— Боже мой, — прошептала Росс.

По лесу пигмеи не шли, а бежали, ловко ныряя под лианы и ветки, с обманчивой легкостью огибая грязные дождевые лужи и шишковатые корни деревьев. Изредка они оглядывались и хихикали, видя, с каким трудом за ними поспевают трое белых.

Взятый пигмеями темп оказался для Эллиота почти непосильным: он спотыкался о корни, постоянно стукался головой о ветви, колючки растений рвали его одежду, царапали тело. Стараясь не отстать от легко трусивших впереди пигмеев, он скоро стал задыхаться. Росс выглядела не лучше, и даже Мунро, сохранивший на удивление много сил, стал понемногу сдавать.

Наконец они добрались до залитой солнечным светом лужайки, располагавшейся на берегу небольшой речки. Пигмеи остановились, сели на корточки на камнях и подставили лица лучам солнца. Белые люди, жадно хватая широко раскрытыми ртами воздух, буквально упали на землю. Пигмеям это показалось забавным, и они беззлобно рассмеялись.

Пигмеи первыми из людей поселились в тропических лесах Конго. Благодаря невысокому росту, характерному поведению, ловкости и подвижности они были известны уже многие столетия. Так, больше четырех тысяч лет назад египетский военачальник Геркоуф достиг великих лесов, простиравшихся к западу от Лунных гор и обнаружил там расу крошечных людей, которые славили своих богов в песнях и танцах. Удивительный рассказ Геркоуфа звучал вполне правдоподобно, поэтому Геродот, а позднее Аристотель утверждали, что сообщения о карликах — не сказки. Проходили столетия, и рассказы о божьих танцорах неизбежно обрастали новыми и новыми мифами.

Даже в семнадцатом веке европейцы толком не знали, существуют ли на самом деле крошечные хвостатые человечки, которые умеют летать среди деревьев, превращаться в невидимок и убивать слонов. Иногда за скелеты пигмеев по ошибке принимали останки шимпанзе, что усиливало всеобщее замешательство еще больше. Колин Тернбулл подчеркивал, что многое из того, о чем говорилось в мифах, соответствовало действительности: длинные набедренные повязки из размягченной коры можно было принять за хвосты, сливаясь с лесом, пигмеи становились невидимыми для белого человека и испокон веков охотились на слонов.

Не переставая смеяться и шутить, пигмеи встали и побежали дальше. Белые с тяжелыми вздохами заставили себя тащиться следом. Пигмеи бежали еще с полчаса, ни разу не остановившись и уверенно выбирая путь. Потом Эллиот почувствовал запах дыма. Наконец они оказались возле реки на большой поляне, где и располагалась их деревня.

Перед глазами Эллиота предстали десять круглых хижин высотой не больше четырех футов. Хижины образовывали полукруг. Казалось, все жители вылезли погреться в лучах послеполуденного солнца: женщины чистили собранные грибы и ягоды или готовили на весело потрескивавших углях гусениц и черепах. Тут и там слонялись дети, приставая в основном к мужчинам, которые сидели перед входами в дома, куря табак.

По сигналу Мунро белые остановились на краю деревни и стали терпеливо дожидаться, когда на них обратят внимание и проведут в деревню. Их прибытие вызвало настоящий переполох: дети захихикали и стали показывать на них пальцами, мужчины требовали от Эллиота и Мунро табака, а женщины трогали Росс за волосы и оживленно обменивались мнениями. Крохотная девчушка проползла у Росс между ног, заглядывая ей под брюки. Мунро объяснил, что женщины никак не могут понять, красит она волосы или нет, и девочка взяла на себя решение этой проблемы.

— Скажите им, что это мой естественный цвет, — вспыхнув, сказала Росс.

Мунро недолго поговорил с женщинами.

— Я сказал им, что такого же цвета волосы были у вашего отца, но не знаю, поверили они мне или нет.

Мунро пустил по кругу пачку сигарет Эллиота. Пигмеи с широкой улыбкой и странноватыми женскими смешками взяли по сигарете.

По завершении этой официальной части гостей проводили в дом, сравнительно недавно построенный на противоположном конце деревни. Там, сказали пигмеи, лежит мертвый белый человек. Действительно, в невысоком дверном проеме нового дома, скрестив ноги, сидел грязный, обросший мужчина лет тридцати и бессмысленно смотрел в пространство перед собой. Уже через мгновение Эллиот понял, что у мужчины кататонический синдром — он не может двинуться.

— Боже мой! — воскликнула Росс. — Это же Боб Дрисколл.

— Вы его знаете? — спросил Мунро.

— Он был геологом в первой конголезской экспедиции. — Росс наклонилась к Дрисколлу и поводила рукой перед его лицом. — Бобби, это я, Карен.

Бобби, что с тобой произошло?

Дрисколл не ответил, даже не мигнул, все так же бессмысленно глядя перед собой.

Один из пигмеев что-то объяснил Мунро, и тот перевел:

— Он пришел в их деревню четыре дня назад. Он был совсем не в себе, и им пришлось его связать. Они думали, что у него гемоглобинурийная лихорадка, поэтому построили для него отдельный дом, дали какие-то снадобья, и он успокоился. Теперь он позволяет себя кормить, но совсем не говорит. Они думают, что он или побывал в плену у генерала Мугуру и там его пытали, или он агуду — немой.

Росс в ужасе попятилась.

— Похоже, мы ничем не сможем ему помочь, — подвел итог Мунро. — Во всяком случае, в таком состоянии. Физически он почти в норме, но… — и Мунро покачал головой.

— Я передам координаты деревни в Хьюстон, — сказала Росс. — Они пришлют помощь из Киншасы.

В течение всего разговора Дрисколл не сделал ни малейшего движения.

Потом Эллиот наклонился, заглянул ему в глаза, и Дрисколл наморщил нос. Он заметно напряг мышцы и тоненьким голосом завыл: „А-а-а-а-а…“, как будто собирался закричать.

Эллиот испуганно отшатнулся. Дрисколл сразу успокоился и снова замолчал.

— Что это значит, черт возьми?

Один из пигмеев что-то прошептал Мунро.

— Он говорит, — перевел проводник, — что от вас пахнет гориллой.

На обратный путь пигмеи дали белым проводника. Через два часа быстрой ходьбы по тропическому лесу, расположенному южнее Габуту, путники снова встретились с Кахегой и его братьями. Все трое были мрачны, неразговорчивы — и все трое мучились от поноса.

Пигмеи настояли, чтобы белые гости остались на обед, и Мунро решил, что им придется принять приглашение. Поданное на обед блюдо было приготовлено главным образом из мелкого дикого стрелолиста, называвшегося здесь китсомбе и напоминавшего сморщенную спаржу, лесного лука, или отсы, модоке — листьев дикого маниока, а также грибов нескольких видов. В качестве приправ в это месиво было добавлено также понемногу кислого, жесткого черепашьего мяса, кузнечиков, гусениц, червей, лягушек и улиток.

Это питательнейшее блюдо содержало в два раза больше белков, чем бифштекс, но изнеженные европейские желудки, очевидно, не привыкли к столь экзотической пище. Не способствовали улучшению настроения и новости, которые они узнали, сидя возле деревенского костра.

Пигмеи сообщили, что люди генерала Мугуру построили продовольственные склады возле Макрана, а ведь Мунро направлялся именно туда. Разумнее всего было не встречаться лишний раз с солдатами Мугуру. Мунро объяснил, что в языке суахили нет слов „рыцарство“ и „благородство“, то же относится и к конголезскому диалекту лингала.

— В этой части нашей благословенной планеты все заменяет слово „убить“.

Или ты убьешь, или тебя убьют. Так что лучше мы пройдем стороной.

Другой единственно возможный путь уводил экспедицию довольно далеко на запад, к реке Рагора. Мунро, глядя на карту, нахмурился, а Росс насупила брови, уставившись на экранчик компьютера.

— А чем нехороша река Рагора? — поинтересовался Эллиот.

— Может, и ничем, — ответил Мунро. — Все зависит от того, насколько сильные дожди шли там в последние дни.

Росс бросила взгляд на часы.

— Мы отстаем от графика уже на двенадцать часов, — сказала она. Единственное, что мы можем предпринять, — этой же ночью спуститься по реке.