34.

— Но как же так — Юра не знает, где Саша!

— Не знает.

— Странно.

— Ничего странного! Он и раньше являлся после двенадцати.

— Раньше... А в подвале овощного ты смотрела?

— Там замок. Я везде смотрела, и отстань!

— Соня, у меня предчувствие...

— И без тебя тошно!

— Но он обещал прийти домой сразу же после совещания. Может быть, на совещании что-то произошло?

— Ничего там не произошло. Юра сказал: все было нормально, Анна Семеновна их похвалила, начальство похвалило Анну Семеновну. Спи!

В спальне воцаряется молчание, оба лежат неподвижно, не слышно дыхания. В подъезде хлопает входная дверь. Тяжелые шаги на лестнице... ближе, ближе... рядом... выше... щелкает замок, скрипит дверь. И опять тишина.

— Соня!

— О господи! Завтра рабочий день.

— Мне показалось, вчера Саша был расстроен, что в воскресный вечер тебя нет дома...

— Гриша, не припутывай сына. Скажи прямо: ты был расстроен.

— Соня, как мы славно жили без этих Прокоповичей!

— Славно? Забыл, что было с Сашей? Да мы должны быть им тысячу раз благодарны!

— Не знаю...

— Культурные, интеллигентные люди. Я увидела свет — хожу в концерты, в театры. А тебе досадно, тебе нужно, чтобы я торчала рядом с тобой у телевизора, не вылезала из кухни.

— Что ты говоришь, Соня?

Не договорив, он отворачивается к стене. Проходит еще полчаса.

— Соня, я пойду в милицию.

В этот момент звякает замок, дверь с тихим шорохом отворяется. Родители замирают. В прихожей глухо ударяют об пол сброшенные туфли. Родители босиком бегут к двери.

Саша не обращает внимания на их бледные, встревоженные лица.

— Ты что себе позволяешь? — начинает Софья Алексеевна.— Шляешься неизвестно где...

— Неизвестно с кем! — добавляет Григорий Филиппович.

— Не ваше дело! — Саша, не оглянувшись, уходит к себе и с силой хлопает дверью.

Софья Алексеевна порывается за ним.

— Соня! — Григорий Филиппович удерживает ее.— Ты же видишь, что-то случилось, он не в себе. Утром поговорим.

Родители долго прислушиваются.

— Гриша, за что он нас так? В чем мы перед ним виноваты?

— Не знаю. Может быть, не следовало нам искать помощи на стороне. Тайком от него... сговариваться...

— Мы ведь хотели как лучше. Гриша, ты будешь ходить со мной в концерты?

— Буду. Я хотел сказать... Я перехожу на другую работу.

— Да, ты прав, что-то мы не так сделали. Я тебя люблю, Гриша, мне никто другой не нужен.

— Знаешь, не надо с Сашей сейчас говорить. Мы плохо его понимаем, что-нибудь не то скажем. Пусть он сам разберется.

— А новый начальник у тебя порядочный?

— Говорят.

35.

Во вторник утром в семье Прокоповичей завтракали, как обычно. Станислав Леонардович сделал зарядку и, бодрый, тщательно выбритый, опрысканный одеколоном, уселся за стол. Он источал свежесть и здоровье. Юра принес утреннюю газету — традиционная обязанность! — и отец быстро, для ориентировки, просмотрел, свернул и сунул в карман пиджака, на дорогу. Полина Георгиевна внесла на подносе омлет и кофе.

— Куда же подевался вчера твой подшефный? — спросил Станислав Леонардович, наливая себе кофе.— Не догадываешься?

— Нет.

— Плохо. Как он вел себя на совещании?

— Пока Анна Семеновна выступала, все ерзал, шептал что-то, еле заставил его встать, когда нас прожектором осветили. Он даже зубами заскрипел. Хорошо еще, никто к нам не обратился с вопросами... Прожектор убрали, я сел, а он бросился вон из ряда, кому-то ногу отдавил. Больше я его не видел.

— Да,— сказал Станислав Леонардович, сколько волка ни корми...

— Саша хороший мальчик! — с легким дрожанием в голосе проговорила Полина Георгиевна. — То, что он вчера не явился домой,— мало ли что, всякое могло быть.

— Явился, не сомневаюсь. Иначе бы Шубины с утра уже трезвонили нам. Тут другое, Полина Георгиевна. Вчера мне на работу звонил один из родителей.— Станислав Леонардович вместе со стулом повернулся к сыну, испытующе на него посмотрел.— Во время вашего ночного бдения в лесу избили кого-то из ваших девочек. Тебе это известно, Георгий?

Юра на мгновение задумался.

— Я ничего не видел.

— Возможно. Но не видеть не означает не знать.

— Я уверена, Саша к этому отношения не имеет! Полина Георгиевна выронила блюдце, успела подхватить у самого пола, выпрямилась с красным лицом.— Он тебе друг, Юра, он бы не скрыл.

— Друг, друг...— Станислав Леонардович встал.— Дружба — палка о двух концах. Из нее вырастает круговая порука.— И, уже выходя, поглядев сыну в глаза, добавил внушительно: — У тебя есть репутация, Георгий, береги ее. Нет ничего дороже репутации!

36.

По школе распространился слух: кто-то из родителей наябедничал в высокие инстанции. Сегодня созывают внеочередной педсовет, прибудет сам начальник ГУНО. Кого и в чем обвиняют не вполне ясно, но, кажется, по поводу какого-то ночного сборища за городом восьмого «Б». Что за «сборище», никто толком не знал.

Как водится, все складывалось особенно неблагополучно: Лаптев с утра, прямо из дома, отправился в институт на еженедельную лекцию для учителей-словесников, Анна Семеновна оказалась не в курсе — перед этим три дня болела, а в понедельник ни с ребятами, ни с Лаптевым она не встречалась.

Директриса явилась в класс к концу второго урока и задержала всех на перемену. Но выяснить ничего не сумела, кроме того, что выезд действительно был, что жгли костер и читали Пушкина и что все прошло отлично. Драка? Никакой драки! Почему на занятиях второй день нет Илониной и двух приятелей — Толика и Женьки? Неизвестно. Возможно, простудились — под утро изрядно похолодало.

Директриса заперлась в кабинете с завучем и Анной Семеновной.

— Девы, что будем делать? Начальство с утра разносит телефон. Отец Илониной звонил в обком, грозит обратиться в прокуратуру — Таня в синяках, на ней порвана блузка, куртка... Представляете состояние родителей! Говорит, что упала и сама ушиблась. Но чтобы при этом на куртке ни одной пуговицы... И класс молчит — скорее всего сговорились. Самое неприятное, когда начальник позвонил, я ничего не знала! А прошло уже три дня. Это его больше всего возмутило. Сказал, я вообще не знаю, что у меня в школе делается, что никакой я не руководитель, и все такое, как обычно. Кто из вас знал об этом ночном выезде? Никто! Завуч, как ты допускаешь анархию в коллективе: учитель, не ставя тебя в известность, вывозит целый класс за город, на всю ночь! Ну, об этом мы еще поговорим. Анна Семеновна, припомни, Лаптев тебе об этом ничего не рассказывал? Нет? Ну, чокнутый парень! Я ему выдам! Я его просто убью!

Завуч робко предложила:

— Может, до педсовета еще раз переговорить с ребятами? Но не в классе, при всех, вызывать сюда по одному?

Директриса вспыхнула:

— Не позволю! Придумала... Кабинет директора не Петровка, 38! И всю школу взбудоражить: идет следствие!

— Но ведь надо выяснить правду,— продолжала робко настаивать завуч.

— Выяснять будет классный руководитель. И не допрашивать, а как старший товарищ. Поняла, Анна Семеновна? Но это потом, завтра. Сейчас надо подумать, как спасти этого дурня! Нет, что придумал: читать Пушкина в лесу, ночью... Конечно, ребят хлебом не корми. Послушайте, а еду они с собой брали? Не было ли там вина?

Тут уж запротестовала Анна Семеновна:

— Что вы! Да Андрей Андреевич ни за что не разрешил бы!

— Помолчи со своим Андреем Андреевичем! Ты этому блаженному под нос ткни бутылку — и то не заметит! Шляпа! И не защищай его! Милуешься с ним — и на здоровье! Не красней, я тебя насквозь вижу! Когда Лаптев должен быть в школе? Или завуч опять не в курсе?

— К часу дня. Так что успеет к педсовету и все объяснит.

— Объяснит! Знаю я его. Разведет философию! Как раз для начальства. Очень любит начальство общие рассуждения! А тут еще прокуратура... Разозлится и выгонит Лаптева! Да еще запишет статью в трудовую книжку! Нет, тут уж нужно самим вытаскивать.