Annotation
Книга о становлении личности подростка: отношения с родителями, проблемы школьной жизни, современное ПТУ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.
36.
37.
38.
39.
40.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
Послесловие автора
А. Цессарский
ИСПЫТАНИЕ
А.ЦЕССАРСКИЙ
ИСПЫТАНИЕ
ПОВЕСТЬ ОБ УЧИТЕЛЕ И УЧЕНИКЕ
Москва
«Детская литература»
1991
ББК 84Р7
Ц49
Художник Л. Xайлов
ISBN 5-08-001791-5
© А.Цессарский, текст, 1991
© Л. Хайлов, иллюстрации, 1991
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1.
В субботу утром, уходя в школу, уже за дверью, Саша небрежно обронил:
— Да, родители, наша грымза вчера на уроке выдала: в девятый класс меня не возьмут. Так что любимой школе — адью!
Замок щелкнул. Дробный стук каблуков в ритме рок удалился. Софья Алексеевна не успела ответить, пошла было на кухню.
И только тут заметила: жужжание электробритвы в ванной прекратилось, там мертвая тишина. Заглянула. Григорий Филиппович сидел на табурете, плечи и щеки его бессильно обвисли, в глазах отчаяние. Софья Алексеевна тотчас принялась кричать:
— Что такое? Что случилось? Мальчик не утонул, не сгорел, не сломал себе шею! Сидит как на похоронах... Перестань кривить свою недобритую физиономию! Иди завтракать!
Но Григорий Филиппович продолжал сидеть неподвижно, только левая рука его мелко дрожала.
— Соня, это ужасно,— с трудом проговорил он,— это конец!
— Никакой трагедии, пойдет в пэтэу.— Она с ненавистью посмотрела на его трясущуюся руку.— Как тысячи других. Если государству это нужно...
Он даже застонал:
— Без лозунгов, Соня, прошу тебя!
Она передернула плечами, ушла в кухню и стала отчужденно греметь кастрюлями и тарелками.
Добриваясь, он впервые за последние годы увидел в зеркале не участочек кожи, он увидел свое лицо — и сердце его заныло: старость! Не в седине, не в морщинах — в глазах. Сделалось жалко себя, захотелось участия, ласки, исчезнувшей из его жизни давно, вместе с матерью...
Он вошел в кухню, позвал жалобно:
— Сонюшка!
Что-то насторожило в его голосе, обернулась, увидев его несчастное лицо, разъярилась:
— Чего ты ожидал от своего сына?!
— Но, Соня, он же и твой сын...
— Мой! Нет уж, извини,— твоя копия! Это ты всю жизнь увиливаешь от всех сложностей и неприятностей.
И Софья Алексеевна обрушила на него лавину обвинений. Он уже привык, если заходит речь о чьем-либо проступке, о чьих-либо недостатках, она тут же оборачивает на него: оказывается, это он хуже всех — он трус, соглашатель, лицемер и бог знает что еще. Да, он привык и не отвечал, спасаясь в своей комнате. Но в этот раз ему стало так больно, что он не стерпел.
— Ты грубый и бестактный человек! — сказал он, и губы у него запрыгали, и он так и не сумел объяснить, до чего ему тяжело, до чего пусто прожита жизнь и как мало было счастья...
— Я не права? А твой отчет!
— При чем отчет?
— А притом, что в нем вранье, а в понедельник понесешь начальнику как ни в чем не бывало, со своей улыбочкой... Ненавижу!
— Никакого вранья! За каждую копейку...
— Ты же сам мне рассказывал!
И она безжалостно напомнила, что и без того камнем лежало у него на сердце: расходы на выставку, не предусмотренную сметой, скрыты под благоустройством двора. Криминала не было, но камень давил, и он не хотел этого касаться.
— Территория благоустроена, комиссия удостоверила...
— Благоустроена... Комсомольцами в выходные дни, безвозмездно!
— О господи! Тысячу раз давал себе слово никогда ничего тебе не рассказывать... Какое тебе до этого дело? Обмана нет? Нет! И все! И кончим этот разговор.— Он принялся за неизменную пережаренную яичницу.— Всегда ты не по существу! — неосмотрительно добавил он, жуя.
Она повернула к нему злое лицо.
— Лжешь! Я знаю, зачем твоему директору нужна была эта выставка — перед начальством покрасоваться! И в школу объясняться я не пойду, не надейся.
— В огороде бузина, а в Киеве дядька. Отчет и Сашина школа — какая связь?
— Это мое дело — какая. А в школу я не пойду!
— Тебе безразлична судьба твоего сына?
— Безразлична.
— Ты его не любишь!
— Не люблю. Ты его любишь — иди. Узнай по телефону адрес школы и пойди. Впервые за восемь лет. А меня избавь! Надоело за всех решать, всех вас обслуживать...— Голос у нее прервался, она схватила полупустое мусорное ведро и выбежала в коридор.
Григорий Филиппович потом у себя за письменным столом долго листал отчет, не в силах унять дрожь в пальцах и не понимая ни слова.
Но вот хлопнула наружная дверь, и Григорий Филиппович облегченно вздохнул — жена отправилась в школу. Слава богу, как-нибудь она все устроит...
2.
Это не моя история, совсем не моя. Я рос и входил в самостоятельную жизнь давно — прошло более полувека. Но что-то в ней повторилось для меня. И вот я уже переживаю ее, как собственную, и страдаю и радуюсь за этого невысокого паренька с дурацкой модной прической, при которой коротко остриженные волосы обязаны торчать на макушке, как иглы дикобраза, с его загадочно прищуренными глазами, о красоте которых он еще не догадывается, с его пластичной, размашистой и небрежной походочкой, скопированной с кого-то. Несмотря на холодный ветер с дождем, он в распахнутой куртке, потрепанных джинсах и разбитых кроссовках, ибо он презирает неженок и свысока относится к непогоде. Плечо оттягивает ремень оранжевой спортивной сумки, болтающейся за спиной, как стенобитный снаряд.
Он свистит кому-то на противоположной стороне улицы и не спеша переходит мостовую, не повернув головы на завизжавшую тормозами машину.
Среди этих бегущих, опаздывающих, сосредоточенных утренних прохожих он — принц, вышедший на прогулку. Долговязый Толик, возвышающийся над прохожими, издает приветственный клич. Они встречаются для светской беседы посередине тротуара, и людской поток, покорно разделяясь, обтекает их с обеих сторон.
О чем же они там беседуют, неспешно роняя слова? Прислушиваюсь — не понимаю. Другие интересы, другое значение обычных слов...
— Привет, Тэд!
— Привет!
— Тусовка будет?
— Боб на чертилке звонил. А ты вчера с последнего куда слинял?
— Никуда... Лапоть засек?
— Не... Пушкина завел — вообще ослеп.
Они помолчали.
— Передай Шеке, чтоб не настраивался на Бродвей, физрук обещал показать нижний брейк.
