— И ты не врёшь, — ответил Пьер. — Ценю это.

Малик пошёл обратно в лагерь, растворился в темноте. Шрам остался сидеть, смотреть на звёзды. Разговор был странный, глубокий, неожиданный. Два солдата, два циника, два нигилиста нашли общий язык в ночи после резни. Оба не верят в Бога, но ищут утешение — один в словах Корана, другой в безразличии космоса. Оба убивают за деньги, оба знают что умрут скоро или поздно, оба не видят смысла но продолжают жить, потому что альтернативы нет.

Философия выживания. Легионерская мудрость. Не спрашивай зачем, просто делай. Не ищи смысла, его нет. Живи пока жив, умри когда придёт время. Звёзды равнодушны, Бог молчит, мир не заботится. Остаётся только ты, твоё оружие, твои товарищи, твой приказ.

Русский докурил, встал, пошёл обратно. Лёг в грузовик, закрыл глаза. Теперь спать было легче. Разговор помог, выпустил напряжение, систематизировал мысли. Малик оказался неожиданно глубоким, умным, честным. Хорошо иметь такого в отделении. Можно довериться, можно поговорить когда тяжело.

Заснул под утро, час до подъёма. Снились звёзды, бесконечные, холодные, прекрасные. И голос деда, говорящий: «Мы все звёздная пыль, внук. Пришли из космоса, вернёмся в космос. Круг замкнулся.»

Проснулся от рёва дизелей. Новый день, новые задачи. Но разговор с Маликом остался, отложился в памяти, стал частью опыта.

Два призрака под звёздами. Два нигилиста с оружием и книгами. Два солдата без Бога, без родины, без надежды.

Но с пониманием. С честностью. С уважением.

Иногда это важнее веры.

Иногда это всё что есть.

Идея пришла от капитана Моро, офицера разведки. Третий день после взятия Киддаля, город формально зачищен, но информация нужна — куда ушли боевики, где укрываются, кто среди местных поддерживает, кто помогает. Допросы дают мало — люди боятся, молчат или врут. Нужен другой подход.

Моро вызвал Шрама в штаб, маленькую комнату в доме на окраине, карты на стенах, рация трещит в углу.

— Тебя рекомендовал Леруа, — сказал капитан, осматривая русского. — Говорит ты спокойный, наблюдательный, не паникуешь. Нужен человек для работы под прикрытием. Сутки, может двое. Опасно, если раскроют — убьют медленно, на камеру. Справишься?

— Что конкретно? — Шрам стоял ровно, лицо непроницаемое.

— Переоденешься в местного, пойдёшь в город, в кварталы где мы не контролируем плотно. Там живут люди, которые видели боевиков, может укрывают, может знают планы. Ты смешаешься, посидишь в чайханах, на рынке, послушаешь разговоры, поучаствуешь. Арабский знаешь?

— Базовый. Малик учил, можно говорить просто, понимать больше.

— Достаточно. Легенда: ты туарег с севера, пришёл после боёв, ищешь работу или родственников. Шрам на лице объяснишь как хочешь — война, драка, неважно. У многих здесь шрамы. Лицо европейское, но загорелое, сойдёт за смешанную кровь, таких тут полно. Главное — держись естественно, не выделяйся, слушай больше чем говоришь. Если палево — уходи тихо, не геройствуй. Рация будет, но использовать только в крайнем случае, если засекут сигнал — конец. Деньги возьмёшь, местные франки, можешь играть, пить с ними, что угодно чтобы разговорить. Готов?

Шрам подумал секунду. Риск высокий, но не безумный. Он видел достаточно местных за годы службы, знал повадки, манеры, как двигаются, как говорят. Лицо подходит — смуглое от африканского солнца, черты жёсткие, глаза серые непонятные. Шрам сойдёт за боевое ранение, таких тысячи.

— Готов.

Подготовка заняла два часа. Отмыли грим военный, отрастил щетину за три дня — подровняли, оставили бороду короткую, неопрятную. Одежда: лохмотья собранные с убитых и пленных — штаны мешковатые серые, рубаха грязно-белая с дырами, безрукавка тёмная, сандалии потрёпанные. Тюрбан на голову, синий выцветший, обмотали по-туарегски. Нож спрятали под одежду, маленький, незаметный. Рацию в пояс, под рубаху, миниатюрную, с наушником который выглядит как слуховой аппарат. Пистолет не дали — слишком рискованно, найдут при обыске. Только нож.

Малик пришёл, осмотрел, кивнул одобрительно:

— Похож на местного. Говори мало, низким голосом, с акцентом туарегским — они картавят, проглатывают слова. Если спросят откуда — скажи из Тессалита, город далеко, никто не проверит. Если спросят про боевиков — говори что бежал, не хотел воевать, устал. Жалуйся на жизнь, на войну, на французов. Они поймут, примут. Не умничай, не задавай прямых вопросов. Пей с ними, проиграй немного денег, пусть расслабятся. Потом слушай. Удачи, призрак.

Шрам вышел из базы вечером, когда солнце село и жара спала до тридцати градусов. Прошёл через патруль, легионеры не узнали, остановили, он пробормотал что-то по-арабски, показал пропуск фальшивый, его пропустили. Пошёл в восточный квартал, где французы контролировали слабо — несколько патрулей в день, но ночью не лезли, слишком опасно, засады возможны.

Квартал был живой, шумный. Люди выползли после дневной жары, сидели у домов, курили, пили чай, играли в кости. Дети бегали, орали, гоняли мяч из тряпок. Женщины в углах готовили ужин на кострах, запах лепёшек и тушёного мяса. Никто не обратил внимания на нового человека, таких бродяг после войны полно — идут, ищут родню, работу, кров.

Русский шёл медленно, сутулясь, прихрамывая немного — изображал усталость, ранение старое. Смотрел по сторонам, запоминал лица, планировку улиц, где выходы, где укрытия. Нашёл чайхану — навес из брезента, под ним ковры старые, подушки, низкие столики. Человек двадцать сидело, пили чай, курили кальян, играли в домино и кости. Хозяин старый, толстый, с бородой седой, разливал чай из большого чайника.

Шрам подошёл, сел на краю, на свободную подушку. Хозяин посмотрел, кивнул:

— Чай?

— Да. Сколько?

— Сто франков.

Достал мятые купюры, протянул. Хозяин налил стакан, чай зелёный горячий, сладкий приторно. Русский пил маленькими глотками, смотрел вокруг. Рядом четверо играли в кости — простая игра, бросают два кубика, ставят на сумму, кто ближе к двенадцати выигрывает. Ставки маленькие, сто, двести франков.

Один из игроков, молодой парень лет двадцати пяти, с лицом острым и глазами быстрыми, посмотрел на Шрама:

— Ты новый здесь. Откуда?

— Тессалит, — ответил Пьер низко, с картавым акцентом который слышал у туарегов. — Пришёл после боёв. Ищу работу.

— Работы нет, — парень сплюнул. — Война всё убила. Французы пришли, разбомбили город, убили людей, уехали. Теперь что? Ничего. Руины и голод.

Остальные закивали, заворчали согласно. Шрам молчал, пил чай, слушал.

— А ты воевал? — спросил другой, старше, лет сорока, с бородой чёрной. — С «Ансар Дин»?

— Нет, — легионер покачал головой. — Не хотел воевать. Война глупая, убивают за ничего. Я торговец был, продавал ткани. Боевики пришли, заставляли идти с ними, я отказался, сбежал. Теперь вот здесь.