— Люди, будьте бдительны — вот еще о чем эта пьеса! — Лаптев побледнел, голос у него сел, казалось, он на последнем дыхании.

Анна Семеновна, не на шутку испугалась, бросилась к нему. Он замахал обеими руками.

— Все, все! Домой! Не учить наизусть! Читать, читать глазами!..

И буквально выставил их за дверь. Анна Семеновна успела заметить, как он вытащил из портфеля тетрадь и склонился над столом. Подсматривать было стыдно, и она притворила дверь.

С мальчиками разделалась быстро — положила руки им на плечи и сказала:

— Мне нужна ваша помощь!

Рассказала: будет совещание учителей, ей придется выступить — поддержать честь школы, показать, что есть в школе не одни отстающие, есть и настоящие ребята, кто умеет и учиться и дружить... Она выбрала их. Ей нужно, чтобы они были в зале. Короче, завтра по этому поводу пригласит их директриса. Анна Семеновна надеется — они не подведут.

Назавтра все сошло как нельзя лучше. Директриса объявила, что пригласила посоветоваться, и произнесла энергичную речь на тему: учитель может успешно учить, если опирается на плечо ученика. Вот что следует продемонстрировать совещанию.

— В зале мух не ловить, слушать выступление классного руководителя, чтоб в случае, если будут вопросы к вам из зала,— не вразнобой с Анной Семеновной! Понятно, юные герои?

И, не дав им и рта раскрыть, отправила в класс.

24.

Была еще одна причина, заставившая Анну Семеновну прийти на репетицию. Причина, в которой она никому и ни за что не призналась бы, которую скрывала от себя самой. Ревность. Да, она стала ревновать своих учеников к Лаптеву. Вот уже месяц его имя прямо-таки не сходит с уст у ребят. О его репетициях шепчутся, на них бегают, как на праздник, репетиции — великая тайна, посторонние не допускаются. Недавно одна репетиция по времени совпала с дискотекой — ребята предпочли репетицию! Постепенно неуважительное «Лапоть» исчезло из их жаргона. И совершенно синхронно с этой эволюцией стал как-то блекнуть авторитет классного руководителя. Внешне это почти не проявлялось — ее по-прежнему слушались, уважали... Но она знала. По тому, как на переменах девочки уже не окружали ее дружной стайкой. По тому, что на уроках меньше смеялись ее шуткам, а однажды безответный объект ее насмешек и подтруниваний, ее «громоотвод скуки», как она его называла в учительской, сказал вдруг: «Я вам не рыжий!» Сегодня, спрашивая ученика домашнее задание, услышала: «Не успел приготовить, задержался на репетиции у Андрея Андреевича».

Впечатление от репетиции было двойственное. Интересно. Лаптев увлекает в глубину литературного текста. Вместе с ребятами участвует в поисках смысла, вместе с ними как бы впервые открывает для себя самую суть, тайну произведения... Почти детектив! Может быть, это привлекает? В этом и состоит его метод? И в то же время ощущение: никакого метода нет, есть нечто иное... Она еще не может себе объяснить, но это ее раздражает, вызывает неприятие, даже враждебность. Однако остается факт — дети к нему потянулись!

Анна Семеновна не терпит неясности. Поговорить с Лаптевым откровенно, спросить напрямую, как она умеет. Не жалея ни себя, ни его. Что он думает о ней как о классном руководителе — воспитателе детей? Потому что после этой репетиции червячок сомнения поселился в ее душе... Сомнения в себе.

25.

Гордая полячка осталась без царевича — Толик наотрез отказался. После первой репетиции, когда над ним так обидно посмеялись, он еще разок попытался, снизошел, чтобы ублажить эту занозу Илонину, заодно сделать одолжение Лаптеву — все же впереди экзамен. Вторая репетиция должна была состояться без зрителей. После всенародного осмеяния Самозванца Лаптев сделал репетиции закрытыми — исключительно для непосредственных исполнителей.

Вторая репетиция у Толика прошла еще хуже. Стоило ему прочесть вслух: «Вот и фонтан: она сюда придет», как в мозгу щелкал переключатель и он с удивлением слышал чужой, скрипучий голос, произносивший непонятное: «Яка-жетсярож-денне-бояз-ливымперед...»

Илонина кипела от обиды и злости. Лаптев молча смотрел на него с отчаянием.

И Самозванец бежал.

На ближайшем уроке Лаптев при всех обратился к Толику с увещеванием: «Ты отказываешься? Остаться вне Пушкина — значит одичать, сделаться неандертальцем!» На что Толик достаточно громко проговорил: «Нужен мне ваш Пушкин как рыбе зонтик!» Лаптев схватился за голову, на лице его выразился такой ужас, что ребята стали его успокаивать: не обращайте внимания! что с дурака спрашивать! «Да не он мне — я ему нужен! — страдая, воскликнул Лаптев.— Ему жить! А жить без Пушкина — все равно что без языка!» В ответ Толик пробормотал что-то насчет того, что в пэтэу работают не языком, а напильником. И тогда Лаптев обратился к Саше: «Он меня не понимает. Может быть, ты растолкуешь своему приятелю?»

Саша поджидал его после уроков во дворе школы. Толик вышел вместе с Женькой; они постояли, переговариваясь, время от времени прицельно сплевывая в снежную бабу, которую скатали малыши. Те хнычут и беспомощно грозят издали кулаками.

Да, поручение не сладкое. Бывшие приятели открыто выказывают ему презрение. Но Лаптев доверил ему организацию репетиций... В последнее время Саша нередко ловит на себе пристальный взгляд учителя, и, когда глаза их встречаются, Лаптев светлеет лицом. И Юра заметил: «А он тебе симпатизирует!» — и при этом как-то странно хмыкнул. Саша не понял Юриного тона.

Кроме поручения учителя, было еще одно поручение, невысказанное. Костюмерная. Слезы Илониной. Ее ураганный поцелуй, конечно же, в благодарность за сочувствие — ей так хочется сыграть Марину...

Саша подошел к бывшим приятелям.

— Тэд,— сказал он,— зря ты так.

— Заткнись, Цезарь, без тебя звонарей хватает!

— Ребят подводишь... Илонину... Заменить тебя некем.

— Подумаешь, Илонина! Плевать мне на тебя и на твою Илонину!

— Почему «мою»? Она с тобой репетировала.

— Со мной репетировала, а с тобой спала!

Саше кровь бросилась в голову.

— Слушай, ты, сейчас же извинись!

Толик, довольный, смерил его долгим взглядом и четко проговорил:

— А иди ты...

Саша сорвал с плеча сумку и бросился на Толика. Но Женька подставил ногу, и Саша полетел в сугроб. Выбираясь и отряхиваясь, он услышал удаляющийся топот.

26.

Лаптев помрачнел:

— Друзья мои, это катастрофа! Программа построена как симфония. Исключить сцену — выбросить скерцо — разрушить все! Что делать? Что делать?

— Пригласить Самозванца из восьмого «А»? — неуверенно предложил Саша.

— Ни в коем случае! Восьмой «А» готовит Лермонтова — другая тональность, другая атмосфера. Да и для вас он новый, посторонний... Вдруг пригласить первую скрипку из другого оркестра! Невозможно! Все пойдет прахом!

Лаптев барабанил пальцами по столу. Саша смотрел на него с состраданием. Юра о чем-то напряженно размышлял. Наконец он медленно, будто отвечая самому себе, проговорил:

— Ну, а если найдется у нас в классе кто-нибудь, кто захочет дополнительно взять эту роль?

— Что? В нагрузку? — Лаптев даже привстал.— Поймите, весь смысл в том, чтоб человек выбрал сам!

— Если именно такой найдется?

— Это было бы счастье!

Лаптев внимательно посмотрел на Юру. А у Саши почему-то замерло сердце от радостного предчувствия.

— Кто же это, коли не секрет? — спросил учитель.

— Я,— спокойно ответил Юра.

У Саши в груди будто что-то перевернулось, и он неожиданно для себя расхохотался. На него с удивлением смотрели, а он никак не мог остановиться.

— Что тут смешного, Шубин? — спросил наконец учитель.— Мы обсуждаем серьезный вопрос.

— Не знаю, показалось, что у Марины два Самозванца... Оба ждут у фонтана...

— Не остроумно! — холодно сказал Юра.

На уроке Саша послал Илониной записку: «Самозванец нашелся — Юра Прокопович». Ответ был совсем коротким: «Нет!» Саша переслал ответ Юре, надписав наискосок: «Что делать?» Юра прочел, пожал плечом и четко написал поверх его вопроса как резолюцию: «Никуда она не денется!»