Писатель стал рассказывать о разных случаях из жизни училищ, в которых он побывал, но, так как все истории были очень нравоучительные, слушали плохо, в самых серьезных местах прерывали шуточками и смешками. Писатель все больше терялся.

Саша впервые видел живого писателя близко, не по телевизору. Там, на экране, на фоне книжных полок, за огромным письменным столом или в плетеном кресле на дачной веранде писатели выглядели очень солидно. Мамины авторы не в счет — какие-то инженеры, математики. Настоящий творец слова должен поражать воображение. Гость выглядел так буднично.

Саша страдал за писателя, урезонивал соседей, но добился лишь грозного окрика Клочковой:

— Шубин, если тебя не интересует литература, не мешай другим!

Что-то бесконечно милое было в этом наивном пожилом человеке с нездоровым цветом лица, который сейчас перед ними так беспомощен...

— Я хочу, чтобы вы учились на чужих ошибках, на своих — больно! — говорил он, умоляюще глядя на гудящую аудиторию.

В этот момент кто-то горячо задышал Саше в затылок, и он услышал зловещий шепот Шерстобитова:

— Иду в долю!

— Ты что, Шорох? — спросил Саша, не оборачиваясь. Он еще продолжал слушать писателя.

— А то! — продолжал Шерстобитов.— Я тебя выследил. С Купцова бабки собираешь. Отначишь половину, буду помогать.

Саша резко обернулся, посмотрел ему в наглые глаза:

— Болван!

Шерстобитов зажмурил свои щелочки, будто обезглазел.

— Шубин, настучу хозяину, будешь жареные гвозди глотать.

Он еще что-то бормотал угрожающе, Саша больше не оборачивался. На него внезапно навалилась невыносимая тоска.

Писатель закончил. На предложение задать вопросы все дружно встали и разошлись. Писатель был явно огорчен, трясущимися руками собирал со стола свои заметки на отдельных листочках. Воспитательница разводила руками, извинялась:

— Дикари, просто дикари! Представляете, как нам с ними трудно? Их ничего не интересует...

Саша подошел к столу и, краснея, сказал:

— Вы не расстраивайтесь, они просто не привыкли слушать и думать. Мне очень понравилось, как вы насчет ошибок...

Писатель обрадовался, оживился.

— Да, да, есть такая пословица: глупый учится на своих ошибках, умный — на чужих. — Он заулыбался Саше, ему уже казалось, что все прошло отлично, что эти рано повзрослевшие дети все его слова поняли и приняли в душу. Что делать, писатель был легковерен. Прощаясь с Клочковой, уже он ее успокаивал: ребята славные, отзывчивые, им бы только еще чуточку воспитанности.

А Саша? Сашу мучительно потянуло назад, в школу...

20.

Директор металлургического завода поспешно вышел из-за стола навстречу:

— Михаил Иваныч, дорогой, здравствуйте! — Директор был свой, недавно выбранный, и знал на заводе всех.— Что у вас приключилось? — У директора был прием по личным вопросам.

— Приключилось, Николай Трофимович.

— Чем смогу, помогу! — неосторожно пообещал директор, зная, что Мезенцев никогда ничего особенного для себя не попросит, и приготовился записать в свой кондуит. — Слушаю вас.

— Разговор у нас пойдет о ремонтной бригаде прокатного цеха.

— Это что, личный вопрос? Для производственных вопросов сегодня не время.— В тоне директора легкое раздражение.

— Личный, сугубо личный, Николай Трофимович.

— Что же, не прижились в училище, обратно проситесь?

— Ни в коем разе, Николай Трофимович.

— Тогда в чем же дело?

— О внуке моем тревожусь.

— Он у нас в прокатном, что ли? Вот не знал!

— Пока еще нет,— улыбнулся Мезенцев,— рановато, шестой год ему пошел...

— Ремонтная бригада и шестилетний внук — это что, загадка такая?

— Никакой загадки. Наметил я внуку дорогу: школа — наше пэтэу — наш завод. Придет он в ремонтную бригаду — а там непорядок.

Некоторое время директор молча смотрел на Мезенцева и вдруг начал смеяться. Он смеялся раскатисто, позабыв о директорской солидности, и вскоре стал снова похож на того задорного вихрастого паренька, каким Мезенцев помнил его еще по транспортному цеху, где тот начинал. Директор смеялся, еле выговаривая:

— Хи... хитер... ох, хитер...

— Хитер,— смиренно и с облегчением согласился Мезенцев.

Директор отсмеялся, посерьезнел, покачал головой. Но в глазах его прежней строгости уже не было.

— Мог же договориться на другое время.

— Пробовал, Николай Трофимыч, секретарша все на других переводит: на зама, на пома. Директор училища полгода на прямой разговор попасть не может — спихивают его на кадровика.

— Исхитрился, значит. Ну, давай, только поскорее, народ дожидается.

— Подождут,— спокойно сказал Мезенцев,— не привыкать под дверью дневалить.

Мезенцев рассказал о том, что его тревожит. В училище предстоит летняя практика. Ребята придут на завод, в ремонтную бригаду. Что же их там ожидает? Ничего хорошего, одно разочарование. Всем они мешают, путаются под ногами, отвлекают от дела. В бригаде они как пятое колесо в телеге. И слоняются как неприкаянные, как бедные родственники. Почему? Очень просто, работы много. Ремонтники получают сдельно. Чем больше работы, тем больше денег. Правильно, говорите? А я говорю, неправильно. Выходит, они даже заинтересованы, чтобы тот наш доисторический стан чаще ломался. А то, что из-за этого у прокатчиков план горит, заработки горят, на ремонтниках не отражается. Что же получается? Бригадный подряд на заводе есть, начальство вас хвалит. А если взять по жизни — две бригады, прокатчики и ремонтники, в разные стороны тянут. Друг на дружку волками смотрят. И в такую обстановку придут наши ребятки! Вот и предлагаю ремонтников и прокатчиков в одну бригаду соединить. Чтобы сообща получали за готовый прокат. Тогда ремонтник будет заинтересован в том, чтобы стан пореже ломался.

— Выходит, ремонтник будет получать за что? — лукаво проговорил директор.— Не за ремонт, а за простой?

— Именно! — радостно подхватил Мезенцев.— За профилактику! Он и в выходной прибежит, если надо, чтоб в понедельник стан пошел как по маслу.

— Что же ты раньше не предложил, когда сам в ремонтниках ходил? — удивился директор.

— Не додумался,— признался Мезенцев.— Хотя чувствовал это, потому, может, и ушел... А вот в училище натолкнуло меня одно происшествие... неприятное... Ну, да это уже другой совсем вопрос.

— Ладно, у вас свой директор. Кстати, что ему от меня нужно-то было?

— Многое, Николай Трофимыч. И ремонт, и оборудование. Стыдно смотреть — не училище, времянка какая-то! Оттого и ребята чувствуют себя там как на вокзале: перебыть и уехать. И оттого они каждый сам по себе, и дружба у них временная...

— Да, Михаил Иваныч, на вид ты прост, а хитрости в тебе! — проговорил директор, не заметив, как перешел на «ты».— Передай своему директору... Как его звать?

— Сергей Николаевич.

Директор записал.

— Передай, чтоб позвонил мне завтра за полчасика до начала рабочего дня, пока секретарша не пришла. Понял?

— А как насчет моего предложения?

— Записал.

— Учтите, при таком порядке ребята на практике будут в бригаде самыми лучшими помощниками, всю мелочовку сделают, общий интерес будет действовать! А практика скоро, Николай Трофимыч...

— Ох и настырный ты человек! — рассмеялся директор.— Поставлю твое предложение на ближайший совет.

21.

Таня почувствовала, что Саша расстроен. Вероятно, он волнуется перед встречей со своей школой.

— Никто не знает, что ты придешь. Вот удивятся! Открою тебе секрет: в классе половина девчонок были в тебя влюблены. Ты догадывался? Хотя, говорят, мальчишки никогда ничего не замечают. Это правда? А вы между собой говорите о девчонках?

Она тараторит. Он отвечает рассеянно, невпопад. Шесть часов — улицы полны народа, они пробираются как сквозь живой лес. Иногда теряют друг друга. Она не перестает болтать. Его это раздражает — у него на душе скверно.