Макензи с искаженным от ярости лицом прислонился к стене. К ногам его свалилась собака и из-под шкуры послышался стон. Батьяни и Риго поняли, что попытка к бегству не увенчалась успехом.

Приготовления к войне, волновавшие всю Европу, нашли также отзвук и в подземелье, где Лейхтвейс беззаботно жил с товарищами, сплотившимися в тесную и дружную семью.

После того как, благодаря аресту графа Батьяни, миновала страшная опасность, угрожавшая Лейхтвейсу и его друзьям, разбойники жили довольно спокойно. Они не предпринимали никаких крупных дел, ограничиваясь добыванием необходимого провианта из Висбадена и окрестных деревень. Все они чувствовали, что близится какая-то решительная перемена в их образе жизни.

Лейхтвейс постоянно ходил задумчивый и мало говорил. Случалось, что он с утра до вечера бродил один в лесу. Видно было, что он обдумывает какое-то серьезное дело.

Как-то раз, вскоре после того, как Фридрих Великий объявил войну Марии Терезии, разбойники сидели в своей столовой за каменным столом и ужинали. Лейхтвейс обратился тогда к своим товарищам со следующей речью:

— Друзья мои! Я должен вам сообщить нечто очень важное. Все вы, вероятно, догадываетесь, о чем я буду говорить. Со времени осады пещеры, когда мы чуть не умерли с голоду, я все обдумываю вопрос, не следует ли нам на время скрыться из здешних мест, чтобы дать возможность местному населению и полиции немного забыть нас и наши дела. Вы сами прекрасно знаете, что мне нелегко расстаться с этим подземельем, где я испытал столько счастья с Лорой, моей дорогой женой, где я находился в тесном единении с вами, друзья мои, где мы делили не только нужду и опасность, но и радости и сознание нашей свободы и независимости от людей, которых мы презираем и законы которых попираем ногами. Друзья мои! Надо сознаться, что за последние годы мы взяли слишком много с окрестных жителей. А так как мы поставили себе правилом не обижать бедняков, а брать только у богатых, то нам остается признать, что больше грабить некого. Мы обобрали всех без исключения богатых скряг, а я ни за что не соглашусь грабить бедняков.

Разбойники высказали свое одобрение, так как все были согласны с тем, что бедняков не следует трогать.

— Именно теперь, — продолжал Лейхтвейс, — нам представляется новое поприще, на котором мы можем достигнуть больших успехов, благодаря чему мы в скором времени будем, пожалуй, иметь возможность отказаться от разбойничьей жизни, переселиться в Америку и там начать новую жизнь. Прусский король и австрийская императрица снова затеяли войну, которая, быть может, охватит всю Европу. Где свирепствует война, там царит беспорядок и смута, а это даст нам возможность крупной наживы. Поэтому я предлагаю вам, друзья мои, покинуть нашу пещеру и отправиться на театр военных действий.

— Так-то оно так, — воскликнул Бруно, — но ведь мы и сами пока еще не знаем, в какой именно стране произойдет борьба.

— Совершенно верно, — ответил Лейхтвейс, — поэтому я и придумал следующий план. Отсюда мы отправимся в Берлин и примкнем к выступающим оттуда прусским войскам. Мы будем следовать за ними, разумеется, на почтительном расстоянии. Таким образом, мы всегда будем находиться вблизи тех мест, где будут происходить сражения, и на наших глазах, наверное, сгорит не один город или село. Нечего и говорить, что это доставит нам богатую добычу. Само собою разумеется, что мы никогда не должны поддаваться искушению грабить раненых. Мы не преступники, которые по ночам бродят по полю сражения и грабят беззащитных людей. Нет, друзья мои, никто не будет иметь основания обвинить нас в столь бесчестном деле. Но мы будем обыскивать карманы убитых, забирать то, что брошено бежавшими жителями сел и деревень, и присвоим себе все, представляющее собою известную ценность. Не будем же теперь терять напрасно время, а отправимся туда, где будет самый разгар борьбы. Отвечайте мне, друзья мои. Согласны ли вы последовать за мной на театр военных действий и признать меня своим атаманом, приказаниям которого вы обязаны беспрекословно подчиняться?

Вместо громогласного ответа все разбойники поочередно крепко пожали Лейхтвейсу руку.

— Итак, вопрос решен, — снова заговорил Лейхтвейс, — мы покидаем нашу пещеру. А так как времени терять не следует, то завтра же мы сделаем все, что нужно, а послезавтра двинемся в путь.

— Ты говоришь, что мы двинемся в путь, — сказал Зигрист, — но ведь это будет скорее бегством. Нелегко нам будет добраться до Берлина, оставаясь незамеченными полицией.

— Да, Зигрист прав, — согласилась Лора. — Каким образом доберемся мы до Берлина, не попадаясь в руки полиции?

— Все это уже обдуманно мною, друзья мои, — произнес Лейхтвейс, — мой план готов и в этом отношении. Нам придется переодеться и так нарядиться, чтобы иметь возможность идти большой компанией. Мне кажется, что я нашел то, что нужно, и предлагаю вам изобразить труппу бродячих актеров.

— Великолепно! — воскликнул Зигрист. — Это умно придумано. Полиция не слишком-то строго следит за актерами и смотрит сквозь пальцы на неточности и неправильности в их паспортах. Актеры только и делают, что перекочевывают из одной страны в другую; везде они чувствуют себя как дома. При этом никто не обратит внимание на разнородность костюмов.

— А если вздумается кому-либо предложить нам сыграть какую-нибудь пьесу? — спросила Елизавета.

— Ну что ж, и сыграем, — рассмеялся Лейхтвейс, — ведь все мы кое-чему учились и кое-как сумеем что-нибудь изобразить на сцене. С нами идут хорошенькие женщины, а ведь это, говорят, самое главное достоинство бродячих трупп.

Разбойники обсудили все подробности плана. Каждому из них были даны определенные указания, о чем ему следует позаботиться; после полуночи в пещере не осталось ни души, так как разбойники разошлись в разные стороны, чтобы достать и сделать то, что нужно было.

На другое утро уже было собрано все, что требовалось для дальнейшего пути. Бруно и Отто Резике побывали ночью в одной из висбаденских костюмерных мастерских и принесли огромный узел с богатым выбором костюмов. Зигрист вместе с Елизаветой и Лорой достали из окрестных сел битую птицу, солонину, масло, хлеб, яйца, словом, все, что нужно было на первые дни в дороге. А Лейхтвейс и Рорбек раздобыли крепкую телегу и двух здоровых лошадей. Они похитили все это из конюшни богатого содержателя гостиницы, который жил вблизи Бибриха и был известен тем, что ставил в счетах всегда двойные цены. Днем Лейхтвейс и Зигрист в костюме крестьян отправились во Франкфурт и закупили там оружие, обувь и кое-какие другие предметы, которые были им необходимы в дороге.

Таким образом, к вечеру все приготовления были закончены и можно было пуститься в путь. В то время театральное дело обстояло далеко не так, как теперь. Тогда еще не существовало больших, роскошных зданий, в которых попеременно давались драмы, оперы и балет. Не было постоянных трупп, остающихся безвыездно в одном и том же городе. Германское драматическое искусство еще не было создано Лессингом, Шиллером и Гете; поэты и артисты не награждались орденами, как это делается в наше время. Артисты не были приняты в обществе, их не осыпали почестями и не искали возможности познакомиться с ними. В те времена на актера смотрели, как на презренного бродягу и проходимца, и его появление вызывало всегда всевозможные опасения. Правда, иногда актеров принимали радушно, так как они приносили с собою возможность развлекаться, но все-таки при их появлении заботливые хозяйки спешили спрятать свои ценные вещи подальше. Этих несчастных кочевников, бездомных и бесприютных, принявших на себя из любви к искусству тягость всеобщего презрения, считали способными на мелкие кражи. Этим характеризуется тогдашний взгляд на артистов.

Правда, уже и тогда жили в больших городах артисты, пользовавшиеся почетом, но это были преимущественно иностранцы. Даже такой государь, как Фридрих Великий, презирал искусство своей родной страны до того, что не считал нужным выстроить постоянный театр. Его уважением и наградами пользовались исключительно французские и итальянские артисты.