– Мы в России ко многому привычны, – ответил Арехин. – Видели бы вы, как были обмундированы те, кто шёл на Варшаву.

– Однако тот поход кончился плачевно, – выказал знание предмета доктор Брайн. Почему нет? Фотографии тысяч взятых в плен красноармейцев поместили все европейские газеты.

– Это бывает, – не стал спорить Арехин. – Но сейчас перед нами нет противника.

– Противник есть. Самый могучий противник на свете – природа. Но у вас есть и союзник.

– Союзник?

– Великобритания, – и было ясно, что говорит это не доктор Джон Брайн, а сэр Найджел Латмерри.

– Самый надёжный союзник на свете, – добавил Арехин.

– Благодарю, – ответил сэр Найджел Латмерри.

Вот он, знаменитый английский юмор.

Поляронавты тем временем выстроились в две параллельные цепочки. В сани впряглись люди, по двое. На сани уложили тюки. На вид, груз тянул пудов на пятнадцать. И у каждого поляронавта – рюкзачок, рассчитанный много на полпуда. Зато на ногах – саамские снегоступы, такие же, как и у Арехина. Не пожалели денег.

– Нам пора, – крикнул Птыцак.

Пора, так пора.

У Арехина рюкзак тяжелый, пуд с лишком. Но сидит ладно, нигде не тянет, не душит, не жмёт. И снегоступы не очень мешают идти. Мешают, но не очень. Без них хуже. Оно только называется – льдина, но сверху снег. Плотный для снегоступов, а без него нога проваливается. Не сильно. Где по щиколотку, где чуть больше. Плотный снег. Кто знает, что будет дальше.

Арехин шёл в конце колонны. Минут через пятнадцать, когда все приноровились к снегоступам, темп составил три версты в час. Для колонны, да ещё по льдине, это превосходило все ожидания.

Надолго ли хватит?

Они шли, отдаляясь от кромки льдины, от громады ледокола и от ледовой команды, копошащейся вокруг моторных транспортёров. Поверхность льдины местами была в буграх, но никаких торосов не попадалось. И хорошо, что не попадалось, чего в них, торосах, хорошего?

Направление задавал Птыцак. Он шел, сверяясь по школьному компасу, хотя в высоких широтах пользоваться компасом – дело сложное. Но, видно, другой компас вел его и всех поляронавтов. Да и Арехина. На горизонте ничего особенного он не видел. То ли облачко, то ли пятнышко перед глазами.

Моторы, сначала чихавшие и кашлявшие, заработали ровно, и норвежско‑английский десант стал потихоньку догонять поляронавтов. Потихоньку – потому, что и ехали транспортеры (числом три) не быстро, и потому, что каждые полверсты один из них останавливался, и в лёд ввинчивалась двухметровая вешка с красным флажком на верхушке.

Это они умно придумали. Компас компасом, а ну как магнитная буря? Или просто буря? С вешками веселее.

По счастью, бури не было. Иначе худо пришлось бы всем тридцати поляронавтам. Если быть точным – двадцати восьми. Один прыгнул в море, другой отсыпается после ментального пресса, выжавшего из бедняги Дикштейна волю до капли. Ничего, пройдёт.

Третий час ледового похода, четвёртый, но идут столь же бодро, как и в начале. Если не бодрее. Правильно, конечно. Следует использовать каждую погожую минуту арктического лета. И ветерок слабый, и температура около нуля по Реомюру, и дорога ясная.

Теперь уже было видно: не облачко впереди. Возвышенность. Не очень большая. Метров десять, как и говорил Колчак.

Похоже, Птыцак решил добраться до цели одним броском. Никаких привалов. Арехин был к этому готов: на ходу съел несколько бутербродов, запивая холодным, почти ледяным чаем. Ледяной чай, надо же! Однако ему неожиданно понравилось, он даже подумал, что дед, пожалуй, сумел бы на ледяном чае нажиться, и хорошо нажиться.

Несколько раз его настигали моторизированные сани. Доктор Брайн был столь любезен, что предложил пересесть к ним, места хватало. Но Арехин отказался: он со своим отрядом.

Хотя места, действительно, хватало: на одних моторизированных санях вполне уместились бы все шестеро десантников, ещё бы и место осталось уложить с полтонны поклажи, если не полную тонну. А ехали по двое. Положим, в двух экипажах есть смысл – на случай поломки. Но три экипажа?

В трёх экипажах смысла ещё больше. Английского смысла.

Через шесть часов сорок минут после выхода поляронавты достигли цели. Покрытый льдом и снегом островок. На вид – не более полуверсты в поперечнике. Но точные измерения Птыцак решил оставить на потом. Его более интересовал утёс на берегу. Не очень высокий утёс – метров восемь от уровня океана плюс толщина льда. И не мхом обросший, а лишайником. Самое интересное в утёсе – отверстие, дыра, вход. Небольшое отверстие, около метра, но идеально круглое. Нижний край в полуметре от поверхности. Кролик, кролик, заходи!

Поляронавты сняли снегоступы. Снял и Арехин. Разница заметна: арехинские снегоступы разве что обновились, а у остальных – на разных стадиях умирания. Хватит ли на обратный путь? Или обратный путь не запланирован?

Они стояли около дыры. Вход, он, может, и вход, а вот является ли он выходом?

Птыцак добровольцев искать не стал. Кивнул Шихову, и тот быстренько подбежал к дыре. За последнюю неделю Антон Иванович изрядно исхудал, и в дыру скользнул, как мышонок. Юрк – и нет его.

Арехин подошёл к отверстию. Поляронавты перед ним расступились, но не из уважения, а как расступаются люди перед коровой, бредущей с пастбища домой. Или на бойню.

У самого отверстия стоял Птыцак. Он мельком взглянул на Арехина, но тоже без особого интереса. Интерес у него был там, в глубине хода.

Из дыры тянуло водорослями, йодом, зверьём и, немножко – тухлыми яйцами. Такой вот букет.

Послышался нарастающий шум – то возвращался Шихов. Высунул голову, посмотрел на Птыцака, кивнул и уполз, пятясь, назад.

Секреты, секреты…

Птыцак молча указал на ход, и поляронавты один за другим полезли в дыру. Видно, места хватило всем, никаких заминок не было.

У входа остались трое: Арехин, Птыцак и профессор Горностаев.

Птыцак осмотрелся. Моторизированные транспортеры десантников стояли в ста метрах от утёса и никаких намерений сблизиться не выказывали: моторы урчали негромко, на холостом ходу, лишь бы не остыть. Видно, такая позиция устраивало обе стороны: сначала пускают по минному полю пехоту, а уж за ней – моторизированную кавалерию. Пехоте память, кавалерии слава и награды.

– Пойдёте за мной, – сказал Птыцак профессору. – Через четверть часа. Делайте, что хотите, но чтобы те – он кивнул на англонорвежцев, – эти четверть часа в дыру не совались.

– Не сунутся, – пообещал профессор.

– А вы, – Птыцак обратился к Арехину, – решайте сами. Добра не обещаю, никаких гарантий не даю. Любопытствовать не советую, но право имеете, – и он наклонился и полез в дыру.

Вот так.

– Я все гадаю, что же вас понесло в такую даль, – сказал профессор. – Вижу, Глас вам чужой. По службе разве?

– Отчасти и по службе, – согласился Арехин. – А ещё захотелось проверить догадки Циолковского.

– Какого Циолковского? Константина Эдуардовича? – удивился Горностаев. – Вы с ним знакомы?

– Встречались… – уточнять Арехин не стал.

Они помолчали.

Англонорвежский десант стоял, не делая попыток сближения. Им и там хорошо. Издали наблюдать. Чтобы в случае чего не долетели осколки.

Арехин снял очки, уложил в железный футляр, а футляр спрятал во внутренний карман. Подумал, брать ли с собой рюкзак – и решил взять. Снял, взял в руки. Так удобнее. Вздохнул поглубже и полез в дыру. Нет, изнутри виднее: в нору.

Стены норы оказались шершавыми, но шершавыми в меру: одежду не цепляли, а скользить не давали. Местами виделись клочки белесой шерсти. Занятно. Первые три‑четыре метра ход шёл ровно, а потом начался уклон, градусов пятнадцать. Трудно судить точно, когда передвигаешься на четвереньках. Подзабыл это дело, растерял навыки. Вот когда ему было года три от роду…

Запах йода стал сильнее. И ветерок навстречу. Еле заметный, но всё же. Значит, существует вентиляция.

Он полз, полз, и, наконец, выполз. Сначала огляделся, а потом встал.