Хотя… если верить тому мальчику, Лари, а ему приходится верить! Сын он сутулой су… ладно, просто самки! И если верить ему, то… все эти монстры, могут быть теми, кто… тоже был когда-то людьми! Тоже… вот так вот попал, и… исчез! Сошел с ума! И стал… рабом некого нечто, «хаоса», что использует их как механизм для завоевания мира. Для откусывания из него куска за куском и медленного переваривания в своих глубинах.

И вполне возможно, что они сейчас, сражаются со своими предками! Что в бой на потомков, идут и прадеды, и прабабки! Но никто друг друга не узнает. И… не стоит людям даже об этом задумываться, во избежание ненужных сомнений. Все же, это бой на уничтожение. И цена нерешительности — жизнь. Семей, детей, и вообще, всех будущих поколений.

Павел подошел к карте, и провел по юго-западной части города полосу пальцем — место, где будет заслон и баррикады. Первая линия, вторая. Третья… Ведь по факту, пока что монстров еще нет в городе! Лишь самый авангард, что… разведка? Нет, скорее это можно сравнить с неким конным ударным отрядом, чья цель — разрушить строй до его создания. Посеять панику, хаос и неразбериху.

И надо сказать, эти ящерицы успешно справились со своей задачей! Паника, неразбериха, пожары, и волнения — все есть и там, и тут! И во множестве частях юго-запада города! Пролетающие над домами существа, атакуют без предупреждений и как кажется, случайные места, где им просто понравится, и тех, кто покажется наиболее вкусным.

Они… водят население в состояние «Кругом враги! Спасайся!», а ни охотники ни армия просто ничего не могут с ними сделать! Они… слишком высоко! Да и шкуры толстые. И единственный охотник, что мог бы спустить их с небес на землю и дать возможность вступить в ближний бой, как назло убыл, как раз-таки проверять один из потерявших связь городков! И как бы он там не погиб — это будет ужасная утрата! Для всех.

Впрочем, все не столь уж плохо, — убрал палец с карты Павел, — у них есть, хех! Одно тайное оружие, что носится по городу как в жопу ужаленная, и валет птичек пачками, как только те посмеют снизить высоту, и дадут себя догнать.

К сожалению, оружие, хех! не идеально, и в вышине достать этих пернатых у неё не выходит, а те, гады, сообразив, что к чему, начали поливать её сверху своими лучами смерти! Вот только… это разве что злит девчонку! И сильно портит мостовую на перекрестках, где она решает показать жопу «мерзким курицам в небесах», чтобы хоть как-то спровоцировать и заставить спустится пониже, для пробы этого зада на вкус, или просто в попытке атаки по верткой цели с более короткой дистанции.

— Как там она горит? — проговорил Павел, глядя на карту, — Поцелуй мой блестящий металлический зад? Это надо срочно в сеть! И плевать на все возражения, и возможные недовольства министерств образования и порядка!

У них тут война на уничтожение! А они там… думают не пойми, о чем. И как будто бы не верят ни в доклады, ни видеоматериалы с места событий. Как будто… в другой реальности живут! Где ничего не происходит, и тихо мирно, можно продолжать покусывать друг дружку… за попку.

Мужчину, что только пару часов назад пришел домой с ночной смены на заводе, разбудил звук шлепка ладони по металлу. Такой громкий, и звонкий, словно бы его сосед вновь решил продавать свой старый разваливающийся скрипящий ржавый тарантас в три дорога, выпаривая какому-то лоху эту развалюху прямо у него под окнами, громко хлопая по капоту и заявляя на полном серьёзе:

Да у меня самая лучшая тачка в мире!

И если это действительно он…

— Поцелуй мой блестящий металлический зад! — донесся с улице чей-то звонкий, но слегка хрипловатый голос, говорящий совсем иной текст, за место ожидаемого.

Зато звонкий «шлеп» повторился в точности как надо, набатом ударив по мозгам несчастному человеку, надежно выгоняя из состояния сна и отдыха, и в гоняя состояние раздражения и мигрени.

— Кто там опять? — поинтересовался он у жены, и разлепив глаза обнаружил её у окна, смотрящею на улицу, но почему-то не вниз, а вверх.

Жена у него была самой лучшей в мире! И никогда не мешала ему спать после смены. В замен этого, он тоже старался не шуметь, когда их смены расходились по часам. Но все же ходить так бесшумно как она и не будить жену, находясь с ней в пределах их одной комнаты в их крошечной квартире у него получалось не всегда. А вот женушка, была словно призрак!

— Ну как тебе сказать кто, — проговорила женщина, отворачиваясь от окна, и поворачиваясь лицом к муж, — лучше бы тебе самому это увидеть.

— Что, прям так интересно? — сморщился мужчина, а с улице пошел отборный мат и ругательства, все тем же хрипловатым голосом, и призывающей неких «петухов от матери сардельки», спустится наконец и поговорить по-мужски, хотя голос скорее был женским, хоть и хриплым.

У мужчины, неторопливо поднимающегося с кровати и ищущего домашние тапочки подле неё, тут же создалось представление о человеке, которому мог принадлежать этот голос — нечто непонятного пола, то ли мужеобразная женщина, то ли какой-то слегка побитый мужичишка, хотя первое все же вероятнее, все же голос именно женский хриплый, а не мужской тонкий.

И как это вообще, по-мужски разобраться? Обняться что ли пойти набухатся? Попутно разбираясь, кто кого уважает? Так бабы это делают даже чаще! Только у них не уважение выясняют, а любовь… так в этом вся разница⁈

— И что это за карга там так надрывается? — проговорил мужчина, услышав визг и смех от все той же хриплой бабы под окном.

— Да нет, не карга, — ответила жена, глядя вниз, на улицу, куда-то недалеко от окна, — вполне себе молоденькая. Даже слишком. —поджала она губу, как видно вспомнив о детях.

Муж, шаркая ногами, зашага к ней, обходя кровать и постанывая — смена вышла тяжелой донельзя! Так что даже ходить сейчас, да не выспавшимся, было трудно, и хотелось лечь, забыться… да какой там⁈ Если спать он, как сам считал, мог и под артиллерийскую канонаду, то вот засыпать… не под такой отборный мат уж точно!

— А чего же она тогда так… — хотел он сказать «надрывается», но в последний миг решил сказать чуть мягче, обойдясь без грубостей, — хрипит?

— Так охрипла бедненькая! Уже больше получаса там голосит! — улыбнулась женщина, как-то неловко, и вновь бросила взгляд за окошко, словно бы и правда жалела эту хриплую матерщинницу.

— И чего же она так… хрипит, а? — подошел мужчина, и приобнял жену за талию.

Поцеловал, сначала в щеку, а потом и в губы, прижался лбом ко лбу, и отстранился, с легкой улыбкой глядя в глаза родной женщине, с которой они вот уже сорок лет в браке. И живут душа в душу, без всяких Но, скидок и поправок.

— Кого она там, подзывает? — поинтересовался любящий муж у жены.

— Питухов какие-то, — улыбнулась на миг женщина, и взглянула на стекло окна, — лучше сам взгляни, кивнула она за грань стекла, и мужчина, сделав пол шага к подоконнику и навалившись на него руками, взглянул вниз, на асфальт перекрестка дороги.

Дорога, на которую выходили окна их квартирке, была широкой, а перекресток вообще представлял из себя что-то гигантское, сравнимое с полем для игры в мяч. Но дорога, что одно направление перекрестка, что другое, никогда не была оживленным местом, и хоть как-то наполнялось машинами только в час пик, когда люди ехали с работы и на работу. В остальное время… доходило до того, что там реально играли в игры с мячом дворовые дети! Настолько редким было тут движение.

Сейчас же весь перекресток был словно бы чем-то исчерчен, куча коротких линий, и ни одной нормальной фигуры! И если это и поле для игр, то игра совсем какая-то странная и непонятная, из разряда тех, что придумали сегодня, а завтра у неё уже другие правила и катитесь все отсюда, вы продули просто придя!

И посреди этой расчерченной «полянки» стоит какая-то совсем уж мелкая деваха! Голая… или в настолько обтягивающем чем-то телесного цвета, что все и так видать. Но зато в шлеме! Но без забрала, и личико тоже видно, хотя из-за расстояния толком и не разглядеть.