- Найдете другого протеже, - сказал я.

   - Будем надеяться.

   Незаметно начало светлеть. Дождь уже только моросил, орошая страждущие от жажды листья.

   - Вы собираетесь остаться здесь? - спросил я.

   - Да, я должен работать в саду. Слуги Бисмарка позаботятся обо мне.

   - Да уж конечно.

   Я поднялся назад по ступенькам и вышел из дома в холодное, умытое дождем рассветное утро. Подняв воротник, я принялся не спеша карабкаться по кучам кирпича.

Я, Йозеф Тар, проснулся однажды утром и обнаружил, что стал огромным человеком. Я лежал под раковиной в меблированной комнате, которая до сих пор была моим царством, безграничным миром - и впервые увидел, что со дна раковины всего в нескольких дюймах от моего лица капает вода и что с того места, где я лежал, мне видны все четыре стены комнаты.

   Потом я понял, что лежу на спине. Сначала я думал, что умру там, если кто-нибудь не подойдет и не подтолкнет меня локтем, а потом, начав дрыгать ногами, я обнаружил, что передние лапы цепляются за край умывальника, и после определенных телодвижений я смогу перевернуться на живот. Тогда я еще надеялся, что, как только перевернусь, смогу уползти и спрятаться за досками, которые я так любил.

   Как вы, должно быть, догадались, я тогда еще не осознавал всей серьезности своего положения. Мне так не терпелось перевернуться, что я схватился за умывальник, начал карабкаться вверх, а затем потерял опору и, наконец, откинулся назад, чтобы отдохнуть.

   И только тогда, когда я лежал, раскинув в разные стороны эти новые розовые лапы, мне стало ясно, насколько противным я стал. Новые конечности были огромными и отвратительно розовыми, раздутыми, как у ночных ползунов, и их оказалось всего четыре. Моя спина, прижатая к прогнившим доскам пола, была необычайно чувствительной. Исчезла моя главная прелесть; исчез мужественный панцирь, который сверкал в тусклом свете, защищая меня от тысячи опасностей, угрожающих молодому таракану. Исчезли мои блестящие усики и великолепные ножки, которые поддерживали меня за талию. На теле, которое было подвижным как ртуть, у меня остался ряд огромных бугров и наростов; моя ловкая изящная фигура сменилась неопрятным, неуклюжим, отвратительным нагромождением плоти.

   Я бы впал в отчаяние, если бы инстинкт, который был сильнее разума, не подсказывал мне, что нужно бороться за то, чтобы перевернуться на живот - ведь только тогда мир покажется мне правильным.

   Собрав все силы, я снова схватился за раковину, с тоской думая о слизи, которой когда-то наслаждался, зная, что никогда больше не буду резвиться в этих трубах. Мне снова вспомнились те пирушки, гонки в щелях на дне унитаза, галантное пренебрежение, с которым мы относились к шарикам, разбросанным обитателем комнаты, гордость, которую я испытывал, увернувшись от неуклюжих человеческих ног. И поскольку я, в конце концов, оставался насекомым, то овладел собой и попытался подняться. Орудуя странными передними лапами, я ухватился за раковину и подтягивался, пока моя верхняя половина не уперлась в нее; я нечаянно встал, как, вспоминается мне теперь, делают люди - и, поравнявшись с отражающей поверхностью, нечаянно уткнулся в то, что оказалось моим лицом.

   Я кричал целую минуту, меня так трясло, что я упал, должно быть, на колени, прижавшись своим новым лицом к холодному фарфору. Дрожа, я согнулся, заметив попутно, что согнулся я в нескольких направлениях, особенно в талии. Инстинкт направлял меня так, что падение совершалось в несколько этапов; я сгибался и разгибался и, наконец, очнулся, лежа на животе; сама мысль, что я лежал именно так, как было задумано богами, немного подбодрила меня.

   И все же я мог бы умереть тогда - просто от ужаса, - если бы не появилась новая надежда. Когда я лежал, засунув голову под раковину, у меня возникло ощущение, что в плинтусе рядом с моей головой что-то шевелится. Несмотря на то, что мой слух, к сожалению, притупился, я услышал, как они приближаются - смелый Хьюго и ворчливый Арнольд; Сара, Стив и Глория шелестели где-то позади. Должно быть, их привлекли мои крики - они, несомненно, шли спасать меня.

   Арнольд появился первым, смело выглянув из темноты под плинтусом. Поскольку я не мог истолковать выражение его лица, то лежал молча, ожидая, что будет дальше. Хьюго встал рядом с ним, едва не ткнувшись в мой левый локоть, и остальные вышли, один за другим, глядя на меня и переговариваясь между собой. Они казались такими знакомыми, все эти любимые лица, такими обеспокоенными, - я был уверен, что они пришли мне на помощь, и поэтому, стараясь говорить потише, чтобы не напугать их своим громким голосом, сказал:

   - Хьюго. Арнольд. Слава богу, вы пришли.

   Но они не ответили. Вместо этого они склонили головы друг к другу, переплетя усики, и, хотя я не мог разобрать, что они говорят, я был уверен, что они говорят обо мне, поскольку они никогда бы не заговорили так в моем присутствии, если бы я снова стал самим собой.

   Огорченный этим, я наконец повернулся к Глории, с которой мы были настолько близки, насколько могут быть близки два таракана - и, поскольку она не болтала с остальными, а вместо этого смотрела на меня с каким-то сосредоточенным выражением, я прошептал, полный страстного желания:

   - Глория, конечно, ты останешься...

   Глория снесла яйцо.

   Не в силах сдержаться, я заплакал. Это само по себе было для меня в новинку, и меня так поразило это ощущение и странный вкус выделяемой жидкости, что на минуту я позабыл о маленькой делегации, выстроившейся вдоль плинтуса.

   В следующий момент они атаковали. Издавая крики ненависти и отвращения, воспользовавшись моим ослабленным состоянием, они двинулись на меня и поползли по передней ноге, направляясь к моему уязвимому лицу. Возможно, они даже думали полакомиться моими глазами.

   Не могу объяснить, что произошло дальше. Возможно, сказались моя боль и обида на этих уже бывших собратьев, возможно, это стало лишь следствием моего превращения; знаю только, что по моей бледной плоти поползли мурашки, и я поднялся, ударившись головой о раковину и в то же время нанося удары, размахивая руками, пытаясь сбросить противников.

   Приземлившись кучкой у меня на коленях, они перегруппировались, и в наступившей паузе я попытался объяснить, извиниться, я умолял их признать и принять меня; но в следующую секунду они снова напали. И вот, не в силах сдержаться, я сделал то, чего ни один таракан никогда не сделает с другим: я набросился сначала на Глорию, заставив ее отлететь к плинтусу; я видел, что она ранена, но был слишком зол, чтобы обращать на это внимание. Затем я ударил Сару кулаком.

   Тогда остальные убежали, оставив меня одного у раковины; и когда они ушли, меня охватило странное новое чувство. Я впервые обрел силу, и когда я подумал о ранах, которые нанесли мне другие, эта новая сила показалась мне сладкой на вкус. Почти без усилий я снова поднялся, совершенно естественно встав на ноги. Затем, поскольку это показалось мне разумным, я открыл кран, пока не полилась вода, и смыл то, что осталось от Сары, с частей тела, которые, как я теперь понимаю, были моими руками.

   В следующие несколько часов я заново открыл свое королевство. Комната, которую я всегда считал миром, была довольно маленькой, с четырех сторон окруженной стенами и заполненной предметами, которые я постепенно опознал, разгадав их предназначение. Экспериментируя со своими суставами, я опустился на стул. Со временем, вспомнив все, что я знал о людях, я взял несколько тряпок, висевших на спинке стула, и надел их на себя, укрыв голову и руки просторным эластичным одеянием, предназначенным для этой цели, и величественно повязал еще одну деталь одежды вокруг талии.