Наконец Лукреция поправилась настолько, что могла встать. В тот же день в комнату, занимаемую моей возлюбленной с ребенком, явилась моя мать. Она избрала такое время, когда меня самого не было в замке, так что я лишь впоследствии, со слов врача, узнал обо всем, что произошло в мое отсутствие.

После рождения моего сына и ужасной сцены между мной и женой, я впервые отправился на охоту, которой я вообще страстно увлекался. Сделал я это по совету врача, которому сильно не нравилась моя бледность. Он и настоял на том, чтобы я развлекся на свежем воздухе. Таким образом, пока я охотился, мать моя с глазу на глаз беседовала с моей Лукрецией. Она воображала, что никто не услышит этой беседы, но старый врач счел нужным спрятаться в стенной шкаф и оттуда подслушал все. Моя мать заклинала Лукрецию не нарушать семейного счастья в замке Шенейх; она говорила с ней сердечным тоном и напоминала ей о том, что когда Лукреция в свое время явилась в замок утомленная, голодная и больная, ей был предоставлен приют. Она говорила ей, что спокойствие в семье может установиться лишь после того, как будет устранен камень преткновения в лице Лукреции и ее ребенка.

— Кроме того, — заключила моя мать, — жена моего сына может подать на тебя в суд жалобу за прелюбодеяние, и ты тогда подвергнешься строгому наказанию.

В то время разлучниц выставляли у позорного столба, секли розгами и заключали в тюрьму. Яркими красками описала моя мать Лукреции все эти наказания и увещевала ее не доводить дело до крайности, прося ее навсегда уйти из замка еще до моего возвращения с охоты.

Лукреция, заливаясь слезами, с трудом проговорила:

— А что будет с моим ребенком? Куда я дену невинного, дорогого мне младенца? Неужели вы можете забыть о том, что в жилах этого ребенка течет кровь вашего сына, что он — граф Шенейх?

— Он не граф, — резко оборвала ее моя мать, презрительно взглянув на колыбель, в которой мирно спал младенец, не подозревая, что в эту минуту решается его судьба. — Он родился от греховной связи, от прелюбодеяния, и с нашей семьей у него нет ничего общего. Но я дала себе слово не волноваться и кончить с вами миром. Я сделаю вам предложение, Лукреция, которое вы примете, если не пожелаете подвергнуть себя публичному позору и законной каре. У нас в течение нескольких лет служит рабочий, человек уже не молодой; ему лет сорок с лишним. Благодаря своему зрелому возрасту он оказался настолько благоразумным, что принял наши условия и согласился помочь нам смыть позор с нашего имени. Вы повенчаетесь с этим рабочим. Венчание будет совершено немедленно: священник уже ожидает вас в нашей домашней церкви. А затем после венчания мой муж выплатит вашему супругу десять тысяч талеров чистыми деньгами. Это целый клад для людей вашего сословия, и вы будете иметь возможность обеспечить таким образом свое будущее. После венчания вы вместе с вашим ребенком сядете в дорожную карету и уедете с мужем в Бремен. А оттуда первым кораблем в Америку. Вы обязуетесь никогда больше не возвращаться в Европу. В Америке вы с вашим мужем и ребенком будете довольны и счастливы. Я лично от души желаю вам всяческого благополучия. Говорите же, согласны ли вы принять мое предложение и повенчаться с тем рабочим, которого мы наметили вам в мужья?

Несчастная Лукреция широко открытыми глазами смотрела на мою мать, как бы не понимая того, что она говорит. Ей казалось невероятным, что ее заставляют сделаться женой нелюбимого человека, который ни в чем не был равен ей. Неужели же ей, дочери владетельного герцога, придется сделаться женой простого рабочего? Если бы она любила его так, как любила меня, то с радостью повенчалась бы с ним, но при данных обстоятельствах требование моей матери казалось ей чудовищно жестоким.

— Решайтесь скорей, время не терпит, — настаивала моя мать.

— Не могу, — рыдая ответила Лукреция, — дайте мне время подумать, умоляю вас. Я поговорю с вашим сыном и затем дам вам ответ.

— Нет, этого я допустить не могу, — возразила моя мать, — сына моего вы не должны больше видеть. В настоящее время он на охоте, и когда он вернется, вас уже не должно быть в этом доме. Я буду откровенна с вами, Лукреция. Если вы не примете моего предложения и не отправитесь немедленно к алтарю, чтобы повенчаться с избранным нами человеком, то вы будете перевезены в тюрьму. Полиция уже предупреждена. Вас выставят к позорному столбу как преступницу, а ваш ребенок — позор нашей семьи — будет отправлен в воспитательный дом, где он будет находиться среди сотен других незаконнорожденных детей, как и он сам. А через несколько недель он, вероятно, будет похоронен на кладбище воспитательного дома. Ведь все знают, что из двадцати воспитанников этого дома в течение месяца умирает восемнадцать.

Лукреция страшно крикнула и кинулась к ребенку.

— Дитя мое! — воскликнула она. — Дорогой мой мальчик, радость моя, жизнь моя! Я не отдам тебя в руки жестокосердных злодеев. Пусть лучше я сама сделаюсь несчастной, но принесу для тебя эту жертву.

— Ну вот, это благоразумно, — раздался за спиной несчастной Лукреции голос моей матери, — идите же скорей. Подвенечный наряд уже готов: он лежит в следующей комнате. Правда, миртового венка вам не придется надеть: вы сами лишили себя права на это украшение.

— Я надену венец мученичества, — ответила Лукреция, медленно поднимаясь на ноги, — а вы, жестокие люди, кичащиеся подобием Божьим, вы кощунствуете и злоупотребляете Его святым именем. Вы руководствуетесь вами же созданными законами, которые противоречат основам христианской любви. Вы вырвали сердце из моей груди и заставляете меня идти к алтарю, чтобы венчаться с человеком, согласившимся на эту сделку за деньги. Да, я буду его женой, но души своей я не принесу ему с собой.

Лукреция вся в слезах еще раз обернулась к колыбели, подняла на руки своего ребенка, горячо поцеловала его и положила обратно на место. Даже моя мать испугалась, глядя на мертвенно-бледное, искаженное горем лицо Лукреции, которая глухим голосом произнесла:

— Извольте. Я готова.

Лукреция даже не спросила об имени того человека, женой которого она должна была сделаться. Это имя ее не интересовало, так как она венчалась с ним по принуждению; ведь и осужденный на смерть не интересуется именем своего палача. В комнате рядом был приготовлен подвенечный наряд. Дрожащими руками надела его Лукреция на себя, все время рыдая. Моя мать хотела надеть ей на шею золотой крест на золотой цепочке, но Лукреция сорвала его и швырнула ей обратно.

— Этот крест, — воскликнула она при этом, — слишком мал для того, чтобы прикрыть зияющую рану, которую вы нанесли моему сердцу.

Моя мать смолчала, так как заранее решила сносить всяческие оскорбления, лишь бы добиться своей цели, состоявшей в том, чтобы выжить из дома бедную Лукрецию с ее ребенком.

Тем временем настал вечер. В домовой церкви были зажжены свечи, и священник уже стоял у алтаря, ожидая жениха с невестой. Наш духовник всегда относился ко мне хорошо, но ему ничего не оставалось делать, как подчиниться приказаниям моей матери. В церкви находились лишь мой отец и мать, моя жена, Лукреция и какой-то мужчина, весь в черном, стоявший за одной из колонн. Это был жених Лукреции.

Несчастная медленно подошла к алтарю. На минуту она опустилась на колени перед изображением Богоматери, простерла к ней руки и душераздирающим голосом воскликнула:

— Царица Небесная! Ты, Чье сердце истекло кровью от нечеловеческих страданий, сжалься надо мной и помоги мне хоть теперь, в последнюю минуту.

Но призыв остался без ответа.

Лукреция поднялась на ноги, шатаясь, подошла к алтарю и надорванным голосом произнесла:

— Я готова. Да исполнится воля Господня!

Из-за колонны вышел жених. Несчастная Лукреция содрогнулась; у нее не хватило сил взглянуть на своего будущего мужа. Но все же она увидела, что это был высокого роста бородатый мужчина, с густыми волосами и бровями, сросшимися над переносицей. Руки его были красные и мозолистые от работы, лицо его загорело от солнца и не располагало к себе — напротив, было видно, что этот человек грубый и злой. Он стал рядом с Лукрецией, цинично глядя на нее. Священник хотел уже приступить к совершению обряда, как вдруг рабочий сделал ему знак рукой и грубым голосом произнес: