от подножья до вершины за день. В 1943 году был открыт новый маршрут восхождения — по юго-восточному склону, — оказавшийся очень длинным, но зато практически безопасным. В последующие годы на вершину Мукенко большей частью поднимались именно этим путем.

На высоте девяти тысяч футов сосновые леса исчезли. Теперь путники шли по заросшим невысокой травой лугам, мерзли в холодном тумане, а разреженная атмосфера вынуждала все чаще и чаще останавливаться, чтобы перевести дыхание и хоть немного отдохнуть. Постоянные жалобы членов экспедиции вывели Мунро из себя.

— А что вы хотели? — говорил он. — Это гора. На то и гора, чтобы быть высокой.

Мунро был особенно безжалостен с Росс, которая уставала быстрее других.

— А как же ваш график? — спрашивал он. — Самое трудное впереди. Пока не доберешься до двенадцати тысяч футов, подниматься даже скучно. Если вы сдадитесь сейчас, то к ночи мы никак не дойдем до вершины; значит, потеряем целый день.

— Мне все равно, — сказала наконец Росс и упала на землю, жадно глотая воздух.

— Женщины есть женщины, — насмешливо сказал Мунро и улыбнулся, когда Росс взглянула на него.

Мунро бранил, высмеивал, ободрял их, каким-то чудом заставляя идти и идти.

Выше десяти тысяч футов исчезла и трава; теперь под ногами путешественников были лишь покрытые мхом и лишайниками камни. Однажды в холодном сером тумане они натолкнулись на одинокое странное дерево с толстыми листьями; это была лобелия; в остальном отсюда до самой вершины были лишь голые камни. Именно поэтому Мунро подгонял спутников; он совсем не хотел, чтобы на безжизненных склонах их застала буря.

Когда путешественники оказались на высоте одиннадцати тысяч футов, солнце начало клониться к закату, и они остановились, чтобы укрепить второй направляющий лазер, входящий в состав системы лазерного наведения, также разработанной СТИЗР. Этим утром в нескольких милях к югу Росс уже установила первый лазер. Тогда на это ушло тридцать минут.

Второй лазер требовал еще большего внимания, потому что его нужно было согласовать с первым. Несмотря на электронное глушение, необходимо было также установить связь с Хьюстоном, чтобы точно нацелить крохотные лазеры — размерами они не превышали карандашную резинку, укрепленную на миниатюрной треноге. Два лазера располагались так, что их лучи пересекались над джунглями на расстоянии многих миль, и если расчеты Росс были верны, то точка пересечения должна была оказаться точно над городом Зиндж.

Эллиот высказал опасение, не окажется ли их лазерная система наведения неожиданным подарком консорциуму, но Росс сказала, что это исключено.

— Они могут увидеть их только ночью, — пояснила она, — а по ночам они спят. Днем же наши маяки обнаружить невозможно — в этом вся прелесть этой системы.

Скоро они почувствовали запах сернистого газа: из кратера вулкана, до которого оставалось полторы тысячи футов, вниз по склону спускались вулканические газы. Здесь уже не было вообще никакой растительности, лишь голые твердые камни, между которыми тут и там попадались пятна пожелтевшего от серы снега. Ослепительное небо приобрело темно-синий оттенок. Отсюда открывался живописнейший вид на южную часть хребта Вирунга с гигантским конусом Ньярагонго, поднимавшимся над темно-зеленым конголезским лесом и наполовину скрытым туманом Карисимби.

Последняя тысяча футов оказалась самой трудной, особенно для Эми, которая чуть ли не на каждом шагу ранила себе ноги об острые куски застывшей лавы. Выше двенадцати тысяч футов землю покрывал лишь щебень, в который превратилась холодная магма. Они добрались до вершины вулкана к пяти часам вечера и долго смотрели на дымящийся кратер и озеро лавы шириной в восемь миль. Эллиот был разочарован: кругом одни черные камни, между которыми пробиваются струи серого пара.