Такой нетипичный подход, похоже, себя оправдал. Множество женщин – по крайней мере, ее ровесниц и постарше – одобрительно закивали.

– Когда же я познакомилась с мужем, я вдруг попала в этот писательский мир. Я стала узнавать писателей и слышать разговоры об их работе, и тогда поняла – знаю, прозвучит, наверно, наивно, – поняла, что слова на страницах книг, которые я брала в библиотеке или покупала в магазине, не возникают волшебным образом. Я поняла, что каждое предложение – это что-то вроде олимпийского состязания для автора. Полная самоотдача. Полное погружение. И в то же время я не могла не видеть, насколько по-разному это бывает. Я узнавала людей, которые, казалось, писали каждый день, и людей, которые, казалось, вообще никогда не писали. Но и те и другие создавали книги. Узнавала людей, которые все время говорили об этом, и людей, которые об этом никогда не говорили, и они были потрясающими писателями. Я просто поражалась, сколько может быть разных способов этим заниматься. А если так – возможно, такой способ есть и у меня. Но… Попробую сформулировать аккуратно… Когда тебе хочется заняться чем-то таким, чем уже занимается твой любимый человек – и делает это весьма успешно, – тебе может быть непросто.

По комнате прокатился нервный смех.

– Так что я не говорила об этом Джейку. Моему мужу. А когда он умер, поверьте на слово, творчество было последним, о чем я могла думать. А когда уже я вынырнула из-под этой первой волны сокрушительного горя, я стала спрашивать себя: что может пойти мне на пользу? Я честно не знала, каким будет ответ. Я была готова к варианту «уехать из Нью-Йорка». Или «завести собаку». Но когда я по-настоящему позволила ответу прийти ко мне, он оказался таким: «написать книгу». Хоть стой, хоть падай. Но, с другой стороны, я вроде как почувствовала, что обязана попытаться.

Парень из Айовы повернул голову, подавшись к ней со своего места.

– Обязаны? Кому?

Она решила проигнорировать эту шпильку.

– Кажется, я еще не решила.

Теперь публика не только любила ее, но и ненавидела парня из Айовы.

Официальная часть дискуссии завершилась вторым раундом вопросов от Дженнифер, после чего зрители выстроились в очередь к микрофону в центральном проходе. Вот тогда она и почувствовала, как отдельные кусочки стали складываться для нее в новую реальность.

Все эти люди обращались с вопросами к ней.

Точнее говоря, они к ней просто обращались.

– Привет, это ведь к Анне? Я просто хотела сказать, что прочитала много книг о самоубийствах после того, как мой отец покончил с собой. И ваша… ну, наверно, потому, что она была такой свежей, и вы такая хорошая писательница, тронула меня как никакая другая.

– Э… Анна? Я просто не понимаю, как это у вас получилось. И не могу не задаться вопросом: может, дело в том, что вы нигде этому не учились? Потому что я знаю одну женщину, которая всю жизнь хочет быть писательницей, и она специально училась в колледже и получила степень, но никак не может дописать роман. Я хочу подарить ей вашу книгу, потому что она так прекрасна, но я на самом деле беспокоюсь, как она это воспримет.

– Мне очень понравилась книга вашего мужа, Анна. То есть это была лучшая книга, которую я прочитала за тот год. И я была тогда на фестивале, о котором вы упоминали, и ваш муж был таким потрясающим. Я была так подавлена тем, что случилось. Извините, что отнимаю время у остальных участников, но мне просто хотелось это сказать.

После пятого-шестого «вопроса» ей стало даже жалко остальных участников.

– Анна, когда вы наконец взялись за написание романа, вас не посещала мысль, дескать, я же не настоящая писательница, я не справлюсь?

– Ну, всех нас тревожат подобные мысли, – сказала Анна, подавшись вперед. – То есть у каждого автора в голове звучит этот враждебный голос со своими приемчиками. Мой – вы совершенно правы – мог говорить: «Ты не настоящая писательница». Но давайте спросим остальных. У кого какие страхи?

Трансгендер сказал:

– Я не могу быть писателем, пока не стану по-настоящему собой, а когда же это будет?

Голландская девушка сказала:

– Никому нет дела до того, что я говорю.

Парень из Айовы, кажется, задумался сильнее, чем того заслуживал вопрос. Наконец, он выдал следующее:

– Я знаю писателей талантливей меня. Хватит ли мне усердия, чтобы дотянуть до них?

Вот так вот. Авторы дебютных романов полностью оправдали ожидания – точнее, подтвердили подозрения – публики.

Когда все закончилось, участников дискуссии подвели к длинному столу для раздачи автографов в вестибюле, и очереди к четверым авторам приняли форму графика посещаемости пригородного мультиплекса в выходные, когда показывали новый фильм от «Марвела». Стоявший рядом с Анной парень из Айовы нервно убалтывал пару своих подающих надежды аспиранток, стараясь не отпускать их до последней возможности, мучимый осознанием, что, кроме них, он никому не интересен. По другую сторону от нее трансгендер получал чуть больше внимания – к нему стояли четверо-пятеро человек. К голландской девушке подошла ее издательница и женщина из посольства, которая привела дочерей прямо с футбольного матча. Девочки стояли, уткнувшись в свои телефоны.

Очередь к Анне огибала стол с комиксами «Книги – это магия» и змеилась почти до самых дверей. И каждый человек, стоявший к ней, сжимал в руках книгу в лавандовой обложке. Некоторые даже не одну.

– Какого цвета ручку предпочитаете? – спросил Алекс, которого издательство прислало проследить, чтобы первый вояж прошел гладко.

– Мне нравится фиолетовая. Такой приятный цвет, в тон к лавандовой обложке.

– Да, мы так и думали. Надеюсь, не будет рябить в глазах?

Она начала ставить автографы. Начала учиться: как поднимать взгляд, что говорить, где расписываться, когда благодарить. Она помнила, какую радость это доставляло Джейку; он так долго добивался внимания читателей, что эти люди вызывали у него неподдельную признательность. Люди, ехавшие к нему в любую погоду, не жалея денег на бензин или билеты, чтобы послушать, как он читает или рассказывает о книге, которую они могли бы взять в библиотеке или заказать с доставкой на дом, не утруждая себя встречей с автором. Люди, которые потратили свои деньги, чтобы купить написанную им вещь, которым было важно увидеть его вживую. Люди, хотевшие, странно сказать, получить его автограф на шмуцтитуле или сфотографироваться с ним, чтобы выложить памятный снимок в Фейсбуке[14], и люди, желавшие спросить его – таких можно было понять, – как им добиться того, чего добился он, или как не падать духом, если от них отвернулся агент, если от них отвернулся издатель, если от них отвернулись критики, если от них отвернулись читатели, – и Джейк находил слова для всех этих людей, что было одной из немногих его черт, не вызывавших у Анны презрения. Но это не значило, что она могла с легкостью повторить то же самое.

К тому же Джейку не приходилось выслушивать от людей того, с чем они теперь подходили к ней.

– Моя жена умерла.

– Моя сестра покончила с собой.

– Подруга моей дочери.

– Моя напарница, неожиданно так. Мы даже не думали. Я была в таком шоке. Она все время казалась такой позитивной.

– Я сама его нашла. Это было ужасно.

– Я никогда не пойму.

И они плакали. А с ними – и те, кто стояли за ними, ожидая, судя по всему, возможности сказать что-то похожее, то ли от сочувствия, то ли просто на эмоциях.

– Хотела бы я быть писательницей. Хорошо уметь выражать чувства на бумаге.

Анна мрачно кивнула. Если бы у нее самой когда-нибудь возникли подобные чувства, она бы в последнюю очередь выразила их на бумаге.

На большинстве книг были желтые стикеры с нужным именем или именами. «Для Сары». «Папе Рори». «Джиллиан». «Питеру – надеюсь, это поможет». Если стикера не было, она спрашивала:

– Написать вам что-нибудь особенное?

– Нет, просто ваше имя, спасибо.