Гостей проводили. Саша ушел к себе. Принялись мыть в кухне посуду.

Григорий Филиппович уже собрался рассказать то, что весь день таил и откладывал до вечера: сегодня в специальной докладной он потребовал от начальника вторую подпись на незаконные расходы. Но в этот момент Софья Алексеевна задумчиво проговорила:

— Какие симпатичные люди эти Прокоповичи!

И он ничего не рассказал.

23.

После уроков Анна Семеновна заглянула в кабинет литературы.

Лаптев посмотрел на нее грозно:

— Записка на двери: не входить! не стучать!

— Но мне очень нужно поприсутствовать...

— Не могу! Первая читка Моцарта и Сальери. Интимнейший процесс, понимаете ли.

— В том-то и дело, что не понимаю! Точные науки убивают художественный вкус, непосредственное восприятие. Сальери поверял алгеброй гармонию... Это по моей части! И я подумала: может, он прав?

— Сальери прав! Да вы что? — Он подозрительно посмотрел на нее поверх очков.— Вы смеетесь?

— Вот я и захотела послушать. У кого же мне учиться, как не у вас? У меня с вами должна быть единая позиция!

Лаптев нахмурился и надул губы — он боролся с собой.

Анна Семеновна была уже в комнате и, заговорщицки подмигнув Юре и Саше, залилась пуще прежнего:

— Голубчик Андрей Андреевич, я в уголочке, я как мышонок...

— Ладно,— буркнул Лаптев, поглядев искоса на мальчиков; те сидели чинно за столом, уткнувшись в книгу.— Подальше сядьте и не прерывайте, пожалуйста!

Анна Семеновна прижала палец к губам, покачала головой и забралась в дальний угол.

Завтра директриса вызовет Прокоповича и Шубина, объявит: мальчикам предстоит присутствовать на совещании учителей; Анна Семеновна не уверена, что директриса сделает это достаточно тактично. Как они среагируют? Впрочем, за Юру она спокойна — он все поймет. Но Саша? Нужно их осторожно подготовить к завтрашнему разговору. Чтобы только не испортить то, что так успешно идет по плану, по ее плану... Она с нежностью смотрит на две макушки рядком — ее ребятки, ее маленькие мужички... О чем они там так солидно рассуждают?

Погруженная в свои мысли, Анна Семеновна пропустила начало репетиции. Очевидно, они уже прочитали текст вслух...

Лаптев. Вы поступили, как я просил? Каждый продумал сам, не советуясь? Друг другу не открыли?

Юра и Саша одновременно кивают утвердительно.

Лаптев (потирает руки). Очень интересно! Сам я над этой трагедией еще не думал... (Снимает очки, готовится слушать.)

Анна Семеновна удивлена: без очков Лаптев сам похож на мальчишку. Раньше она не замечала. Впрочем, она постоянно забывает, что он всего на год старше, воспринимает его как другое поколение. Что-то есть в нем скрытое, неразгаданное...

Лаптев. Итак, что больше всего волновало Пушкина в этой ситуации, в отношениях двух этих людей? О чем пьеса?

Мальчики молчат. Не решаются, что ли? Или не готовы?

Лаптев. Какое главное событие в пьесе?

Юра. Сальери отравляет Моцарта.

Лаптев. Конечно. Так пьеса об этом? Об отравлении? Стоило об этом писать! Все знают, что ни за что ни про что отравить человека — преступление. Факт, не требующий художественного доказательства. Достаточно уголовного кодекса. Что-то тут другое...

Любопытно, как он из них вытащит то, что ему нужно? Анне Семеновне кажется, что отлично понимает довольно примитивный учительский прием, да и мальчики, вероятно, тоже.

Лаптев. Пушкин к этому времени — к осени тысяча восемьсот тридцатого года — пережил уже несколько ссылок, и травлю, и доносы на него в царскую охранку... (Вскакивает, начинает бегать по комнате.) И предательство друзей! Предательство! Есть что-нибудь страшнее в жизни?

Нет, он не подлаживается к ним, он искренне взволнован.

Лаптев. Вот вы — друзья. Вы способны предать один другого? А меня предали. Самый близкий человек предал. Не под пытками, не под угрозой...

Остановился, взял со стола очки, протер платком, надел, сел за стол, уставился на ребят. Пауза.

Анна Семеновна почувствовала его боль. Он несчастлив! Хоть бы кто-нибудь из мальчиков заговорил!

Юра. Может быть, именно это и хотел сказать Пушкин?

Лаптев. Что «это»?

Юра. В каждой чаше дружбы есть капля яда.

Лаптев (изумленно). Ты так это понял?

Юра. Конечно, в самой большой дружбе всегда один что-то скрывает от другого: за что-то его порицает, в чем-то завидует... не может один раствориться в другом — перестать быть самим собой.

Лаптев. А ты собой дорожишь?

Юра. Дорожу.

Анна Семеновна гордится Юрой — как он возмужал! Сколько в нем независимости, достоинства! Что ответит Лаптев?

Лаптев (задумчиво). Дружба не должна стирать личность, в этом ты прав. Но «капля яда»!..

Юра (загораясь). Чтобы отстоять свободу своей личности, нужно быть твердым, Андрей Андреевич, даже порой жестоким! В конце концов, в дружбе побеждает сильнейший.

Лаптев. Выходит, дружба — борьба?

Юра. Всегда!

Лаптев (качая головой). Какой у тебя, однако, жизненный опыт... Значит, по-твоему, Сальери победил Моцарта!

Юра. Нет. Не смог его победить и потому отравил.

Лаптев. Любопытно... Не по Белинскому, а?

Юра. Разве я не то сказал?

Лаптев. То самое, Прокопович, то самое.

Анна Семеновна не понимает, хвалит или бранит Юру учитель. Но она сочувствует своему ожившему Давиду, она просто любит его, ей приходит сравнение с Пигмалионом.

Лаптев. А ты что думаешь об этой пьесе, Шубин?

Юра отодвинулся, чтобы лучше видеть лицо друга, смотрит испытующе, даже с вызовом, так, по крайней мере, кажется Анне Семеновне. Жаль, Саша сидит спиной к ней. Но по выражению лица Лаптева можно кое-что понять.

Лаптев (мягко). Ты чем-то расстроен? Шубин! У тебя нет своего мнения?

Саша (виновато). Мне кажется... Не знаю... Пушкин, наверно, был одинок...

Лаптев (встрепенувшись). Ты думаешь?

Саша (так же неуверенно). У него столько стихов про дружбу... И здесь опять... Здесь особенно!

Лаптев. Ну, друзья-то у него были.

Саша. Друзья — да. Вы рассказывали: Жуковский, Вяземский, другие... Но у каждого своя жизнь. Даже когда он вызвал на дуэль Дантеса, они сперва его не понимали, они пожалели Дантеса! Нет, они его не понимали. Не было у него одного друга! Одного, но который бы все понимал. Пушкин мечтал о нем, искал всю жизнь...

Лаптев (замерев, еле слышно). И все это ты вычитал в пьесе?

Саша. Вот он и сочинил такого друга — Моцарта. Как Моцарт любит Сальери! Делится с ним заветными мыслями, хвалит его музыку, даже признает гением — только чтобы тот не чувствовал себя униженным. Так поступает настоящий друг. Зато и Моцарт счастлив — Сальери понимает его, как никто другой. Так мне кажется...

Лаптев. «Сочинил Моцарта»... А в жизни возможен такой идеальный друг?

Саша. Конечно!

Лаптев. Может быть, он уже где-то существует, где-то ходит по нашей грешной земле — увидеть бы!

Саша. Я такого знаю!

Лаптев (вздохнув). Ты счастливее Пушкина.

Анна Семеновна подумала, что мальчики сами дали ей ключ к разговору. Она уверена, что поладит с ними. Да, Лаптев сумел вызвать их на откровенность. Теперь она знает: опыт удался! Юра поднял Шубина, его просто не узнать! У нее есть моральное право заявить об этом громко. Лаптев о чем-то продолжает толковать, но Анна Семеновна не слышит. Она вся во власти честолюбивых грез.

Ее привел в себя гневный голос Лаптева. Она испугалась, не сразу поняла, что громит он не ее, а общество. Общество, в котором безликость подавляет личность, бездарность убивает талант. Не фигурально — впрямую. Как Сальери Моцарта. Как убили Пушкина. Как убивали и убивают многих. И всякий раз оправдывают убийство грядущей пользой человечеству!