«Я смогу, мой господин. И Непревзойденный тоже».

Тихие голоса. Пришло время.

Адам встал и невольно ахнул от боли.

Лорд Эксмут протянул руку и взял Адама в свои ладони, как это сделал Олдэй.

«Я позабочусь о том, чтобы ваш корабль получил всю необходимую помощь. Возможно, мне даже удастся ускорить выплату вознаграждения, причитающегося вашему народу. Это не поднимет мёртвых, но, осмелюсь сказать, поднимет дух некоторых!»

Флагманский лейтенант вернулся; дверь была открыта и готова.

Затем адмирал отпустил его и почти резко сказал: «На этот раз ты пойдёшь к своей шлюпке в кресле боцмана. Гордыня — это одно, Болито, но самомнение — это враг!»

Слуга уже уходил с подносом и двумя бокалами; следующему гостю предстояло получить не только вино адмирала. Лорд Эксмут улыбнулся почти печально.

«Он хороший парень. Потерял слух ещё в 93-м, после того, как мы захватили «Клеопатру», когда я командовал «Нимфой». Он оглядел просторную каюту, и в его глазах на мгновение появилась тоска. «Вот это был славный маленький корабль».

Адам вышел на палубу, пройдя мимо двух других капитанов, ожидавших адмирала. Невероятно, но этому великому человеку было столько же лет, сколько ему самому, когда он получил «Непревзойденный».

Иль повернулся и приподнял шляпу перед флагом и собравшейся стороной.

Затем, едва осмеливаясь колебаться, он направился прямо к группе моряков, ожидавших его с креслом боцмана.

Один из них, помощник боцмана, быстро сориентировался и поднял кулак в сторону тех, кто управлял снастями.

Лишь на мгновение их взгляды встретились. Затем он прошептал: «Ты им показал, капитан! Теперь мы сделаем это вместе!» Он сложил ладони рупором и крикнул: «Вперёд, ребята! Вперёд!»

Морпехи выставили мушкеты, но он этого почти не заметил. Команда флагмана приветствовала его, когда он поднялся над трапом, а затем легко раскачал ожидающую гичку.

Джаго удерживал снасти, пока не освободился и не добрался до кормовых палуб.

Мичман Мартинс стоял у руля и, казалось, собирался что-то сказать. Его лицо было полно волнения и удовольствия, а вокруг раздавались ликующие возгласы, словно весь корабль к ним присоединялся. Но Джаго нахмурился и заставил его замолчать.

Адам почувствовал, как гичка вышла из тени на солнечный свет, и подумал о неизвестном моряке, который говорил с ним. Вместе.

Он посмотрел на Джаго и пожал плечами. Будто услышал кого-то другого.

«Пусть так и будет», — сказал он.

Девушка сидела перед высоким зеркалом, её рука размеренно двигалась вверх и вниз, а щётка проходила по всей длине тёмных волос. Расчёсывать… расчёсывать… расчёсывать, неторопливо, в такт дыханию. На ней было длинное свободное платье; это был личный момент, и посетителей не предвиделось.

Вокруг и внизу, в старом доме Глеба, было очень тихо. Пусто. Монтегю приехал в Фалмут поговорить с плотником: он хотел, чтобы тот выполнил какую-то работу, пока их не будет.

Прочь. Снова Лондон, это бесконечное путешествие в их собственной карете. Таково было желание сэра Грегори.

Она изучала себя в зеркале, встречаясь взглядом с самим собой, словно с незнакомцем. За окном будет жарко, очень жарко, кусты и цветы поникнут под палящим солнцем. Нужно будет позаботиться хотя бы об уходе за розами.

Кисть остановилась, и она подумала о заброшенной студии прямо у себя под ногами. Портрет был закончен, но сэр Грегори всё ещё не успокоится, пока не даст ему время «укорениться». Она смотрела на него несколько раз. Интерес или чувство вины – она не могла описать свои чувства. Не могла. Кисть снова начала двигаться, на этот раз в другую сторону, её длинные волосы упали на плечо и спустились до бедра. Под платьем она была обнажена. То, чем она ни с кем не делилась.

Она снова подумала о портрете. Любой, кто знал капитана Болито, капитана Адама, как, как она слышала, его называли, узнал бы в нём прекрасную работу. Леди Роксби была бы им довольна. Но чего-то не хватало. Она нетерпеливо встряхнула волосами. Откуда ей было знать?

Роза на портрете была. Сэр Грегори, казалось, был этим удовлетворён, хотя и немного удивлён.

Она попыталась думать о Лондоне и доме, который даже принц-регент посещал несколько раз.

Она теребила платье; даже толстые стены дома Глеба не могли удержать жару. Она стояла босиком и потирала одну ногу о кафельный пол, вспоминая каменный дом, где в последний раз видела Адама Болито, и ту напряжённую группу, и курьера, требовавшего возвращения на службу.

Она слышала, как повар рассказывал о военном судне, вошедшем в Плимут примерно день назад. Повреждённом, словно в бою, хотя никаких вестей о таком инциденте не было. Она отложила расчёску и отряхнула волосы. Это место было таким уединённым. Она потёрла бедро рукой. Ради меня.

Она посмотрела на окно, где лиана стучала по пыльному стеклу, хотя ветерка не было.

Она встала и отошла от зеркала, не отрывая взгляда от своего отражения. Её могли попросить позировать сэру Грегори в Лондоне или кому-то из его учеников. Зачем она это сделала? Он никогда не настаивал. Она смотрела на себя и трогала своё тело, руку в зеркале, словно чужую. Потому что это спасло меня.

Она опустила руку и отвернулась от незнакомца в зеркале. Она услышала копытце; сэр Грегори вернулся раньше, чем ожидалось. Дом снова оживёт. Она подумала, почему он так упорно ездит верхом, когда может позволить себе любую карету. Старый кавалер. Он никогда не изменится. Что же из него выйдет…

Она вздрогнула и обернулась. Кто-то стучал в дверь. Она поспешила к окну и посмотрела вниз. Сегодня никто не должен был прийти…

Она увидела лошадь, постукивающую копытом и лениво жующую разросшуюся траву, затем она увидела конюха, смотрящего прямо на нее, его глаза были широко раскрыты от тревоги.

«Что случилось, Джозеф?»

«Вы лучше пойдёте, мисс Ловенна! Произошёл несчастный случай!»

Она чуть не выпала из окна. Лошадь. Та, на которой он сюда приезжал. Но это было невозможно… Она накинула шаль на плечи, едва осознавая, как со стола упали бутылки. Внезапно всё стало чётким, словно на одном из быстрых, грубых набросков Монтегю. Больше никого не было. Только кухарка, да и та, наверное, спала где-то в глубине кухни.

Она распахнула двери и воскликнула: «Где он?»

Мальчик указал на ворота.

"Это чертовски плохо, мисс!"

Она выбежала из дома, не обращая внимания на камни, резавшие ее босые ноги.

Он сидел на большом куске сланца, который был частью первоначальной стены времен правления здесь Церкви.

Одна нога была согнута, и он наклонился вперёд, склонив голову, глаза плотно закрыты, волосы прилипли ко лбу. Она увидела его шляпу, лежащую на дороге. Словно сама была там и видела всё своими глазами. Затем она заметила кровь, такую яркую в безжалостном солнечном свете, на штанине его штанов. Она растекалась прямо на её глазах.

Уходи сейчас же. Оставь это. Тебе здесь не место. Уходи сейчас же. Это было похоже на какой-то безумный хор. Как будто все духи, о которых говорили люди, пришли, чтобы издеваться над ней. Чтобы напомнить ей.

Но она сказала: «Помоги мне, Джозеф». Она шла к нему, увидела свою тень, уходящую за её пределы, словно девушка из зеркала заняла её место. Затем она опустилась на колени и обняла его за плечи, почувствовав внезапную, неконтролируемую дрожь, понимая, что это её собственная дрожь.

Джозеф был хорошим, надёжным мальчиком. Но ему было всего тринадцать.

Она услышала свой голос: «Беги в гостиницу, Джозеф, и приведи людей. Мы должны отвести его в дом». Мысли путались. А что, если в гостинице нет мужчин? Возможно, они уже вернулись в поле. Она даже не могла вспомнить, который час.

Каким-то образом она взяла себя в руки и стала ждать, когда понимание проявится на веснушчатом лице мальчика.

«Рауз Кук. Мне нужна горячая вода и чистые простыни». Она попыталась улыбнуться, хотя бы для того, чтобы вернуть ему уверенность. «Иди. Я останусь здесь, пока не прибудет помощь».