Милях в пяти от границ Найроби начиналась настоящая восточноафриканская саванна. Многие старожилы помнили те времена, когда она почти смыкалась с городом; на задние дворы забредали газели, буйволы и жирафы, а изредка к кому-нибудь в спальню забирался и леопард. В те дни город еще сохранял многие черты обычного колониального поселка, а в пору расцвета был чем-то вроде проезжего двора, в котором редко кто задерживался надолго. Вопрос: „Вы женаты или живете в Кении?“ — ни у кого не вызывал удивления. Мужчины здесь были грубы и много пили, женщины — красивы и распущены, а образ жизни отличался не большей предсказуемостью, чем охота на лис, каждый уик-энд проносившаяся по окрестностям.

В современном Найроби почти ничего не осталось от старого вольного города колониальных времен. Немногочисленные уцелевшие здания в викторианском стиле терялись в современном городе с его полумиллионным населением, автомобильными пробками, светофорами, небоскребами, супермаркетами, срочными химчистками, французскими ресторанами и отравленным воздухом.

Самолет с экспедицией СТИЗР на борту приземлился в международном аэропорту Найроби на рассвете шестнадцатого июня. Мунро отправился на поиски носильщиков и рабочих для экспедиции. Росс собиралась вылететь из Найроби не позже, чем через два часа, но из Хьюстона позвонил Трейвиз и сообщил, что Питерсон, один из геологов предыдущей экспедиции в Конго, каким-то образом оказался в Найроби.

Росс пришла в восторг:

— Где он сейчас? — спросила она.

— В морге, — ответил Трейвиз.

Подойдя ближе к покрытому нержавеющей сталью столу, Эллиот вздрогнул: там лежал труп блондина примерно его возраста. Руки его во многих местах были переломаны, кожа местами вздулась и приобрела отвратительный красноватый цвет. Эллиот мельком взглянул в сторону Росс. Она не отвернулась, не побледнела и казалась совершенно спокойной. Патологоанатом нажал педаль и включил микрофон, укрепленный над анатомическим столом.

— Назовите, пожалуйста, ваши имя и фамилию.

— Карен Элен Росс.

— Ваши национальность и номер паспорта?

— Американка, F1413649.

— Можете ли вы опознать этого человека, мисс Росс?

— Да, — ответила она. — Это Джеймс Роберт Питерсон.

— Какое отношение вы имели к покойному Джеймсу Роберту Питерсону?

— Мы вместе работали, — хмуро ответила Росс.

И тени каких-либо эмоций не отразилось на ее лице. Казалось, Росс смотрит не на труп коллеги, а равнодушно изучает очередной геологический образец.

Патологоанатом повернулся к микрофону:

— Опознание подтвердило, что покойный является Джеймсом Робертом Питерсоном, мужского пола, европеоидом, двадцати девяти лет, гражданином США. — Он снова обратился к Росс:

— Когда вы видели мистера Питерсона в последний раз?

— В мае этого года. Он собирался в Конго.

— В течение последнего месяца вы с ним не встречались?

— Нет, — ответила Росс. — Что с ним произошло?

Патологоанатом прикоснулся к вздувшейся красноватой коже на руках Питерсона. Кожа легко подалась, на ней остались белые пятна, как следы зубов на человеческой плоти.

— Чертовски странная история, — сказал он.

Днем раньше, 15 июня, Питерсона доставили в аэропорт Найроби на борту небольшого чартерного грузового самолета. Он находился в тяжелейшем шоке и спустя несколько часов умер, не приходя в сознание.

— Поразительно, как он вообще добрался до самолета. Очевидно, из-за какой-то механической неполадки самолет произвел вынужденную посадку в Гароне — это такая грязная полоска в глубине Заира. И как раз в это время из леса, шатаясь, вышел Питерсон и упал без сознания у лог экипажа.

Патологоанатом подчеркнул, что у покойного были переломаны кости обеих рук, причем травмы он получил по меньшей мере за четыре дня до смерти.

— Должно быть, он перенес невероятные мучения.

— Что могло быть причиной такой травмы? — спросил Эллиот.

Патологоанатом признался, что никогда в жизни не видел ничего подобного.

— На первый взгляд это напоминает механическую травму, например последствия автомобильной катастрофы. Таких случаев сейчас больше чем достаточно, но в подобных катастрофах переломы никогда не бывают двусторонними.

— Значит, это была не механическая травма? — спросила Карен Росс.

— Не знаю. В моей практике это первый случай, — неохотно ответил патологоанатом. — Под ногтями покойного мы нашли следы крови и несколько серых волосков. Сейчас мы выясняем, что это такое.

— Это определенно не волосы человека, — оторвался от микроскопа сидевший в другом конце комнаты второй патологоанатом. — Поперечное сечение иное. Шерсть какого-то животного, близкого человеку.

— Поперечное сечение? — не поняла Росс.

— Это самый надежный показатель происхождения волоса, — объяснил патологоанатом. — Например, у человека лобковые волосы в поперечном сечении более эллиптичны, чем волосы на других частях тела, в том числе и на лице. Это очень характерный признак, даже суды учитывают его в качестве вещественного доказательства. А поскольку в нашей лаборатории мы имеем дело с шерстью самых разных животных, то тут опыта у нас достаточно.

Загудел большой анализатор, одетый в чехол из нержавеющей стали.

— Готов анализ крови, — сказал патологоанатом.

На экране появились два почти одинаковых набора полосок, окрашенных в пастельные тона.

— Это электрофореграммы, — объяснил патологоанатом. — Так мы проверяем белки сыворотки крови. Слева обычная человеческая кровь, а справа — кровь из-под ногтей покойного. Сами можете убедиться, это не кровь человека.

— Не человека? — переспросила Росс, взглянув на Эллиота.

— Она очень похожа на кровь человека, — сказал патологоанатом, внимательно изучая полоски. — Но все же различия очевидны. Возможно, это кровь домашнего животного, например свиньи. Или, быть может, примата.

Серологически обезьяны очень близки к человеку. Через минуту будут готовы результаты анализа.

На экране компьютера появились слова:

АЛЬФА-И БЕТА-ГЛОБУЛИНЫ СЫВОРОТКИ СООТВЕТСТВУЮТ КРОВИ ГОРИЛЛЫ.

— Вот и ответ на вопрос, что было под ногтями Питерсона, — сказал патологоанатом. — Кровь гориллы.

— Она не сделает вам ничего плохого, — успокаивал Эллиот испуганного санитара. Все трое находились в пассажирском салоне грузового „Боинга-747“. — Смотрите, она вам улыбается.

Эми и в самом деле демонстрировала свою самую очаровательную улыбку старалась не показывать зубов. Но санитар из частной клиники Найроби был незнаком с такими тонкостями горилльего этикета. Дрожащими руками он взялся за шприц.

В Найроби им предоставлялась последняя возможность провести полное медицинское обследование Эми. Большое и сильное животное не отличалось крепким здоровьем, — точно так же, как под внешне злобным и вечно хмурым выражением лица скрывалось кроткое, легкоуязвимое существо. В Сан-Франциско сотрудники „Проекта Эми“ строго следили за ее здоровьем: анализ мочи через день, еженедельный анализ кала на скрытую кровь, ежемесячный полный анализ крови, а раз в три месяца — обязательный визит к стоматологу для удаления черного зубного камня — неизбежного следствия вегетарианской диеты.

Эми спокойно переносила все медицинские процедуры, но насмерть перепуганный санитар этого, конечно, не знал. Он осторожно подкрался к горилле, держа шприц как оружие в вытянутой руке.

— Вы уверены, что она не укусит?

Эми, пытаясь облегчить жизнь санитару, жестами показала: „Эми обещает не кусать“. Как всегда, при встречах с людьми, не знавшими ее языка, она жестикулировала нарочито медленно, обдуманно.

— Она обещает не кусаться, — сказал Эллиот.

— Это вы так говорите, — засомневался санитар.

Решив не вдаваться в объяснения, кому принадлежат эти слова, Эллиот промолчал.