– С вами я буду главной героиней, – сказала она перед тем, как удалиться.

После нее прошли несколько человек, коротко благодаривших Анну и с довольным видом следовавших дальше. Затем возник отец, переживавший тяжелую утрату, и стал изливать Анне душу с пугающей откровенностью, пока толпа позади него не начала беспокоиться, оглядываясь в поисках кого-нибудь, кто мог бы их спасти. Этот человек оказался охранником магазина, но ситуация была настолько напряженной, что Анне пришлось выйти из-за стола и положить руку ему на предплечье.

– Я понимаю, – сказала она, заглядывая ему в глаза. – Поверьте, я полностью понимаю, через что вы проходите. Я даже не могу обещать, что вам станет легче, потому что сама еще этого не чувствую. Но могу сказать, что вы не одиноки. К сожалению, нас здесь таких слишком много.

Мужчина молча кивнул, дрожа всем телом. Он не представлял опасности, в этом она была уверена.

– Хочу сказать вам спасибо, что пришли, и я надеюсь, моя книга вам поможет.

Его увели.

Последовала вереница благовоспитанных женщин с прекрасными манерами, словно возмещающих моральный ущерб за этого расклеившегося мужчину, которые были рады получить автограф и сказать что-нибудь хвалебное и, к счастью, обезличенное («Вы замечательно читали», «Я так восхищаюсь тем, чего вы достигли», «Не терпится начать читать!»), а за ними подошли две двоюродные сестры, недавно похоронившие бабушку, умершую, впрочем, естественной смертью. «Такое долгое получилось прощание, когда уже думаешь: хоть бы поскорее. Тягостно». Затем подошел мужчина, который написал книгу о смерти своего партнера от рака и опубликовал ее на «Амазоне». Вместо «Послесловия» он вложил Анне в руки свою книгу и у нее на глазах – у всех на глазах – подписал ее. Весьма пространно. Она его старательно поблагодарила. И наконец, смогла рассмотреть конец очереди.

Продолжая раздавать автографы и что-то говорить, снова раздавать и снова говорить, она начала думать над предлогом для отказа представителю «Макмиллана», которому так хотелось заценить самый популярный ресторан Денвера. Что ж, у него еще оставалась такая возможность, если она сошлется на переутомление, или на то, что ее выбил из колеи тот бедный, несчастный мужчина, которого пришлось выпроводить, или, возможно, прибегнет к классической мигрени.

– Большое вам спасибо.

– Надеюсь, вам понравилось.

– Спасибо, я это ценю.

Она имела право на усталость. Это было ее третье мероприятие за три дня, в третьем городе за три дня, в третьем штате за три дня, и оно было довольно типичным в плане размера аудитории и демонстрации личных травм и всевозможных утрат, в основном самоубийств. Ясное дело, читатели предъявляли на нее свои права, а сарафанное радио работало на отлично. Что ж, они ведь покупали книги. Они покупали множество книг.

– Ой, простите, но – нет. К такому невозможно подготовиться.

– Спасибо вам большое, что сказали это.

– Я это написала, чтобы помочь себе, если честно. Я и не думала, что смогу помочь кому-то еще.

Каких только имен и в каких вариантах не приходилось ей писать. Одних Кэтрин/Катрин/Катерин/Катарин было достаточно, чтобы у нее голова пошла кругом. А были еще Кейтлин, Кристины, Микаэлы. Слава богу, имелись стикеры с именами, ведь ей приходилось подписывать книги, одновременно слушая, что ей говорят, и что-то говорить в ответ.

Дорогая К-И-Р-С-Т-Э-Н, спасибо большое. Надеюсь, вам это поможет. С наилучшими напутствиями, Анна Уильямс-Боннер.

М-Е-Й-Г-А-Н, с наилучшими пожеланиями, Анна Уильямс-Боннер.

Она подняла глаза. Представитель «Макмиллана» стоял один, скрестив руки на груди. Судя по его виду – кто бы мог подумать, – он ее заждался. Что ж, она могла его понять. Оставалось всего две читательницы, но у каждой было по несколько книг. Зато они, похоже, пришли вместе.

Они оказались сестрами, и их история была ужасна. Почти сразу же обе расплакались. Книги были для их детей. Тех, что остались в живых. Анна знала этот феномен, эту атаку-под-занавес, сродни ожиданию пациента, когда врач возьмется за дверную ручку, чтобы спросить его о подозрительном уплотнении в груди. Эти двое понимали, что им понадобится изрядное время для общения с автором. И держались в сторонке, пропускали вперед других. Эдакое неизбежное зло.

Они не отходили от нее минут пятнадцать. Они были безутешны, но она не то чтобы особенно старалась их утешить. Какой смысл? Самоубийство родного человека оставляло зияющую дыру в семье и в душе каждого, с кем он был близок. Во всяком случае, так ей не раз говорили. Хотя сама она ничего похожего не испытывала.

Когда же они, наконец, ушли, сжимая в руках свои книги, а представитель «Макмиллана» приблизился к ней, Анна поняла, что она действительно, без всяких отговорок, не в силах уважить развивающуюся кулинарную культуру Денвера. Ей хотелось простого бургера в номер, виски с содовой и ломтик шоколадного торта. Хотелось принять душ, накинуть гостиничный халат и смотреть Си-эн-эн, пока не заснет перед включенным телевизором. Но не успела она встать из-за стола, как книготорговцы принесли ей стопку книг на подпись – как для продажи в «Потрепанной обложке», так и заказанные онлайн, по телефону или прямо в книжном теми, кто не смог выбраться на сегодняшнее чтение.

Для начала она разделалась с партией на продажу: простые автографы, ничего личного. Затем перешла к заказам и стала вчитываться в имена на стикерах, прежде чем написать что-то на шмуц-титуле, радуясь хотя бы тому, что никто над ней не стоит.

Хлое.

Джоанне.

Сьюзан.

С днем рождения, Микайла.

На последнем экземпляре стикера не было. Она открыла титульную страницу, куда его засовывали отдельные люди, неразумные, отнимая у нее лишнее время, но и там его не оказалось. Она перевернула следующую страницу, шмуцтитул, и тогда увидела его – знакомый желтый квадратик. Она взяла ручку, но не смогла сфокусироваться на словах, словно ее мозг отказывался воспринимать их. Что-то было не так – то ли со словами, то ли с ней. Анна перечитала написанное. Затем еще раз, но это не помогло. Слова все также не укладывались у нее в уме.

Эвану Паркеру, не забытому.

Стикер она, естественно, прикарманила. Без вариантов. Она не хотела, чтобы кто-нибудь еще увидел его или спросил о нем. Ей удалось написать нетвердой рукой: «С наилучшими пожеланиями, Анна Уильямс-Боннер» и вернуть оскверненную книгу одному из продавцов, после чего она собрала свои вещи и попросила представителя «Макмиллана» отвезти ее в отель.

– Мы вроде поужинать собирались, – сказал он.

Вид у него был ужасно недовольный. Ей захотелось ударить его.

– Мне очень жаль. Мне нехорошо.

Должно быть, даже он понял, что она не лжет.

– О, надо же! Давайте отвезу вас в «Хилтон».

Стикер она зажала в кулаке. А кулак сунула в карман пальто. Радиоактивный кусочек желтой бумаги. Ей на самом деле было от него нехорошо.

Представитель высадил ее у отеля. Она снова извинилась, а он снова сказал, как сильно восхищается ее книгой. И она припустила к лифту.

Поднявшись к себе в номер, она бросила стикер на пол и села на кровать, уставившись на него. Паршивая бумажка, влажная от ее руки, с пылью из кармана, налипшей на клейкую полоску с краю. Она боролась с желанием втоптать ее в ковер или открыть раздвижную стеклянную дверь, ведущую во внутренний дворик, и выбросить на дорожку внизу, невольно представляя, как кто-то поднимает ее, разворачивает и читает радиоактивное послание: Эвану Паркеру, не забытому.

Была вероятность, что она накручивает себя, раздувает из мухи слона. Ведь имя Эван, как и фамилия Паркер, встречались не так уж редко, и вполне возможно, что какой-нибудь невинный житель Денвера хотел подарить экземпляр «Послесловия» своему другу или родственнику, которого так звали. Однако, если этот гипотетический Эван Паркер мог прочитать ее книгу, значит, он был жив, и тогда приписка про забвение теряла смысл. Нет, ничего она не накручивала и не раздувала – у нее были все основания сидеть в номере отеля, обхватив колени скрещенными руками, и дышать часто и тихо.