Сету Гаррету потребовался час и еще сто рублей, чтобы уговорить Степана продолжить путешествие. К тому времени стало темнеть, и он сказал, что в этот день мы успеем проехать не больше пятнадцати верст.
Сет сел в сани рядом со мной и тихо произнес:
– Если ты задержишь нас еще раз, клянусь, я выкину тебя в ближайший сугроб и оставлю там замерзать.
– За что? – обиженно спросила я. – Я разговаривала с ним так, как следует говорить с невежей-крестьянином.
– А я сейчас говорю с тобой, как следует говорить с грязной цыганкой. Придержи язык!
Сейчас-то я понимаю, что была действительно грязна, но тогда слова «грязная цыганка» показались мне оскорблением.
– Я вовсе не такая! – закричала я. – И имею право говорить, что хочу.
Путешествие продолжалось в угрюмом молчании. Когда мы остановились у постоялого двора в десяти верстах к северу от Калуги, снегопад прекратился и небо совсем очистилось. Мы вылезли из саней, чтобы размяться. Извозчик пошел отвязывать багаж, а я подошла к лошадям.
– Эй, цыганка! – крикнул Степан. – Отойди от моих лошадей!
– Я ошибалась раньше, Степан Андреевич, – громко сказала я. – Это прекрасные лошади, очень умные и так замечательно подобраны! Стоят наверняка кучу денег. Но я должна сказать тебе, что вот эта, справа, выглядит немного разжиревшей. Несильно, всего чуть-чуть. Тебе следует дать ей на ночь легкое слабительное, а потом добавлять к еде черную патоку. Вот увидишь, через некоторое время она станет гораздо резвее.
– Вот как, теперь ты выступаешь в роли всезнайки! – засмеялся Степан. – Ты маленькая лгунья, цыганка. С этой лошадью все в порядке.
– Она сдерживает ход всей тройки, – настаивала я, – потому что ты позволяешь ей слишком много есть.
– Я никогда…
– Она тебя обманывает. Когда ты оставляешь их на ночь, она ест из кормушек двух других и только потом из своей. Она жадная, ведь так?
– У нее всегда был отменный аппетит, – нехотя признал Степан, – но я никогда не видел, чтобы она…
– Потому что она слишком хитрая, чтобы вести себя так в твоем присутствии. Послушай, Степан Андреевич, сегодня вечером, когда отведешь лошадей в конюшню, поставь эту малышку отдельно и утром увидишь, что у остальных двух в кормушках осталось полным-полно сена, а эта жадина будет просить еще.
Степан хмыкнул и призадумался.
Сет Гаррет стоял, прислонившись к саням и скрестив руки на груди. Казалось, его что-то забавляет. Я оставила лошадей и подошла поближе к Степану.
– Степан Андреевич, – мой голос был полон неподдельного восхищения, – я не знала, что ты казак, иначе никогда бы не позволила себе говорить с тобой так грубо. Ты храбрый человек, а цыгане уважают храбрость пуще всего на свете. Я еще слишком молода, у меня ветер гуляет в голове. К сожалению, моя мать умерла, когда я была еще маленькой, и не научила меня, как себя вести в приличном обществе. С моей стороны было глупо думать, что бывалый и умный мужчина захочет обременять себя такой обузой, как я. Путь долгий и трудный, а дни становятся все короче и холодней. Не беспокойся, я сама разыщу свой табор, прежде чем начнется настоящая зима. Я наполовину русская, и ты тоже русский человек, поэтому мы должны с уважением относиться друг к другу. Прошу прощения за свое нахальство, я не хочу быть твоим врагом. – Тут я глубоко вздохнула. – Для меня большая честь путешествовать с человеком, потерявшим глаз в бою, сражаясь рядом с великим Кутузовым. Я вела себя очень глупо, прости меня. Степан почесал в затылке.
– Хм… Значит, ты думаешь, эта лошадка бежит так медленно, потому что слишком жирна?
– И потому что у нее пучит брюхо. По ее глазам и зубам видно, что она здорова – одна из самых лучших кобылок, что я видела! Дай ей слабительное, как я говорю – вполне достаточно простого постного масла, – и потом добавь немного черной патоки, чтобы сбить аппетит. И держи подальше от двух других лошадей.
– Вы, цыгане, всегда умеете поладить с лошадьми, – нехотя признал Степан. – Но откуда ты набралась этих премудростей? Я думал, у вас женщинам не разрешается подходить к животным.
– Я лишь наполовину цыганка, – напомнила я, – и всегда отличалась от других. Когда Любов, наш предводитель, увидел, какие у меня способности, он сказал, что я могу не заниматься женской работой, а должна выучиться на лошадиного доктора. Любов лично занялся моим образованием, а он был очень мудрым человеком. Потом остальное я узнала сама.
– И сколько тебе было лет, когда умерла твоя мать? – спросил Степан.
– Всего три года, – грустно вздохнула я. – Я едва помню свою мать. Как мне потом рассказывали, я почти месяц скулила, как щенок, плакала и отказывалась от еды. Впрочем, я смутно помню то время, это было слишком давно. А у тебя есть мать, Степан Андреевич?
– Да, – кивнул Степан. – Ей в этом году исполнится девяносто девять, дай ей Бог здоровья. Брр, здесь так холодно. Только дураки останутся снаружи, когда в доме ждет еда и теплая печка.
Он подхватил наши вещи и понес их в избу. Я последовала за ним. Сзади раздался голос Сета Гаррета:
– Отлично сработано, цыганочка. Не забудь только, что это я оплачиваю нашу поездку. Если извозчику придется выбирать между деньгами и добрыми чувствами, спорю на что угодно, он выберет первое.
– Не понимаю, о чем ты говоришь? – бросила я холодно, так как все еще не простила его за «грязную цыганку».
– Нет, понимаешь. – Сет неторопливо прошествовал в гостиницу, а я осталась стоять, сердито глядя ему вслед. «Ну и хитрец, – думала я. – Уж нельзя и двух слов сказать без того, чтобы тебя не заподозрили в чем-то дурном».
Мы все вместе уселись на скамью за большим грубо сколоченным столом около печки. Недалеко от нас двое ели щи, а рядом с ними компания из трех человек распивала водку.
– Ты знаешь, Степан Андреевич, мой дедушка, граф Николай Ульянов, был в армии, которая сражалась с Наполеоном. Ты его случайно не знал?
– Никогда не встречались, – признался Степан, – но я слышал о его мужестве.
– Да, именно поэтому я такая храбрая, ведь в моих жилах течет и его кровь. Русские – самые лучшие воины в мире, об этом все знают. И все цыгане так говорят.
– Неужели? – Степан, казалось, забыл, что еще недавно не хотел иметь никакого дела с цыганами. – Ты, малышка, много путешествовала?
– На край земли и обратно, – весело сказала я. – Послушай, Степан Андреевич, если хочешь, я предскажу тебе твою судьбу. И возьму совсем немного, кстати. – Сет Гаррет громко рассмеялся. – Даже совсем ничего не возьму, – быстро поправилась я.
Мужчины приказали принести водки, а для меня Степан заказал молоко.
– Я не пью молока, – заявила я. – Молоко для младенцев. Принеси мне крепкого сладкого чая, – приказала я хозяину постоялого двора. – И еще черного хлеба, икры и сыра. Только свежего сыра. – Тот помедлил и вопросительно взглянул на моих спутников. Я гордо задрала голову и сказала: – Не спрашивай у них разрешения, я сама плачу за себя! – Я засунула руку в потайной карман одной из юбок и вытащила золотой, который Сет Гаррет дал мне прошлой ночью. – Сегодня я богата, а хороший цыган никогда не хранит деньги впрок. Я плачу за себя и за моего друга Степана Андреевича Красского, храброго героя-казака.
Сет следил за мной с плохо скрываемой насмешкой. Мне, однако, было все равно, что он думает. Я хотела быть уверенной, что, если Сет Гаррет действительно решит избавиться от меня в этой заснеженной пустыне, Степан встанет на мою сторону. Деньги принадлежали Гаррету, но ведь вез нас Степан.
Появился хозяин с подносом. Я, как зверек, накинулась на еду, быстро набивая рот хлебом с сыром и запивая все это огромными глотками чая, чему не мешал даже кусок сахара, который я сунула за щеку. Я весело причмокивала. Мои спутники слегка нахмурились, наблюдая, как я ем, но я решила, что их удивляет только, как такое большое количество еды помещается в моем худеньком теле. Мне и в голову не приходило, что их раздражают не то, сколько, а как я ем. Они сами стали есть только после того, как я вышла из-за стола и свернулась клубочком возле печки, приготовившись ко сну. Потом Сет ушел в свою комнату, а Степан отправился на конюшню, чтобы присмотреть за лошадьми.
