Они поцеловались, и он несколько секунд изучал ее.

«Томас Херрик предстанет перед военным трибуналом».

Она обняла его за шею. «У меня тоже плохие новости».

Он отстранил её, с тревогой вглядываясь в её лицо. «Ты не больна, Кейт? Что случилось?»

Она сказала: «Сегодня здесь была женщина».

"ВОЗ?"

«Она оставила открытку». Её голос был хриплым, почти отчаянным. «Мы „ожидали“, что вы можете быть здесь», — сказала она. Она посмотрела на него прямо. «Ваша дочь нездорова. Человек, присланный в качестве посланника, больше ничего мне сказать не смог».

Болито смотрел на неё, ожидая увидеть в ней горечь или негодование. Ни того, ни другого не было. Скорее, это было принятие чего-то, что всегда было и всегда будет.

Кэтрин сказала: «Тебе придётся уйти, Ричард. Неважно, что ты чувствуешь к своей жене или к тому, что она сделала с моим покойным мужем. Не в твоей природе — убегать». Она коснулась щеки возле его повреждённого глаза, и её голос прозвучал так тихо, что он едва мог его расслышать.

«Некоторые могут называть меня вице-адмиральской шлюхой, но таких дураков нужно жалеть, а не презирать. Когда ты смотришь на меня, как сейчас, я едва могу тебя отпустить. И каждый раз, когда ты входишь в меня, это как в первый раз, и я возрождаюсь». Она подняла подбородок, и он увидел, как пульсирует жилка у неё на шее. «Но встань между нами, мой дорогой Ричард? Только смерть способна на это».

Она отвернулась и позвала Олдэя, которого, как она чувствовала, ждала в коридоре. «Оставайся с ним – ты его правая рука. В сложившихся обстоятельствах я не могу уйти. Это только навредит ему».

Экипаж вернулся к двери. Болито сказал: «Подожди меня, Кейт». Он выглядел напряжённым, но бодрым. Чёрные волосы всё ещё были растрепаны после дороги, единственная прядь над правым глазом почти белая, скрывая ужасный шрам на лбу. Молодое, чуткое лицо; он всё ещё мог быть тем капитаном, которого Олдей помнил и так живо описывал, плачущим по погибшему другу. Затем она подошла к нему и коснулась старого семейного меча, который можно было увидеть на всех портретах в Фалмуте.

«Если бы у меня было желание, я бы подарить тебе сына, чтобы ты когда-нибудь носила это. Но я не могу».

Он крепко прижимал ее к себе, зная, что если ее сдержанность сломается, он не сможет ее покинуть ни сейчас, ни когда-либо еще.

«Кейт, ты однажды сказала обо мне, что мне нужна любовь, «как пустыне нужен дождь». Ничего не изменилось. Мне нужна ты. Остальное — история».

Когда дверь закрылась, она повернулась к лестнице. Там стоял Йовелл, озабоченно протирая свои маленькие очки в золотой оправе.

Она громко сказала, как будто Йовелла вообще не было рядом: «Если она снова попытается причинить ему боль, я обязательно ее убью».

Йовелл смотрел ей вслед. Ни горе, ни гнев не могли умалить красоту, которая привлекла столько внимания. Он подумал обо всех предстоящих препятствиях. Военный трибунал Херрика, дошедшие до него слухи о женитьбе капитана Кина, а теперь ещё и это.

Возможно, это и к лучшему, что они все плыли к Мысу.

2. НЕЗНАКОМЦЫ

Несмотря на темноту, тихая и уютная площадь была именно такой, какой запомнил Болито. Высокие, элегантные дома, в большинстве из которых, казалось, все окна были ярко освещены: свет даже отражался от мокрых, голых деревьев, где через несколько недель няньки будут катать своих подопечных и слоняться, сплетничая о своих домочадцах.

Вагон остановился, и Болито отчётливо увидел лицо Олдэя, наклонившегося в ярком свете одного из фонарей. Болито спустился и потопал ногами, чтобы восстановить кровообращение и собраться с мыслями.

В конце ближайших домов находилась конюшня, где во влажном воздухе пылал жаровня, почти скрытый множеством конюхов и кучеров, которые, если потребуется, всю ночь ждали, когда их позовут господа и дамы с роскошных званых ужинов или из игорных залов на другой стороне площади. Это был другой Лондон, который Болито возненавидел. Высокомерный, бездумный. Безжалостный. Так же непохожий на Лондон Екатерины, как эти безмозглые щеголи отличались от моряков Болито.

«Подожди рядом, Мэтью». Он взглянул на огромную тень Олдэя. «Оставайся со мной, старый друг».

Эллдей не стал его допрашивать.

Дверь распахнулась внутрь ещё до того, как затихло эхо звонка. На фоне люстр стоял лакей, его черты были скрыты тенью, словно деревянная фигура в каком-нибудь модном магазине.

"Сэр?"

Олдэй резко сказал: «Сэр Ричард Болито, приятель!»

Лакей поклонился и прошёл в великолепный холл, который, как заметил Болито, был полностью обновлён: вместо прежних, которые он видел в прошлый раз, висели новые бордовые шторы. Они тоже были новыми.

Он услышал гул голосов и смех из столовой наверху — совсем не то, чего он ожидал.

«Вы подождёте здесь, сэр Ричард?» — лакей немного успокоился. — «Я доложу о вашем прибытии».

Он открыл дверь, и Болито вспомнил и эту комнату, несмотря на более дорогостоящую переделку. Здесь он рассказал Белинде о её сговоре с виконтом Сомервеллом, покойным мужем Кэтрин, о том, как они планировали держать её по ложным обвинениям в печально известной тюрьме Уэйтса, пока её не депортируют и не избавятся от неё. Он никогда не забудет Кэтрин в этой грязной тюрьме, полной должников и душевнобольных. Кэтрин невозможно было посадить в клетку; она бы умерла раньше. Нет, он не забудет.

«Да, сэр Ричард!»

Болито увидел женщину, стоящую в дверях, и каким-то образом понял, что это «посланница», леди Люсинда Мэннерс, предположительно, одна из близких подруг Белинды, оставившая короткую записку в доме Кэтрин в Челси. Взъерошенные светлые волосы, платье с глубоким вырезом, едва прикрывавшее грудь… Она наблюдала за ним с насмешливой улыбкой на губах.

«Леди Маннерс?» Болито коротко поклонился. «Я получил ваше письмо по прибытии в Лондон. Возможно…»

«Может быть, сэр Ричард, я составлю вам компанию, пока леди Болито не освободится и не покинет своих гостей?» Она впервые увидела Олдэя за дверью. «Я думала, вы будете одни».

Болито оставался невозмутимым. Я вполне могу себе представить. Восхитительный хищник: ещё одна попытка компромисса.

«Это мистер Олдэй. Мой спутник. Мой друг».

В коридоре стоял стул с высокой спинкой, и Олдэй очень осторожно сел в него. «Я буду в зоне досягаемости, как только вы скажете, сэр Ричард». Одна из люстр на мгновение осветила латунный затыльник тяжёлого пистолета, спрятанного под пальто.

Леди Мэннерс тоже это заметила и сказала слишком уж бодро: «В этом доме вам нечего бояться, сэр Ричард!»

Он спокойно посмотрел на неё. «Рад это знать, мэм. Если бы вы поторопились с этой беседой, я был бы вам очень благодарен».

Гул голосов наверху стих, словно сам дом прислушивался, и Болито услышал шорох своего платья о перила, когда она спускалась по красивой лестнице.

Она остановилась в двух шагах от низа и медленно оглядела его, словно высматривая что-то, что она упустила.

«Итак, ты пришёл, Ричард». Она протянула ему руку, но он остался на месте.

«Давайте не будем притворяться. Я пришёл из-за ребёнка. Дело в...»

«Ты хотел сказать «долг»? Уж точно не из-за привязанности».

Болито многозначительно оглядел роскошную обстановку. «Похоже, моя защита более чем достойна, не говоря уже о том, что она заслужена».

Стул скрипнул, и она воскликнула: «Я бы предпочла не обсуждать это в присутствии слуг, ни ваших, ни моих!»

«Мы говорим на разных языках». Болито обнаружил, что может смотреть на неё без ненависти, без каких-либо ожидаемых чувств. Подумать только, она даже упрекнула его, что он женился на ней по самой худшей причине, потому что она была так похожа на его первую жену, Чейни.

«Оллдей пережил все опасности и ярость этой проклятой войны. Он один из тех, кого ваши так называемые друзья отвергли бы с презрением, хотя он ежедневно рискует жизнью, чтобы вы чувствовали себя комфортно». Он добавил с внезапным гневом: «А как же Элизабет?»