— Ты ужасно воняешь! — отстранилась от меня мать, и сморщила свой не погодам симпатичный носик.

— Знаю. — улыбнулся я в ответ теплой улыбкой.

— Неужели там тоже воды нет? — ткнула она пальчиком в мой нос, как в кнопку, лыбясь той самой улыбкой матери, что смотрит на обожаемое чадо.

— Есть, но…

— Ты не мылся, — продолжала улыбаться мать, все так же умиляясь моей персоной, несмотря на мой ид, и вонь.

Я в ответ только тоже заулыбался, как бы говоря, «Думай как знаешь, мне не в обиду будет».

— А где Лина? — стала немного грустной мама.

— Она… занята. — отвел я взгляд в сторону.

— Опять вы свои мутки мутите. — вздохнула родительница, и поднялась с пола на ноги.

Встала, и с задумчивым видом стала смотреть за разбитое окошко, откуда несмотря виды моросящего дождя, мокрого города и позднею осень за бортом, совсем не дуло холодом и сыростью, а в квартире было сухо и тепло, и работали все приборы, несмотря на то, что нас тут как бы отключили от света.

Вернее, не нас конкретно, а все три этажа вокруг нас — в одной из квартире под нами, было замыкание проводки из-за попадание в электрощит влаги, пожар и… электричество как видно решили отключить, на всякий пожарный.

— Скажи, — сказала мать, продолжая смотреть куда-то в даль, но вряд ли что-то рассматривая, скорее просто думая, глядя в пустоту, — долго ли мне еще тут сидеть? В четырех стенах? — перестала она пялится в неизвестность, проморгалась и с улыбкой на устах, посмотрела на мою моську. — Скучно это, знаешь ли. И грустно… — слезла с её лица её улыбка, — одолевает… тоска, и… горе. И заняться тут совсем ведь нечем! Я так с ума сойду, сынок!

— Прости ма, но выпускать тебя погулять, чтобы ты была мертвой, но не сумасшедшей, я не буду.

— Хочешь, чтобы твоя мать была сумасшедшей. Но живой? — усмехнулась она, упирая руки в бока.

— Лучше так. — кивнул я, она слегка нахмурилась, — Проблемы психики так или иначе можно решить, а вот как вернуть мертвеца к жизни я не знаю.

— Эх, сына, сына! — вновь кинулась она мне на шею обниматься, но на этот раз не падая на колени на пол, — Какой же ты… рассудительный! — сказала она с каким-то упреком, и поцеловала в щеку.

А я подумал, что хорошо, что сестренка этого не видит, у неё… всегда какие-то странные реакции на мамины поцелуи, словно бы девчонку в это время током бьет.

Рыцарь, сидела на остатках асфальта и тяжело дышала. Она… все, вымоталась, обессилила, и больше не могла продолжать бой с невидимым противником. Ярость, злость, как и бессмысленная агрессия, затопившая разум, наконец отступили, и она могла просто сидеть и ничего не делать.

За всю свою немаленькую жизнь, Рыцарь никогда не задумывалась, какого это тем, несчастным, тем людям, что попали под действие её навыка? Её никогда не волновали такие мелочи, как, впрочем, и судьбы этих жалки слабаков.

Да, бывало так, что под агрессию попадали те, кого не следовало убивать! И это всегда доставляло хлопот, и заставляло быть обходительными с болезными. Иногда, их усыпляли снотворным, чаще просто связывали, чтобы не брыкались. Рыцарю всегда было противно слушать их крики и вопли, полные бессильной ярости и злобы. Эти вопли, проклятье, прочее… а теперь вот она сама все это орала в пустоту в течении множества часов подряд, в безумном исступлении круша все вокруг и толком ничего не соображая.

Её навык действительно Зло! Но только когда направлен на неё саму. Как это получилось⁈ Скорее всего виноват второй шлем, что надел ей на голову тот мерзкий пацан! Он… отражает магию! Блокирует зрение, и… усиливает слух! Он отразил на неё действие её навыка! Превратил её в безумную молотилку! Лишил рассудка, пусть и к счастью, лишь на время.

А еще ослепил, и оглушил. Вернее, слух почему-то усилился настолько, что она бы могла услышать звуки сердца стоящего рядом человека! Однако… в той какофонии звуков что была вокруг неё все это время, этот усиленный слух привел лишь к тому, что она окончательно утратила хоть какое-то ориентирования в пространстве.

И сейчас, она даже не знает, на вокзале ли она до сих пор? Или убрела уже куда-то дальше? Руины ли составов вокруг, или это дома и здания? Ну и… не убила ли она кого-то важного в процессе буйства? Того, чью смерть ей не простят просто так.

— Мерзкие подонки… — пробормотала она тихим шёпотом, что казался ей громким криком из-за шлем.

И рукой в латной перчатке ощупала вмятины на своем некогда сияющем доспехе. Эти вмятины, она сама себе нанесла! Сама, пыталась прорвать металл и… убить сама себя! Убить, когда разум окончательно покинул тело, и навык агрессии окончательно взял верх. Когда желание убить себя или нанести хоть какой-то вред…

— Не прощу. — пробормотала она, стискивая руки в кулачки.

— Что ты там бормочешь? — донесся до неё громкий крик из темноты, и Рыцарь сосредоточилась, пытаясь вспомнить и понять, кто это там такой наглый, да с еще целым говорильником, и зачем он ей кричит.

Голос говорившего показался знакомым, но разум, еще не до конца вернулся в тело, и она очень туго соображала. Да и устлалась от безумного иступляющего боя, давала о себе знать.

— Зачарователь, ты что ли? — пробормотала она тихонько.

— Что? Говори громе! Тебя не слышно! — был ей все тот же громкий ответ, от орущего в упор человека.

— Зачарователь! Сцука! Хватит орать! — проорала она сама, и тут же сморщилась от начавшейся мигрени, от оглушающего звука собственного голоса, что словно бы ввинчивался ей прямо в мозг.

Как после лютого похмелья! — вдруг осознала она простую истину, схожести своего текущего состояния, с тем, что чувствуешь по пробуждению, после лютой пьянки, — Как тогда… когда сучий Тигр меня бросил! И я бухала тормазухой! Лежа на какой-то автобазе под машиной… И… там еще был… кажись… этилен гликоль… или что там вообще еще было? Не помню! Но кажется и что-то магическое тоже имелось! Падла! Как же башка болит… все тело ломит… и эта тьма вокруг… и еще этот козлов шлем! Что слышно, как ветер гуляет по стали вокруг и гоняет пыль по камешкам…

— Сними ты уже этот шлем! Он тебе не идет! — продолжил Зачарователь издеваться спустя небольшую пауз, видно догадавшись, что Рыцарю нужно время, чтобы прийти в себя от звона собственного голоса в голове.

Впрочем, этот сухарь мог и не догадываться, а вполне себе знать! Знать, что за шлем на её голове! Все же он… эксперт и гений! А не просто какой-то там человек или вшивый охотник низкого ранга.

— Зачарователь! — вновь крикнула охотница-пятерка, сморщилась, взяла паузу, и стала говорить медленнее, и тише, но все же не шепотом. — Козлина! Скажи, как снять этот куев шлем⁈ Тыж, блин, падла, знаешь! Ты гений!

— Судя по всему… — протянул собеседник через некоторое время, словно бы нагибаясь над продолжающей сидеть в неподвижности Рыцаршей, — никак. — постановил он, и Рыцарь была голова разбить себе лоб ладонью, но сдержалась, не желая портить ни лицо себе, ни свои доспехи еще больше, чем они были испорчены. — Его просто нельзя снять, это… хм, фишка его создателей.

— ТВАРИ! — прокричала одоспешенная девушка во тьму, вновь себя оглушая, и вновь погружаясь в пучину головокружения и боли.

Не прощу! Убью! Найду…

— Да сними ты уже шлем! — произнес собеседник, как не в чем не бывало, назойливым голосом пробиваясь в мозг сквозь звон в ушах.

— Да как ты, пи…

— Свой шлем! А не этот! — пояснил Зачарователь, явно начав посмеиваться над её персоной, — Он же поверх одет, дура! А не на твою голову. А вот если бы был надет на голову… хех! — Зачарователь усмехнулся, издав мерзкий стариковский смешок противного деда, коим он отчасти и являлся, явно намекая на то, что тогда бы только рубить, и не шлем, а голову.

Рыцарь потянулась руками к шеи, нащупала скрытые застёжки плохо смущающимися пальцами, отвела застёжки в сторону, отщелкивая скрытое под броней крепления, услышала нужный звук открытия, почувствовала характерную смену течения магии, говорящею, что шлем теперь не часть доспеха, и голова им не защищена, как и он сам, не часть единой структуры — можно снимать!