Вратко вздохнул спокойнее. За глаза можно не бояться.

Но через некоторое время он некстати вспомнил рассказ старого, высохшего, как старые соты, и с таким же цветом кожи арабского купца, почтенного Абдула Равшана ибн Махмуда, о морских чудовищах, подстерегающих путешественников в южных краях. Об огромных зубастых рыбах, способных одним движением челюсти перекусить человека пополам. О странном звере, кракене, обладателе десятка подвижных ног с присосками. Это чудовище столь огромно, что способно обхватить лапищами купеческий корабль и утащить его в пучину. А еще бывали случаи, когда моряки принимали спящего кракена за остров и причаливали к нему… То-то было их удивление, когда остров оказывался живым и смертельно опасным. А еще сказывал арабский купец о зверях великанских. Таких больших, что разумом человеческим и не охватить, — как такое может зародиться и вырасти? Греческие мореходы зовут их китосами или «лежагами морскими»[12] за пристрастие всплывать на поверхность моря и греть спину под лучами солнца. Иной раз они лежат в неподвижности столь долго, что чайки вьют гнезда на их спинах. Такой зверь не злобен по натуре своей, однако неосторожным движением может опрокинуть корабль, а то и волну вызвать, способную смыть небольшую деревеньку на берегу.

Конечно, Абдул Равшан утверждал, что в Варяжском море столь удивительные твари не водятся, да и водиться не могут — уж очень они теплолюбивы, но когда болтаешься один, как перст, посреди бескрайней водной глади, поневоле начинают закрадываться сомнения. Тем паче приходили на ум легенды норвежских и данских мореходов о гигантском змее Йормундганде,[13] охватывающем землю кольцом. Урманский бог Тор ловил его, используя вместо наживки оторванную бычью голову. Ловил, ловил и едва не выудил, кабы не трусость его спутника — великана Хюмира, который перерезал лесу, чтобы змей не перевернул лодку. Вот если такое чудище подплывет снизу, какому богу молиться? Тору, Перуну, Иисусу Христу?

От страха Вратко едва не разжал руки. Но не смог — на этот раз онемение, сцепившее пальцы насмерть, выручило его.

Так парень и болтался на волнах до утра, стараясь не думать о чудовищах и черной глубине под ногами. Несколько раз он проваливался в забытье, с трудом напоминающее сон. И в эти мгновения начинал видеть Мирового Змея. Вода неподалеку бурлила и вздымалась, стекая потоками с треугольной головы, украшенной крупной чешуей. Немигающий глаз со зрачком-щелью в упор смотрел на словена, а раздвоенный язык тянулся, ощупывая воздух.

В первый раз Вратко сумел проснуться сам — просто заставил себя открыть глаза, а после долго унимал колотящееся сердце.

Во второй — вырваться из объятий полусна-полубреда никак не получалось. Трепещущий змеиный язык подбирался все ближе и ближе… И тогда в темноте пророкотал гром, вспыхнула далекая молния, осветив колесницу, запряженную двумя рогатыми и бородатыми козлами. Она мчалась, раскачиваясь, по краю неба, а возница, здоровенный широкоплечий мужик, размахивал над головой молотом. Очнувшись, новгородец недоумевал — зачем богу викингов помогать ему? Ведь это же был Тор — гроза великанов и чудовищ, обладатель волшебного молота Мйольнира. Разве можно перепутать его с кем-то другим?

Как ни старался Вратко отогнать сон, но и в третий раз веки его сомкнулись. Слишком велика оказалась усталость, даже страх перед чудовищным змеем не смог ее пересилить. И снова холодная, прозрачная, как слеза, вода потоками ниспадала с головы гада. Снова взгляд и раздвоенный язык искали юношу, а он и рад был спрятаться, да посреди моря негде. Проснуться не удалось. Колесница с Тором задерживалась. И когда сердце Вратко уже почти остановилось от ужаса, вновь на дальнем окоеме замерцали зарницы. Пророкотали громовые раскаты. Только вместо запряженной козлами повозки показался одинокий всадник. Чернобородый воин скакал, воздев над головой секиру, вдоль лезвия которой пробегали голубоватые сполохи молний. Перун? Похоже, да… Бог славянских воинов, повелитель грозы и сын Неба, замахнулся секирой на Йормундганда, и змей отпрянул, прищурил глаза, нырнул в пучину. Перун не сдержал бег могучего вороного коня, умчался вдаль, не удостоив спасенного новгородца даже взглядом.

Вратко не обиделся на бога грозы. Счастье, что покровитель оружных людей снизошел до спасения купца. Даже не купца, а купеческого сына, который сам торговым гостем запросто может и не стать. Да, скорее всего, уже и не станет. Пойдет на корм рыбам и ракам морским…

С такими грустными мыслями отчаявшийся парень встретил рассвет.

Солнечные лучи пробивались сквозь ползущую по-над водой дымку. Море почти успокоилось, едва-едва покачивая бочонок и одинокого пловца.

Вверху заметались тени чаек.

Как они могут находить пищу, когда море скрыто туманом?

Вратко задумался, хоть и не хотелось…

Надо бы куда-то плыть. Но куда? В какой стороне берег? Да еще желательно берег лютичей, а не данов.

Новгородец попробовал пошевелить ногами и понял, что никуда плыть уже не будет. Просто не сможет. Нет сил. По телу разливалось тупое оцепенение.

Остается ждать смерти. Какова она будет? Христианский ангел опустится на воду, принимая душу утопленника, или распоясанная девка в рубахе беленого полотна и поневе, вышитой черными и красными крестами, придет, чтобы взять за руку и повести за собой?

Может, она уже идет?

Что это за шорох разносится над водой?

Или это взмах крыльев ангела?

Да нет… Еле слышный плеск… Неужели Смерть шагает по воде, словно по суше?

Плеск, поскрипывание. Размеренное, неторопливое.

Откуда оно доносится?

Кажется, сзади.

Вратко с трудом пошевелился, кое-как сумел развернуться и, затаив дыхание, уставился на приближающуюся сквозь туман плотную тень. Воспоминания о являвшемся ночью Йормундганде были еще слишком свежими.

А тень стремительно раздвигала туман, рвалась словно живая.

И вот прямо над головой парня нависла оскалившаяся морда дракона.

Зубастая пасть раскрыта в беззвучном крике. Круглые выпуклые глаза. Лоб венчают два плавно изогнутых рога. Длинная, лебединая шея украшена гребнем.

Вратко захрипел от ужаса, пытаясь позвать на помощь. Сорвался на бессловесный крик, визгливый и надтреснутый.

И только услышав басовитый голос, пророкотавший на северном наречии: «Никак плавает кто-то?» — новгородец понял, что спасен.

Страшный дракон оказался не чем иным, как носовой фигурой корабля викингов. Вот уж без малого триста лет корабли эти наводили ужас на побережья Варяжского и Северного морей, земли франков и гишпанцев, греков и италийцев, арабов и мавров.

Вот только не будет ли такое спасение хуже смерти?

Угодить в рабство и до конца жизни носить навоз, удобряя скудные каменистые земли где-нибудь во фьорде?

В воду полетела веревка. Плюхнулась в аршине от головы Вратко.

— Хватайся! — приказал все тот же голос.

Парень попытался разжать пальцы и не смог.

— Держись за веревку!

Легко ему говорить… А тут даже если от бочонка отцепится, неизвестно, сможет ли удержать в руках мокрую веревку.

— Он не может, Олаф! Не видишь, руки закостенели! — проговорил второй человек. Властный и решительный. — Помоги ему!

Наверное, Олаф медлил в нерешительности, поскольку на борту корабля засмеялись, и кто-то скрипуче произнес:

— Не бойся промочить порты. День обещает быть ясным, высушишь!

— Я не боюсь воды, — отвечал бас. — Я не хочу вылавливать труп! Мокрый, холодный, скользкий…

— Трупы не кричат.

— Слыхал я о ворлоках, которые…

— Где ты здесь видел ворлока? Хочешь, я сложу вису о твоей отваге?

— Лучше сложи вису о том, как Олаф в воде не был, а порты мокрые оказались! — вновь засмеялся обладатель скрипучего голоса.

— Я никого не боюсь!

Сразу после этих слов что-то тяжелое ударилось о воду. Гулко, но без плеска.