Михаил Иванович увидел, что перед ним задерганная, смертельно усталая молодая женщина.

— Семья у вас есть?

Она отрицательно покачала головой и, улыбнувшись ему сквозь слезы, не простившись, пошла по коридору. Почувствовал, что сейчас не следует продолжать разговор. Но то, что продолжение будет, он знал.

15.

Через несколько дней снова ЧП: пропал патрон с единственного в училище станка с числовым управлением. Станок этот в торжественной обстановке был передан училищу года два назад. Об этом сообщила заводская многотиражка. На снимке директор завода возле станка пожимает руку директору училища. Заголовок: «Начинаем техническое оснащение нашего ПТУ». Директор завода на районной конференции эффектно обыграл этот королевский подарок, чем сорвал аплодисменты. Партком завода упомянул станок в справке о выполнении решения Пленума. Комитет комсомола осветил сие деяние в отчетном докладе секретаря как эпохальную инициативу комсомольцев. На том и обрубилось. Больше директор училища директора завода в глаза не видел, хоть и просился на прием неоднократно,— на заводе шла реконструкция, и им стало не до ПТУ.

Станок прибрал к рукам мастер Купцов. Директор училища гуманитарий, преподаватель истории, в технике разбирался на уровне журнала «Техника молодежи» и доверял Купцову безоглядно. А тот позволял лишь демонстрировать станок как иллюстрацию к теоретическим занятиям, а к работе допускал только членов своей привилегированной бригады.

Купцов, взбешенный, ворвался на урок истории как раз в тот момент, когда Сергей Николаевич обсуждал с группой исторические аспекты экономической реформы.

До последнего времени Сергей Николаевич был беззаветно предан истории. Он страстно верил, что история помогает людям предотвращать ошибки, строить будущее целесообразнее и человечнее прошлого. Ну конечно же, вся история человечества — лишь непрерывное стремление к гармоничным экономическим отношениям. Все остальное — несущественно. Стоит только отыскать совершенную пропорцию личного и общественного интересов, и общество справедливости возникнет почти автоматически... Слушатели зевали и оживлялись, только когда речь заходила о том, что реформа открывает возможность солидных заработков. Он приводил в пример купцовскую бригаду, взявшую в аренду пресловутый станок с числовым управлением.

— Мы строим справедливое общество,— говорил Сергей Николаевич,— а справедливость — это в первую очередь справедливая оплата труда: что заработал, то твое. А что это значит? — И так как все дружно молчали, он заключил за всех: — Это значит, от каждого по способностям, каждому по труду. То есть социализм!

Вот в этот момент в аудитории и появился Купцов.

— Социализм, а станок раскурочили! — объявил он, прервав директора.— Кто это сделал?

Директор ужасно расстроился.

— Эдуард Федосеевич, что именно там пропало?

— Патрон! Второго такого нет. Станок можно выбросить. Кто это сделал?

— Но может быть, кто-то посторонний...

— Сегодня в мастерской побывала только эта группа, а утром патрон был на месте.

— Я не могу поверить... Зачем?

— Сергей Николаевич, я прошу сейчас же всей группе пройти в мастерские, я хочу при всех проверить...

Директор встал, он как-то сразу осунулся и сгорбился.

— Я пойду с вами.

— Вот так, Михаил Иваныч,— зло сказал Купцов.— А ты сидишь здесь и слушаешь байки, пока у нас там воруют!

Мезенцев действительно сидел на уроке вместе с учениками — договорился с директором, что в свои «окна» будет посещать занятия по истории. «Хочу послушать, как и чему нынче учат историки»,— объяснял он свою просьбу. Директору это было приятно, и он даже поставил его в пример другим мастерам. Это, естественно, вызвало всеобщее осуждение: выслуживается новый мастер!

Сперва ребята поудивлялись его присутствию, потом привыкли. Даже льстило, когда он их расспрашивал о том, чего не знал сам. «Да, в наше время хуже учили,— говорил он,— зубрили много, а понимали, выходит, мало...» Ребята снисходительно посмеивались, кто-то пустил шутку: у них в группе двадцать мужчин и один дедушка. Михаил Иванович смеялся вместе с ними.

Возвратился в аудиторию Саша Шубин — его директор посылал за газетой, забытой в кабинете,— хотел процитировать статью ведущего экономиста...

Все вместе и отправились в мастерскую.

Купцов подвел директора к станку.

— Здесь стоял патрон...— начал Купцов и осекся.

Патрон был на своем месте! Купцов смотрел и не верил глазам — только что его не было, десять минут назад.

— Как вы сказали,— спросил директор,— что пропало?

— Вот он,— растерянно проговорил Купцов.— Но его же не было, я видел, искал...

Директор облегченно вздохнул:

— Недоразумение. Возможно, кто-то подшутил. А вы уж сразу про воровство.

Купцов снял патрон, повертел в руках и только тут заметил клочок бумаги, засунутый под кулачок патрона. Вытащил, развернул — на бумажке шариковой ручкой было выведено: «№ 2!» Купцов побагровел, сунул клочок в карман и ничего не сказал.

Купцовская бригада приступила к работе, остальные разошлись. Инцидент был исчерпан.

16.

Наступил конец апреля. Весна лезла во все щели. Саша отворил окно, и комнату наполнил аромат березовых почек. Он явственно увидел коричневую кожицу, покрытую клейким лаком... Так захотелось в лес! Торопясь, чтоб не передумать, схватил телефон и побежал в свою комнату — Софья Алексеевна едва успела вдогонку крикнуть из кухни: «Недолго, Саша! Должен звонить автор!» Набрал номер, который помнил все это время.

— Слушаю. Алло! Вас не слышно! Перезвоните...

— Здравствуй. Алло? Перезвонить? Ты меня слышишь?

— Слышу.

— Хорошо слышишь?

— Хорошо.

— Здравствуй, Таня.

— Здравствуй, Саша.

— Ну как вы там?

— Обыкновенно. А ты?

— Нормально.

Пауза.

— Алло!

— Я здесь.

— Я думала, разъединилось... Аппарат у нас два раза падал.

— Осторожнее нужно — механизм все же, не человек...

— Остришь?

— Пробую.

Пауза.

— Саша!

— Ага!

— Ты где сейчас?

— Дома.

— Я тоже.

— Да ну?! А я ведь звоню в сберкассу!

— Три ха-ха!

Пауза.

— Таня... Сойди вниз.

— Сейчас? Подожди у телефона...

Он слушает звуки из комнаты, в которой никогда не был. Пытается представить себе... Шаги — она идет своим пружинящим шагом... Куда? Спросить разрешения? Он видел однажды ее мать — худенькую, в огромных очках, с строгим выражением лица, с тихим голосом, который заставляет слушать... Отца ее не видел...

— Ты еще здесь?

— Конечно.

— Через десять минут.

Он еще несколько секунд прижимает трубку к уху, короткие гудки...

— Походим,— говорит она и, поведя плечом, идет вперед. (Саша успевает разглядеть новое — сережки, точно мохнатые гусеницы, от них шея кажется тоньше.) — Отчего это ты вдруг позвонил?

— Ниотчего.— Он ускоряет шаг, она почти бежит.

— В школе даже забыли, что был такой...

Он нагоняет ее и грубо берет за плечо.

— И ты забыла?

Она не отвечает. И не оборачивается.

— Ну, а как твой новый Самозванец поживает? — Он вкладывает в эти слова все презрение, которое только мог наскрести в своей душе.

А она все молчит, замерла, точно вслушивается... В его голос? Или в себя?

— Анна Семеновна по-прежнему ухлестывает за Лаптевым? — говорит он нарочито грубо, чувствуя, что рвет нить между ними и не в силах остановиться.

Она медленно, преодолевая себя, поворачивается к нему. Он видит ее лицо, змейку-морщинку у рта... И вдруг прижимается лбом к ее горячему виску.

Потом они тесно сидят на лавочке в каком-то дворе. Ее тонкая рука обняла его за шею, и он сидит выпрямившись и с устрашающим видом мерит взглядом парня, который, проходя мимо, отпускает шуточку.

Они поцеловались у ее подъезда. Таня сказала, что он должен прийти в школу на майский вечер. Это «должен» Саша принял как должное. Он стоял внизу в ожидании, пока наверху захлопнется дверь.